— Что такое?..
Ответить я не успел. Дверь квартиры с невероятным грохотом отлетела, и в гостиную ворвались трое рослых мужчин, сжимавших в руках пистолеты.
— Стоять!.. Не двигаться!..
Действовали они очень умело, сразу взяв нас обоих под перекрестный прицел, и по диким оскаленным лицам было ясно, что стрелять они готовы без промедления.
Я мельком глянул на Зоммера.
Тот, словно медуза, растекся по креслу. Челюсть у него отвалилась, а живот занял пространство от ручки до ручки.
Шевелились короткие пухлые пальцы на свешивающихся ладонях.
— В-в-ва…. в-в-ва… в-в-ва…
Зоммер бессмысленно разевал рот.
Совершенно некстати я вспомнил, как он разъяснял мне свое теперешнее состояние: дескать, в качестве Бога он, разумеется, неуязвим, но как смертный способен испытывать боль и страдания.
Он признался тогда, что мысль о боли его ужасает.
Сейчас это было заметно.
И такая горячая злоба на вмешательство этого существа, на младенческую жестокую его безответственность перехватила мне горло, что буквально стало нечем дышать, и, чтобы освободиться от этой злобы, я, не знаю уж как, вышвырнул ее из себя — выдрал с корнем, откинул, как будто что-то прилипшее.
На секунду мне даже почудилось, что лопаются какие-то соединения. Тонкие какие-то ниточки. Какие-то слабые нервы.
Острая мгновенная боль пронзила все тело.
Я вскрикнул.
И тут случилось невероятное.
Трое рослых мужчин, изготовившихся к стрельбе, тоже вскрикнули, как будто от внутренней боли, лица их потемнели, точно обугливаясь, ближний, что скомандовал нам: «Стоять!..» — вдруг весь выпрямился и вспыхнул, как сухая коряга. Желтое веселое пламя выскочило из-под одежды.
Загорелась рубашка, дохнули дымом синие джинсы.
И напарники его тоже вспыхнули, корячась и падая на паркет.
Крик обрезало.
Три обугленных тела лежали в гостиной, спекшиеся лохмотья на них слабо дымились, а от дальнего, навалившегося на плинтус спиной, расползалось по цветастым обоям зловещее траурное кострище.
Миг — и загорелась салфетка под телевизором.
— В-в-ва… — Пожалуйста, осторожнее…
И тогда я понял, что сделал это не он, а я — выплеснув злобу наружу.
Раздумывать было некогда. Я повел уверенным твердым взглядом вокруг, и огонь, расползающийся по обоям, послушно остановился. А затем, пыхнув, сник, измазав копотью штукатурку.
Прекратили дымиться обугленные тела.
Зоммер, наконец, выкарабкался из кресла.
— Вы с ума сошли, — тонким голосом сказал он.
— Вы рехнулись. Вы чуть меня не убили…
Он сейчас нисколько не походил на бога — рыхлый пожилой обыватель, скомканный потрясением.
Во мне словно умерло что-то.
Дым расползался по комнатам.
— Ладно, — сказал я. — Ладно. Пойдемте отсюда…
— А куда? — спросил Зоммер, отряхиваясь.
— Есть одно место. По-моему, вполне безопасное.
— Это к вашей приятельнице?
— Не хотите — оставайтесь здесь.
И тогда Зоммер стих, оглянулся, зачем-то ощупал себя от бедер до подбородка, а потом замычал и, как ребенок, неловко переступил через сгоревшее тело…
Семинар был назначен на половину двенадцатого. Я явился в одиннадцать двадцать пять и, войдя в коридорчик, простершийся от конференц-зала до лестницы, был немедленно перехвачен Баггером, который выступил из дверного проема.
Вероятно, он специально меня караулил — взял под локоть и, не давая пройти, завернул в ту часть холла, которая примыкала к буфету.
— Мне надо с вами поговорить…
— Пожалуйста, Томас, — сказал я, незаметно отодвигаясь и пытаясь освободить зажатый пальцами локоть. Мне как-то не нравилось, что он меня держит. — Разумеется, я в вашем распоряжении.
— Тогда пройдемте сюда, — проговорил Баггер поспешно. И, затолкав меня за поднимающуюся выше роста горку цветов, разместил в закутке, который эти цветы образовывали. Журчала вода в фонтанчике, и сквозь декоративные камни высовывались глаза фиалок. — У меня есть для вас довольно неприятная новость…
Он облизнул губы.
