Кстати, само слово «герой» — греческого происхождения. В греческой мифологии героями именовались сыновья и прочие потомки по мужской линии от союза божества со смертной женщиной. Обычно герои наделялись огромной силой и удивительными способностями, однако встречались среди них и «интеллектуалы» — искусный мастер Дедал, певец Орфей, прорицатель Тиресий. Вообще, греки создали единственную в своем роде мифологическую систему, в которой образ героя как универсальная категория получил столь четкое оформление.
Свою добычу культурный герой, как правило, либо находит, либо похищает. Иногда он также сражается со стихийными силами (чудовищами, демонами и пр.), которые олицетворяют первоначальный хаос, и способствует тем самым торжеству космоса, то есть установленного миропорядка. Вспомним Геракла, который одолел таких хтонических — «принадлежащих земле» — чудищ, как немейский лев, лернейская гидра, стимфалийские птицы, и даже осмелился вступить в борьбу с божеством подземного мира Аидом.
Мотив сражений с чудовищами сближает культурного героя с собственно героем. Характерная черта последнего — неуемная тяга к путешествиям и приключениям. Илья Муромец, мифологизированный герой русского былинного эпоса, едва обретя силушку, отправляется странствовать — «мир посмотреть и себя показать». Борьба с теми, кто мешает богам и людям жить своей жизнью, является основной задачей собственно героя; иными словами, тут мы снова сталкиваемся с персонифицированной идеей вечной вражды между Космосом (Порядком) и Хаосом.
Одним из главных противников собственно героя зачастую выступает Судьба. Герой или наделен даром ясновидения, или кто-то открывает ему грядущее. Как быть тому, кто знает наперед о грозящих бедах и своей неминуемой гибели? Вот тут-то и проявляется истинно героический характер: герой не становится фаталистом, не пытается избежать того, что «написано на роду», но стремится прожить жизнь так, чтобы обрести посмертную славу. Таков Сигурд из скандинавской «Эдды» (кстати, Р Вагнер в своей тетралогии «Кольцо нибелунга» усилил этот мотив едва ли не до гротеска: его Зигфрид настолько героичен в противостоянии Судьбе, что порой вызывает усмешку); таковы, если обратиться к литературным произведениям, уже упоминавшийся Поп Атридес и Скафлок из «Сломанного клинка» П. Андерсона.
СО ВРЕМЕНЕМ миф как форма творчества отмирает, хотя мифологическое сознание (не различающее общего и конкретного, начала и конца, пространства и времени) продолжает существовать. Из мифа вырастают волшебная сказка и героический эпос, который на своей ранней стадии глубоко мифологичен — в качестве примера можно привести англосаксонский эпос «Беовульф». Затем в эпос вторгается история, и на мифологический материал наслаиваются реальные события — та же Троянская война, столь красочно описанная в «Илиаде». Попутно происходит «историзация» персонажей. Мифологические герои становятся королями и князьями, хтонические чудовища и демоны — иноплеменниками, иноверцами. В сказке же образ героя как бы обезличивается: возникают условные фигуры царевичей, принцев, крестьянских сыновей, объединяющие в себе черты как собственно героя, так и героя купьтурного. Например, Иванушка-дурачок из русских народных сказок отправляется «не знаю куда», чтобы добыть «не знаю что», попадает во множество переделок, но в итоге добивается своего — когда силой, когда хитростью, а когда и при содействии чудесного помощника (того же Серого Волка).
В героическом эпосе — скажем, в «Песне о Роланде» — образ героя обычно гипертрофируется. Когда Роланд трубит в рог, звук разносится на тридцать лиг; ему раскроили череп, из ушей брызжет мозг, а он сражается как ни в чем не бывало; пятеро рыцарей-франков изящно побеждают орду язычников, численность которой составляет четыре тысячи человек. Любой удар Роланда смертелен:
Роланд услышал, в ярый гнев пришел,
Коня пришпорил и пустил в галоп,
Язычнику нанес удар копьем,
Щит раздробил, доспехи расколол,
Прорезал ребра, грудь пронзил насквозь,
От тела отделил хребет спинной,
Из сарацина вышиб душу вон.
