«Узнаешь начальство?» — осведомился Ольми у своего ярта. Тот ответил, выдержав долгую паузу:
«Насколько известно (этому исполнителю), они не принадлежали к командному составу».
— Может, они и не ярты вовсе?
«Это мои сородичи. Они великолепны. Они подвергались многочисленным улучшениям».
— Они тебя знают?
«Да, они уже опознали этого усовершенствованного исполнителя. Смиренное повиновение в их присутствии».
Что-то еще проскочило между яртами; грозное, мрачное, фанатичное, оно не укладывалось в рамки «пиджина», при помощи которого Ольми общался со своим «кукловодом». Смертоносная гордыня, что ли? Этому не было аналогов среди человеческих эмоций.
— У тебя озабоченный вид, — сказал ему Корженовский.
— Никаких сомнений. Это ярты.
— Ага — сухо вымолвил Корженовский. — Они-то нам и нужны.
Пузырь остановился в четвертом углу квадрата. Командные особи занимали три других. Влажные черные покровы растаяли без следа, и ярты подняли передние сегменты раздвоенных головогрудей. Щупальца встали дыбом, клешни застыли, соприкасаясь друг с другом самыми кончиками, как будто держали иголки для сшивания зияющих параллельных «ран».
У Ольми мороз пошел по коже, а Корженовского инстинкт самосохранения заставил попятиться.
— Ну и страшилища, — сказал он. Ольми не стал спорить, ему никогда не доводилось встречать более жутких разумных существ.
На краю платформы в пузыре с безмятежным, расслабленным выражением на лице стоял Рай Ойю.
«Наверняка во Вселенной найдутся и пострашнее, — подумал Корженовский. — Финальный Разум способен создать каких угодно монстров».
Он взглянул на Рая Ойю, а тот улыбнулся и кивнул, словно прочел мысли Инженера.
Три командующие особи растопырили сегменты головогрудей широкими буквами «V».
— Мы встретились. — Каждому в пузыре казалось, будто источник звука находится у него над правым плечом. — Это непредвиденное событие. Вы — один разум? Или множество?
— Мы индивиды, — ответил Рай Ойю.
— Кто из вас представитель командования потомков?
— Я.
— Можете дать убедительное подтверждение?
— Хлебов и рыб подавай… — проворчал вполголоса Рай Ойю. — Ну, будь по-вашему.
Он даже пальцем не пошевелил, но по телам командующих особей прошла дрожь, как будто их овеяло студеным ветром. Верхние сегменты сдвинулись почти вплотную.
— Рекомендация сочтена исчерпывающей, — произнес голос. — В чем выражается ваш план завершения?
Корженовский недоуменно нахмурился.
— Скажи им, что мы сделали и что намерены сделать, — посоветовал Рай Ойю. — Скажи, кто мы такие.
— Меня зовут Конрад Корженовский, Я изобрел Путь.
Командующие особи на это никак не отреагировали.
— Мы уже начали разрушение Пути, — сообщил человек.
— Об этом командующим особям известно, — сказал голос.
— Мы прилетели, чтобы довести дело до конца, чтобы вернуть одного из ваших и… — Корженовский запинался, выискивая слова, понятные нелюдям. — Во мне — часть психики другого человека… Он помогал конструировать Путь, и мы бы хотели поселить его на подходящей планете в геометрическом узле, который остался позади. — Он неуклюже ткнул пальцем за плечо, сомневаясь, что это направление верное. Мы надеемся отправиться потом дальше и помочь Финальному Разуму. С вами или без вас.
«Как наивно и смешно хотя бы воображать, что мы способны помочь такой громадине, как Финальный Разум…»
— В упомянутой вами области командные особи упаковали и поместили на хранение населенный людьми мир. — После этого заявления голос умолк на несколько минут. Наконец он сказал: — Командование осведомлено. Командование не создавало Путь. Есть ли у вас сведения о Патрикии Васкайзе, или Патриции Луизе Васкьюз, индивиде, человеческом посланнике в ранге рядового исполнителя или в аналогичном ранге?