— Слушаю вас… — Я тоже начинал волноваться.
Новость заключалась в том, что сегодня утром к Баггеру, который был членом Оргкомитета, неожиданно заявились два человека в штатском и, предъявив удостоверения Второго бюро, целый час задавали вопросы, касающиеся моего пребывания. Откуда я взялся, каким образом, не получив визы, въехал в страну, посылалось ли мне официальное приглашение на конференцию? С кем из участников я общаюсь? И не видел ли Баггер, чтобы ко мне приходили какие-нибудь посторонние? Они дали довольно подробное описание Зоммера. И просили: если такой посетитель появится, чтобы Баггер их известил по соответствующему телефону. Баггер, разумеется, отказался. В общем, стороны разошлись при взаимном неудовольствии. Старший в паре даже холодно намекнул, что теперь и у Баггера могут быть неприятности. Тогда Баггер вспылил и послал их к черту. На том и расстались. Представители Второго бюро зашли, в номер к Дювалю, а взъерошенный Баггер поспешил меня предупредить.
— Это, конечно, полное безобразие! — нервно сказал он. — Я не знаю уж за кого они вас тут принимают (да и если говорить откровенно, лично мне все равно), но смешно же искать среди нас наркомафию и террористов. Даже если вы, предположим, (простите меня, ради Бога!) агент КГБ, или как он там у вас сейчас называется, то и здесь они явно превысили свои полномочия. Конференция, в конце концов, не секретная. Все имеющиеся материалы будут опубликованы.
Баггер пригладил волосы. Было ясно, что он боится скандала. Член научного семинара — иностранный шпион. Все газеты, конечно, ухватились бы за такое известие. Пострадал бы престиж Конференции и Оргкомитет. Между прочим, сам Баггер — в первую очередь.
— Заверяю вас, что к КГБ не имею ни малейшего отношения, — сказал я. — Точно так же, как к наркомафии и к международному терроризму. Я действительно российский ученый, Санкт-Петербургский Технологический институт. Ну а то, что вам незнакомы мои научные публикации, так они, в основном, посвящены смежным вопросам. Я не чистый философ, я, так сказать, прикладник. Однако это — не преступление…
Баггер, наконец, выпустил из пальцев мой локоть.
— Боже мой, профессор, я, разумеется, верю вам. И не надо мне вашего удостоверения, оно все равно на русском. С визами произошла, конечно, какая-то путаница. Я бы лишь посоветовал обратиться в российское посольство в Париже. Кто их знает, быть может, потребуется юридическая защита… — Важное сенаторское лицо его вдруг на секунду застыло, а затем умильно расплылось, изображая приветствие. Полные яркие губы сложились сердечком. — Рад вас видеть, мадемуазель. Вы, как всегда, ослепительны…
Он неловко посторонился.
— Здравствуйте, господа, — сказал женский голос. — Вот вы где, оказывается, от нас скрываетесь. Любопытно, какие у вас секреты? Надеюсь, я не помешала дискуссии? — Тут же теплая гибкая уверенная рука просунулась мне под локоть, и Октавия, словно разъединяя нас, просочилась, представ во всем своем пылком великолепии: черные дикие волосы, как будто взъерошенные самумом, черные, полные вызова, блистающие глаза, черный брючный костюм из плотного бархата. Под костюмом на черной блузке светился в серебряной оправе топаз, а упругие алые губы были чуть-чуть приоткрыты. Она точно была готова к немедленному поцелую. — Что же вы, господа? Между прочим, семинар уже начинается…
Страстный взор ее обратился к Баггеру. И почувствовалось в нем какое-то непонятное ожидание. Словно бы она давала ему что-то понять.
Баггер даже смутился.
— Да, конечно, пора идти, — с запинкой выговорил он. Отступил и сдержанно поклонился, охватывая нас внимательным взглядом. — Мы вас ждем. Какой вы все же счастливец, месье Волкофф…
Ему, видимо, не хотелось оставлять нас одних. Тем не менее он вздохнул, отвернулся и двинулся через громадную широту вестибюля.
Встрепенувшаяся Октавия еще плотнее взяла меня под руку.
— Где ты пропадаешь? — капризно спросила она.
— Почему я не видела тебя сегодня за завтраком?