— Мне все еще чудится, будто мы падаем, — признался Рилломайнер.
— Упасть мы не можем, раз ничего не весим, — резонно возразил Толлер. — Привыкай. А ты, Фленн?
— Я в порядке, капитан. Высота на меня не действует.
— На меня, в общем, тоже. — Завотл записал все в журнал. — А вы, капитан? В бодром здравии?
— Совершенно верно. И ничто не заставит меня изменить решение — сразу после малой ночи я переворачиваю корабль.
Толлер знал, что второй пилот все еще цепляется за свою теорию, согласно которой после прохождения точки нулевой гравитации с переворотом лучше подождать денек-другой. Завотл доказывал, что тогда корабль гораздо быстрее пройдет наиболее холодную зону.
Толлер в принципе был с ним согласен, однако в память ему крепко-накрепко врезались слова Лейна, который предупреждал: «Как только вы минуете среднюю точку, вас начнет притягивать Верхний Мир. Поначалу притяжение будет слабым, но станет нарастать с каждой секундой. И если вам взбредет в голову включить реактивный двигатель, корабль не выдержит. У него имеется определенный запас прочности, но он не слишком велик».
Завотл возражал — мол, ученые не предвидели, что наверху царит ледяной холод, и не учли, что разреженный воздух меньше давит на оболочку, и, следовательно, максимальная безопасная скорость должна возрасти. Но Толлер оставался непреклонен. Как капитан корабля он обладал большой властью и мог самостоятельно принимать решения… если они не противоречили приказам командования, которое основывалось на мнении ученых.
Кроме того, Толлеру — в чем он не признался бы даже под пыткой — страшно не хотелось пилотировать корабль вверх ногами.
Он не очень-то верил в существование зоны невесомости, однако прекрасно понимал, что корабль, как только пройдет среднюю точку, мгновенно окажется в поле притяжения Верхнего Мира. И в этом смысле путешествие можно будет считать законченным, поскольку, согласно астрономии, они станут инопланетянами.
Толлер решил, что может отложить переворот только до конца малой ночи. Верхний Мир постепенно увеличивался в размерах; чем больше он становился, тем длиннее делалась малая ночь. Ближайшая должна продлиться три часа; к ее исходу корабль начнет падать на планету-сестру.
Непрерывное изменение соотношения между продолжительностью дня и ночи не переставало напоминать Толлеру о неправдоподобности, фантастичности этого путешествия. Ребенок, каким он оставался в глубине души, изумлялся и благоговел перед происходящим. Малая ночь удлинялась, ночь укорачивалась, вскоре они должны будут поменяться. Ночь Мира превратится в малую ночь Верхнего Мира…
До наступления темноты экипаж и капитан исследовали явление невесомости. Они увлеченно подбрасывали в воздух мелкие предметы и смотрели, как те, опровергая здравый смысл, парят над полом корзины; однако в момент, когда происходил выхлоп реактивного двигателя, все предметы медленно опускались.
Завотл записал в журнал: «Кажется, реактивный двигатель каким-то образом восстанавливает часть веса. Впрочем, это объяснение явно надуманное. На самом деле все гораздо проще: предметы связаны каждый со своим местом незримыми нитями, а поскольку двигатель позволяет кораблю обгонять их, они…»
Малая ночь наступила неожиданно и гондола погрузилась во тьму. Люди негромко переговаривались между собой. Обсуждали, какие чудеса ожидают тех, кто ступит на поверхность Верхнего Мира, и можно ли слетать на Дальний Мир, планету, сверкавшую на западе этаким зеленым фонариком.
— Итак… — Толлер огляделся по сторонам. — Все готовы? Тогда переворачиваемся..
Ученые предсказывали, что в зоне невесомости корабль может утратить устойчивость. Так оно и случилось, но тут здорово помогли боковые реактивные двигатели. Теперь, однако, Толлер сознательно собирался лишить корабль устойчивости и перевернуть его — или Вселенную — вверх ногами. Он накачал до отказа пневматический резервуар, затем дернул за рычаг.