Корженовский закрыл глаза, а затем облизал губы, словно хотел стереть нехороший привкус.
— Да, я ношу в себе часть этой личности. Она у вас? Вы ее нашли?
Голос полностью изменился, в нем появились типично женские интонации.
— Говорит командный надзор. У нас находится созданная методом полового размножения вторая копия индивида — человеческого посланника Патриции Луизы Васкьюз.
— Они имеют в виду внучку Патриции, — пояснил Рай Ойю. Ольми кивнул.
— Где вы ее нашли? — спросил Корженовский, обводя командующих особей недобрым взглядом.
— Где вы обнаружили эту женщину?
Голос с женскими интонациями ответил:
— Мы получили доступ к планете, на которую проник из Пути человеческий индивид — посланник Патриция Луиза Васкьюз. Планета упакована и помещена на хранение.
— А сама Патриция Васкьюз?
— Индивид Патриция Луиза Васкьюз мертва.
— Можно побеседовать с ее внучкой? — спросил Рай Ойю.
— Во время изучения этого индивида ему был причинен вред.
Инженера вдруг затрясло от страха и отчаяния, а еще от ярости, которая рвалась наружу. То был не гнев живого человека, а ярость призрака, только что потерявшего свою внучку, о существовании которой он до сего момента даже не подозревал.
— И тем не менее, мы бы хотели с ней поговорить, — настаивал Рай Ойю. — Если это возможно.
Командующие особи снова окутались черным туманом. Корженовский отвернулся. Его уже тошнило от чужеродности, непостижимости, беспечной жестокости этих существ.
«Что они сделали с планетой, которую нашла Патриция? Как она выглядела до того, как попала «на хранение»?
Рай Ойю снова дотронулся до него. Ольми подошел ближе, всем своим видом предлагая поддержку.
— Этот индивид был очень ценным, — сказал женский голос. — Ущерб ему нанесен непреднамеренно.
— Дайте нам поговорить, — потребовал Инженер надломленным голосом.
В тот же миг платформа раздалась вширь, и командующие особи оказались вдалеке, как будто люди все это время смотрели на них в бинокли, а сейчас решили эти бинокли перевернуть. Возле пузыря возникла новая сцена — интерьер дома, явно человеческой конструкции, но не похожий ни на один из домов, которые Патриция строила в Лос-Анджелесе начала двадцать первого века.
Рита вышла из мучительной вечности, едва ли страдавшей строгой линейностью и упорядоченностью времени; подлинные воспоминания водили хороводы с имитациями, первобытные бессознательные побуждения — бестелесный голод, бесцельные устремления, сексуальное вожделение, и они состязались с краткими мгновениями кристальной ясности разума, когда она вспоминала реальность и отвергала ее, возвращаясь в турбулентную вечность.
В одно из таких мгновений она подумала о себе, как о пленной героине: чтобы стать бесполезной для врагов, она убегает по непостижимым лабиринтам их храма. В другой миг поняла, что никогда не сможет выбраться из лабиринтов, что враги способны хоть до скончания века держать ее в этом состоянии, в этом царстве мертвых, страшнее которого не вообразить.
Ей было тяжелее, чем любому призраку, алчущему крови или вина, ибо она жаждала сладчайшего нектара обращенной вспять истории, второй попытки, дороги в прошлое, не такое мертвое, приколотое и засушенное, — в прошлое, которое дожидается человеческого пиршества знаний.
Она давно не ощущала присутствия Деметриоса и Оресиаса.
Затем, ни с того ни с сего, вдруг прекратилась лихорадочная беготня. По-прежнему в мыслях царил сумбур, но то, что она видела и испытывала, было идеально ясным. Она стояла в родосском доме бабушки. Рядом был Тифон, все еще не расставшийся с человеческой личиной.