Люди кричали и размахивали кулаками, но в этом шуме слышался голос Стронгарма, призывавший к здравомыслию. Военные построились и маршем направились вдоль волнолома, впереди медленно ехавших за ними грузовиков.
Kишь один человек попытался преградить им путь, вырвавшись от удерживавших его товарищей и выскочив на дорогу перед солдатами. Я так до конца и не понял, что с ним случилось. Внезапно он исчез из поля моего зрения, а солдаты неумолимо продолжали шагать дальше. Они остановились возле первой пушки и подождали, пока к ней подъедет грузовик. За домами поднялся ещё один столб дыма; вскоре показался локомотив, толкая перед собой по рельсам передвижной кран. Платформа крана была заполнена людьми в алой форме.
За сравнительно короткое время пушки были погружены, военные забрались в грузовики и уехали, преследуемые проклятиями и тщетными угрозами.
Стронгарм стоял прямо над нами; голова его была опущена, плечи сгорбились.
Лента подошла к отцу и обняла его, поднявшись на цыпочки и шепча что-то на ухо. Он мрачно усмехнулся, обнял её своей громадной рукой за плечи, и они вместе ушли.
— Послушай, Дроув… — грустно сказала Кареглазка. — Извини, что я наговорила столько глупостей про Ленту. На самом деле она мне нравится, честное слово.
К тому времени, когда мы обогнули маяк и двигались вдоль обращённой к морю стороны волнолома, против западного ветра, толпа рассеялась. Пушек, в течение трёх дней служивших символом решимости Паллахакси защищаться, показать нос властям, заявить о собственной независимости, больше не было.
Мне вспомнилось то время, когда отец держал меня под домашним арестом после скандала в «Золотом Груммете».
Мы с Кареглазкой чувствовали себя подавленно. На небе ярко светило жаркое солнце, воздух был тяжёлым и влажным. Хотя грумметы полностью очистили поверхность океана от мелкой рыбы, из глубины теперь всплывали рыбы покрупнее и лежали вокруг, сопротивляясь слабо или отчаянно, в зависимости от того, как долго продолжалась их агония. На поверхность из глубины всплывал разнообразный мусор — пропитанные водой и полусгнившие куски дерева, толстые водоросли, всякие отбросы. От океана исходил дурной запах.
— Может быть, всё-таки это была не слишком удачная идея — отправиться на лодке в море, — сказала Кареглазка. — Может, вернёмся и просто пойдём погуляем? Сегодня мне здесь не нравится.
— Давай проплывём ещё немного, — сказал я. — Может быть, за Пальцем будет не так плохо. А сюда приливная волна приносит мусор со всех окрестностей. — У меня было кое-что на уме, но я не желал расстраивать Кареглазку. Я хотел посмотреть, плавает ли все ещё тело возле скал, и если да, то попытаться выяснить причину смерти…
Кареглазка грустно смотрела на воду, и я понял, что её занимают те же мысли. Если тело не было унесено отливом, оно могло плавать неподалёку.
Каждый раз, когда мы сталкивались с каким-либо плавающим предметом, она вздрагивала и тревожно смотрела за борт.
— Дроув, — внезапно сказала она, глядя в море, — мне кажется, здесь есть грумоходы. — Она показала на мелькнувшее на горизонте белое пятно.
— Наверное, это грумметы, — попытался я её приободрить. — Так или иначе, будем держаться ближе к берегу. Мы всегда сможем выскочить на камни, если что-нибудь случится. — Я направил лодку в сторону скал.
Мы миновали то место, где видели тело, но от него не осталось и следа.
Неподалёку кверху брюхом плавала большая чёрная рыба; на ней стоял груммет, вонзив когти в блестящую плоть и подозрительно глядя на нас.
Вскоре Кареглазка с видимым облегчением успокоилась, когда вода стала чище и мы обогнули Палец.
— Его больше нет, — сказала она, глубоко вздохнув, словно задерживала дыхание на несколько минут. — Его больше нет, нет, нет!
— Его убили парлы. Я пытался расспросить Местлера, но он ничего не сказал. Наверное, его застрелили сразу после того, как мы видели его плывущим к берегу. Вероятно, этим мерзлякам он больше не был нужен.
— Пожалуйста, давай не будем об этом, Дроув. Посмотри, тебе нравится моё платье?
Я улыбнулся наивности, с которой она сменила тему разговора.
— Да, но что случилось с жёлтым свитером?
— О… — она покраснела. — Мама сказала, что я не должна его носить.