Далее эта линия подхватывается средневековыми рыцарскими романами о потрясающих воображение подвигах пэров Круглого Стола (как известно, от чтения подобных романов лишился разума Дон Кихот Ламанчский). Через столетия из рыцарских романов вырос жанр «фэнтези», в котором гипертрофированность образа героя приобретает зачастую — вовсе не по воле автора — комический эффект. В первую очередь это относится к «подражаниям» Конану.
ПОПЫТКИ создать Конану антипода предпринимались неоднократно. На мой взгляд, одна из редких удач — Элрик Мелнибонэйский, персонаж «Хроник Черного Клинка» М. Муркока. Интересно, что первоначально сериал об Элрике задумывался как продолжение конановской эпопеи. Но продолжения не получилось. Конан груб — Элрик утончен, Конан решителен и неистов — Элрик постоянно колеблется и никогда не действует впопыхах, Конан радуется жизни — Элрик от нее устал. Возможно, все объясняется разницей в социальном статусе: Конан — обыкновенный варвар, тогда как Элрик — наследный правитель громадной империи. С другой стороны, в последнем по внутренней хронологии романе цикла раздавленный свалившимися на него напастями Элрик мало-помалу превращается в жестокого убийцу, этакую «двурукую машину», уничтожающую все живое. Конан же не изменяет самому себе, даже став королем.
ГЕРОИ в представлении М. Муркока вообще значительно отличаются от традиционных. Каждый из них загадочен, у каждого есть своя тайна, своя, если можно так выразиться, «изюминка», с первого взгляда незаметная. Вдобавок, все они обыкновенные люди, отнюдь не «сверхчеловеки», и больше всего лично мне напоминают скандинавских берсеркеров: в сражениях неистовы до безумия, а в остальное время ведут себя, как говорится. по-людски. Их терзают сомнения и тревоги, они вовсе не «рыцари без страха и упрека», известные нам по средневековым куртуазным романам и современным поделкам.
К слову, такие герои встречаются у Муркока практически во всех произведениях, как фэнтазийных, так и фантастических. В романе «The Hawkwinds» рассказывается о рок-музыкантах (естественно, без непременных атрибутов рока — наркотики, секс и т. п. — обойтись было нельзя; впрочем, они придают повествованию ту самую достоверность), которые противостоят энтропии и персонификации Хаоса. Повторюсь — это обыкновенные люди, вынужденные волею случая сражаться своей музыкой с колдовством энтропии, а вовсе не «доблестные варвары», словно сошедшие с картин Криса Ахиллеса или Бориса Валльехо.
Я уже упоминал, что схватки героя — как культурного, так и собственно героя — с хтоническими чудищами и демонами олицетворяют вечную борьбу между Порядком и Хаосом (энтропией). Эта борьба — пожалуй, главная тема в творчестве М. Муркока, подсказанная религиозной концепцией зороастризма. В Авесте, священном писании зороастрийцев. повествуется о борьбе Света и Тьмы, Добра и Зла, которые правят миром на равных (быть может, Добро все-таки самую малость изначально сильнее). У Муркока эти основополагающие принципы мироздания тоже равнозначны, хотя конечное торжество Порядка представляется неоспоримым. Вот в каких условиях вынуждены действовать муркоковские персонах»; неудивительно поэтому, что они нередко «перебегают» из стана в стан (так, Элрик, который вообще-то служит Хаосу, частенько помогает, сам того не желая, Порядку).
КАК ПРАВИЛО, герой в понимании Муркока — человек физически слабый, совершенно неподготовленный к посыпаемым судьбой испытаниям, мало на что способный без колдовских подручных средств, будь то черный рунический клинок, рука поверженного бога, доставшаяся принцу в Алой Мантии, или Рунный Посох Дориана Хоукмуна. Другие авторы гораздо более благосклонны к своим персонажам. П. Андерсон, к примеру, наделяет Скафлока из «Сломанного клинка» недюжинной силой и решительностью, а Марк Корнуолл из романа К. Саймака «Паломничество в волшебство» и вовсе демонстрирует набор качеств под стать рыцарю короля Артура, а не скромному книжнику. Муркок же будто нарочно выпячивает недостатки своих героев. В частности, что касается того же Элрика, вряд ли будет преувеличением сказать, что такого героя фантастика (в широком смысле слова) еще не знала. Это антигерой, которому недостает всего того, чем обычно обладают истинные герои.