В первое мгновение показалось, что ничего не произошло. Потом из-за края баллона выскользнул огромный диск Верхнего Мира, залитый ослепительно ярким солнечным светом. Одновременно с противоположной стороны стал виден Мир. Корабль дернулся и словно застыл в положении, из которого экипаж мог видеть обе планеты.
Толлер завороженно следил за тем, как тень Верхнего Мира ползет по лику родной планеты. Ему вдруг почудилось, будто он очутился в центре мироздания, у непостижимого механизма, который управляет движением планет.
— Радн всего святого, капитан! — хрипло воскликнул Рилломайнер. — Поставьте корабль нормально!
— Тебе нечего бояться. — Толлер снова дернул за рычаг, и Верхний Мир неторопливо переместился вниз, а Мир скрылся за баллоном.
Толлер еще поработал двигателями, чтобы уравновесить корабль в новом положении, и позволил себе победно улыбнуться — он стал первым в мире человеком, который перевернул небесный корабль. Маневр прошел быстро и гладко, а дальше — слово за силами природы.
— Запиши, — сказал Толлер Завотлу, — мы успешно преодолели среднюю точку. Теперь, я думаю, ничто не помешает нам достичь Верхнего Мира.
Завотл взял карандаш, раскрыл журнал.
— Мы все еще рискуем замерзнуть, капитан.
— Ничего, справимся. Если понадобится, сожжем немного кристаллов прямо здесь, на палубе. — Толлер внезапно оживился и повернулся к Фленну.
— Как ты себя чувствуешь? Сможешь приготовить что-нибудь вкусненькое?
— Капитан, я устрою вам пир!
Фленн отвязался от кресла и направился в камбуз. Вскоре он вернулся и вручил Толлеру фляжку с водкой, а сам отправился обратно.
Толдер отхлебнул водки, передал фляжку Завотлу, и тут до него дошло, что Фленн, похоже, пытается приготовить горячее.
— Ничего не грей! — крикнул он. — Хватит хлеба с вяленым мясом.
— Все в порядке, капитан, — откликнулся Фленн.
— Угольки еще светятся… нужно только подуть посильнее… Человеку требуется хорошо… Стой! Ты куда?
Из камбуза донесся грохот. Толлер обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за перегородки выплывает объятое бледно-желтым пламенем полено. Медленно поворачиваясь, оно коснулось оболочки и, казалось, уже выплыло за борт, когда неожиданный порыв ветра швырнул его в переплетение веревок под баллоном.
— Я достану! — крикнул Фленн. — Я сейчас! — Он взобрался на борт, отстегнул страховочный трос и полез вверх по сетке.
Тем временем одна из веревок начала дымиться. Толлер облегченно вздохнул, когда Фленн добрался до полена, схватил его рукой в перчатке и отшвырнул в сторону. Внезапно произошло нечто странное: Фленна отбросило от корабля, и он, бестолково размахивая руками, поплыл прочь.
Толлер застыл, как вкопанный. Он был в полной растерянности. Что делать? Тушить пламя? Оно вроде бы погасло. Спасать Фленна? Но как до него дотянуться?
Фленна отнесло ярдов на тридцать. Толлер наконец сбросил с себя оцепенение, подбежал к борту и крикнул:
— Фленн! Ты жив?
— Не беспокойтесь за меня, капитан! — Фленн помахал рукой; как ни странно, голос его звучал почти весело. — Мне отсюда хорошо виден баллон. С ним все в порядке.
— Мы тебя вытянем! — Толлер повернулся к Завотлу и Рилломайнеру. — Надо бросить ему веревку.
Рилломайнер согнулся пополам.
— Не могу, капитан, — пробормотал он. — Не могу туда смотреть.
— Сможешь как миленький, — мрачно заверил Толлер.
Между тем Завотл, не тратя времени даром, достал несколько мотков веревки. Толлер схватил один, закрепил конец, примерился и бросил. Однако в момент броска его ступни оторвались от пола, поэтому попытка окончилась неудачей. Толлер втянул веревку обратно; пока он ее сворачивал, Завотл бросил вторую — с тем же успехом.
Рилломайнер, тихонько постанывая, швырнул в сторону Фленна моток стеклянного шнура. Шнур развернулся полностью и в нужном направлении, но не долетел.