Она сказала, что он… понимаешь, слишком мал. Он действительно был мне слишком мал.
— Слишком сексуален, она хотела сказать. Она испугалась, что я… э…
— Я смущённо замолчал, уставившись в воду.
— Смотри, вон новый причал, — как ни в чём не бывало сказала Кареглазка. — Как ты думаешь, им теперь будут часто пользоваться, после того как «Изабель» затонула?
— Думаю, да. Его бы не стали строить лишь для одного корабля. Там разгружались рыбацкие лодки… Ракс! Смотри!
На камне сидел грумоход, греясь на солнце. Увидев нашу лодку, он с ворчанием поднял голову и скользнул в воду примерно в пятидесяти шагах от нас. Быстро разгоняясь на ластах, он буквально прыгал по плотной поверхности в нашу сторону.
— Ложись, Дроув! — поспешно сказала Кареглазка.
Во рту у меня пересохло от страха, и я подчинился, соскальзывая вниз, пока не оказался на дне лодки. Кареглазка тоже опустилась на дно, тревожно глядя на меня. В отсутствие ветра лучи солнца грели сквозь одежду, и я вспотел, хотя не только из-за жары.
Лодка качнулась, когда грумоход резко тряхнул её. Послышалось яростное рычание. Нас окатило градом маслянистых капель, когда тварь в ярости ударила всем телом о тонкий борт. Потом на какое-то мгновение стало тихо, и мы замерли, прислушиваясь к хриплому дыханию грумохода.
Лодка слегка накренилась, и на нас упала тень. Я отодвинулся в сторону, плотнее прижимаясь к Кареглазке, когда над бортом появилась тупая голова, поворачиваясь в разные стороны, близоруко оглядывая внутренность лодки обманчиво добродушными глазами. Дыхание зверя наполнило лодку запахом рыбы, и я осторожно сглотнул. Долгие секунды зверь и я смотрели друг на друга.
Потом с недовольным ворчанием чёрная голова исчезла, и лодку резко тряхнуло, когда грумоход оттолкнулся от неё и с плеском унёсся прочь. Мы лежали, стараясь не дышать, в то время как парус безвольно повис, жара усилилась, и стало ясно, что лёгкий ветерок окончательно утих. Наконец я снова принял сидячее положение и рискнул бросить быстрый взгляд за борт.
Море было плоским, словно зеркало. Одинокий грумоход резвился шагах в ста от нас, охраняя какую-то тушу и яростным ворчанием отгоняя ныряющих грумметов. Кареглазка приподнялась рядом со мной, стараясь не привлекать внимания грумохода слишком резкими движениями.
— Что будем делать, Дроув? — прошептала она. — Если мы попытаемся грести к берегу, он нас увидит.
Я посмотрел в сторону земли, оценивая расстояние.
— Надо что-то делать, и быстро, — сказал я. — Нас относит все дальше. — Я окинул взглядом океан, цвет которого стал однотонно-серым, когда тучи на время заслонили солнце. Неподалёку простиралось большое водное пространство, казавшееся более тёмным, чем остальной океан. Ещё дальше, возле выхода в устье, на плоской поверхности виднелись длинные складки, словно одна большая приливная волна двигалась в нашу сторону.
— Что это? — спросил я. Голос Кареглазки дрогнул.
— Это… это грумоходы, Дроув. Целая стая; так они обычно действуют.
Тот, видимо, отбившийся бродяга.
— Гм… И что они собираются делать?
— Они просто накинутся на нас… В прошлом году один рыбак попался стае грумоходов. Они прыгают в лодку, и…
Объяснять более подробно не было необходимости; я живо представил себе стаю могучих тварей, каждая размером с человека, атакующих нашу маленькую лодочку, переваливающихся через низкие борта…
— …у нас не очень много времени, Дроув, — тихо говорила Кареглазка.
— Жаль, что мы потеряли столько времени зря, вместо того чтобы лучше узнать друг друга. Пожалуйста, поцелуй меня… скорее.
Я наклонился и крепко её поцеловал, и она прильнула ко мне и заплакала у меня на плече, пока я наблюдал за грумоходами, мчавшимися к нам прожорливой стаей. Я поднял со дна лодки весло и взвесил его в руке; это было всё, чем мы располагали. Ещё никогда в жизни я не был так испуган, и тем не менее я думал о Кареглазке и о том, что мёрзлым грумоходам придётся сначала убить меня, прежде чем они смогут добраться до неё…