— Увы, Эрик, бедняга, не шел и в сравнение с ним, так?
— Ни Эрик, ни один из вас. А теперь царству моего повелителя, Глома, не будет конца, поскольку Тьма одолела Свет. Никто больше не посмеет подняться против нас.
— Скажи мне, какой из сломанных мечей — Даммерунг, и покажи останки Глорина, чтобы я увидел, где пала наша величайшая надежда.
— Ты что-то разговорился, старик. Пора кончать.
— Мне видно лишь девять рукоятей среди обломков мечей.
Я ощерил клыки, готовый броситься на него. Но он остановил меня — не волшебством, а словами.
— Ты ведь еще не победил.
— Что ты несешь, ведь ты — мой последний противник!
— Ты лжешь, — продолжает он, — когда говоришь, что твой повелитель будет царствовать вечно. Ты не видишь собственной слабости.
— У меня нет слабостей, колдун!
В сумраке я различаю его улыбку.
— Прекрасно, — говорю я тогда. — Тебе не надо проклинать доброту, истину, красоту и благородство ради быстрого избавления от мук. Только скажи, в чем ты видишь мою слабость.
— Мне всегда казалось, что благо быстрой смерти не так уж важно, — отвечает он.
— Скажи, чтобы я мог защищаться.
У старика хватает дерзости рассмеяться. Я решаю, несмотря на уговор, не дать ему умереть скоро.
— Я скажу тебе, — произносит он. — Потому что от этого нет убежища. Ты погибнешь, когда узнаешь любовь.
Я хохочу, дико и злорадно:
— Любовь? Любовь! Верно, я вышиб из тебя все мозги, старик! Заподозрить меня в такой мерзости! Любовь!
Хохот разносится по пещере и эхом отдается от стен. Я сношу старику голову и, схватив за бороду, зашвыриваю ее в проход. От хохота сводит челюсти.
Мой повелитель Глом, ныне и вечно владеющий миром, приходит вечером, в забрызганной Светом одежде, взглянуть на мою работу, поздравить с тем, что я не зря провел здесь время. За вечную службу он вручает мне изящнейшей работы золотые часы, на которых выгравировано мое имя.
— Бэктор, голубчик, — спрашивает он спустя некоторое время, — почему я вижу здесь обломки лишь девяти мечей Света, хотя погибли все десять его слуг?
Я усмехаюсь.
— Десятый вон там, в боковом проходе, — объясняю я. — Этот герой появился иначе, чем все остальные, там я его и остановил. Он был искусным бойцом.
— Мне хочется увидеть его.
— Да, повелитель. Следуйте за мной.
Я веду его в боковое ответвление пещеры. Слышу, как он задерживает дыхание, когда я останавливаюсь перед нишей.
— Он цел! — шепчет Г лом. — Этот человек невредим, его меч целехонек!
Я снова смеюсь.
— Но он не может причинить нам никакого вреда, повелитель. Ни сейчас, ни впредь. Я одолел его заклинаниями, а не грубой силой. Мне нравится смотреть на него. Он был лучше всех, он едва не справился со мной.
— Глупец! — кричит Глом. — Заклятие можно снять! Ведь это Глорин со своим Даммерунгом, я узнал! Надо покончить с ним, чтобы наша победа была окончательной.
И он тянется к сумке на поясе за жезлом, несущим смерть.
Я поворачиваюсь и смотрю на острие клинка, который замер в дюйме от моей груди, когда я произнес заклятие камня. Его грозный владелец превратился в статую карающей справедливости, только исполнение приговора было отложено. Лезвие Даммерунга тоньше любого листа, его острие — само совершенство…
Я слышу голос повелителя:
— Отойди-ка, Бэктор.
И другой голос — свой собственный — который произносит слова, снимающие заклятие. Великолепный удар после тысячелетнего промедления.
Из моего тела рекой льется кровь… Я падаю навзничь.
И когда это удивительное оружие, отнявшее у меня жизнь, которая по каплям покидает тело, обращается против Глома, я бросаю взгляд на его владельца, на прекрасное светлое лицо…
Александр Кабаков
АСИММЕТРИЯ ЛЮБВИ
Вопрос, поставленный Р.Желязны, достаточно необычен: как существовать «абсолютному Злу», когда исчезает «абсолютное» Добро?
По мысли фантаста, Зло в отсутствии оппонента вынуждено взять на себя роль своего противника.
У нашего постоянного автора писателя А.Кабакова иной ответ.
Кстати, одна из газет, перепечатав материал, опубликованный в «Если», «Только не надо знамен!», назвала автора «мастером публицистического рассказа». Жанр, честно говоря, не слишком понятный, но А.Кабаков согласился взять его на вооружение и предложил редакции новый «публицистический рассказ», навеянный произведением Р.Желязны.
Несколько лег назад когда впервые заговорили довольно открыто о деятельности организации, помещавшейся в здании страхового общества «Россiя», срезу же возникла тема «зеркальности». Ну что ж, мол поделаешь, необходимый инструмент любого государства — разведка, контрразведка, безопасность страны, борьба с терроризмом, И у всех есть, и в Лэнгли, вон, тоже планировали политические убийства, только сорвалось, а то пришили бы пламенного барбудос, и вообще — это такая профессия, не самая, конечно, чистая, но без нее не обойдешься
Такой вот, как бы неразрешимый для многих вопрос: кто лучше, искренний, истово идейный эсэсовец или беспринципный, но честно отрабатывающий свои деньги его антипод ну, рейнджер какой-нибудь американский, пыльный, пьяный и веселый, своим гарандовским карабином поставивший пятьдесят лет назад точку в этом обсуждении? Или так два прекрасных, благородных, чистых и смелых Один шпарил на танке по кувейтской пустыне, другой въезжал на танке в Прагу. Обе воевали на чужой земле. Оба участвовали во вторжениях: един в девяносто первом, «Gulf War», другой в шестьдесят восьмом, «братская помощь». Что же, выходит, одинаковые чувства должен я испытывать к этим людям?
Не могу…
До тех пор, пока существует мир растянутым — если не разорванным — на две стороны, пока идут войною злые на добрых, завистливые на удачливых, толпы середняков на одиноких сильных, пока не воссоединилась жизнь, расколотая грехопадением, до тех пор пока человек остается человеком, будет существовать борьба Это грустно, это, может быть, ужасно, с этим не хочет и даже не может примириться душа Но это есть. Рассуждения о том, что в противостоянии всегда виноват тот, кто начал первым, неудовлетворительны. Не всякий бандит нападает именно на полицейского — что ж пусть жертвы сами защищаются, чтобы полиция не стала агрессором?
Нет решения. И граф Толстой, попытавшийся его предложить, в конце концов с жизнью рассорился, потому что решете-то находится вне жизненных пределов, а он хотел — внутри, в мире сем…
Впрочем, вот маленькая сказка. Из жизни.
Один молодой человек был призван на военную службу, и поспали его как раз в такое место, где, несмотря на то, что уже сто лет не было никакой войны, вое сто лет каждый день стреляли, многих ранили, выгнали из домов, а немало даже и убили. Все дело в том, что местные люди очень обидчивы и никак не могут согласиться с тем, что все эти сто лет к ним присылают чужих солдат, чтобы контролировать, пресекать стрельбу и вообще наводить порядок.
Отряд в котором служил наш солдат, в конце концов — совершенно случайно, как и бывает все в таких войнах — окружил группу вооруженных людей. Вооруженные эти поди как раз перед тем сожгли дота одну деревню, в которой, как им казалось, жили родственники других вооруженных людей, враждебных… В общем, обычная вещь. И вот солдаты окружили вооруженных людей и потребовали сложить оружие и выдать главаря. Навстречу солдатам пошла девушка, по дороге она бросила на землю свой автомат и подошла к нашему герою вплотную. Юноша естественно, тоже опустил ствол автомата он смотрел девушке прямо в глаза. Очередь перерезала его почти пополам, а из-за спины девушки бросился в сторону и мгновенно скрылся стрелявший главарь. Девушка только поморщилась, покосившись на рухнувшее к ее ногам изуродованное тело: «засмотрелся, щенок…» И была туг же изрешечена пулями — стреляли пришедшие в себя солдаты, мстя за товарища. Перебили они и всех друзей девушки, прикончили раненых — трудно простить вероломство!..