Но убежище талманцев — память. В ней мы и будем укрывать Талман от Родаака. Держите слова в своей памяти; потом шепотом передавайте их другим — и так Талман перейдет в память других.
Правда вечна, и время — ее помощник. Со временем Родаак сгинет. Со временем к нам вернется таинство талмы. Со временем Талман снова будет написан, а на этих искрошенных камнях поднимутся стены нового талман-коваха. Придет время, и наступит завтра.
Пока Джоанн поспешно вели из чирн-коваха к машине Торы Кия, ей в голову закралась странная мысль: эти создания вызывали у нее любопытство, как, естественно, и ее собственная участь; между тем прозрей она — и все вокруг вызвало бы у нее ужас.
Тора Кия кипел ненавистью, но это было как раз вполне по-человечески. Чуждость неведомого превращалась для нее в обыденность, ибо отсутствовали зрительные образы; благодаря этому она не теряла способности размышлять.
Джоанн усадили на бархатную обивку. Хлопнула дверца, и она ощутила неистребимый запах новой машины. Новые хлопки дверями, движение обивки слева от нее под чьей-то тяжестью, негромкое гудение — и инерция заставила ее откинуться. Машина набирала скорость. Несмотря на звукоизоляцию салона, в него проникали шумы, подсказывающие, что они движутся в потоке транспорта.
— В имение, Баадек! — отдал Тора Кия лающий приказ.
— Ваш родитель велел мне завезти эти записи…
— Вернешься в город и завезешь. Сначала доставишь в поместье этого… нашу гостью.
Оба существа, находившиеся в машине вместе с Джоанн, умолкли. Шум прочего транспорта пропал, у Джоанн заложило уши: не иначе, они ехали куда-то вверх, хотя и по хорошей дороге, если верить мерному звуку. Определенно, их путь лежал в горы.
— Молчишь, землянка?
— Я подумала, Тора Кия, что вы не одобрите, если я буду навязывать вам беседу.
— Ммм…
Еще какое-то время они ехали молча.
— Ваш родитель, Тора Кия, как будто не так пылает ненавистью, как вы.
— Мой родитель! У него все конечности на месте. Для Торы Соама война — гигантская головоломка, увлекательная задачка. Родитель, по-моему, наслаждается ее масштабами и сложностью. Вы и я — всего лишь два параметра среди триллионов, из которых состоит головоломка.
— Сколько в вас горечи!
— А говорят, что вы незрячая!
Казалось, они забираются все выше; дорога отчаянно петляла. В машине опять повисло удушливое молчание. Потом в ноздри Джоанн ударил запах «пастилки счастья», и драк по имени Баадек не выдержал:
— Кия, ваш родитель…
— Следи за дорогой, Баадек! Вот когда Тора Соам опустит топор мести на наших врагов на Амадине, я приму во внимание его мнение. — В машине по-прежнему так же сильно пахло. — Ну, и уродливы же вы, землянка!
— Меня бы это больше заботило, Тора Кия, будь у меня зрение.
Драк засмеялся; запах усилился.
— Что верно, то верно: война поиздевалась над нами обоими. Ваша жизнь зависела от ваших глаз? Мне бы искренне хотелось, чтобы это было так.
— Почему?
— Желаю эквивалентности в страданиях.
— Мне приходилось видеть воинов-драков с искусственными конечностями. Кажется, они воевали не хуже остальных.
— Да, поджарить человека куда легче. Но беда в том, Джоанн Никол, что я — музыкант. Если наш Флот и заплатит за протез, которым можно украсить эту культю, приучить его к струнам тидны все равно не удастся.
Тидна — инструмент вроде арфы…
— Мне очень жаль.
— Заплатить одной жалостью — значит дешево отделаться. — Пауза, еще одна волна резкого запаха. — Баадек! Останови здесь!
— Тора Кия, ваш родитель шкуру с меня спустит, если только узнает…
— Останови здесь, презренная плесень, не то я оторву тебе башку!
Машина остановилась. Джоанн услышала, как открывается дверца со стороны Тора Кия; в салон дохнуло ледяным холодом. Драк потянул ее за левую руку.
— Пойдемте со мной, Джоанн Никол.
Она переползла на его сторону, спустила ноги и оказалась по щиколотку в снегу. Тора Кия поволок ее за собой; в снегу утонула сначала одна сандалия, потом другая — и она осталась босой.
— Баадек! Заглуши мотор.
Как только стихло мерное гудение мотора, ветерок донес до слуха Джоанн причудливую музыку, доносившуюся откуда-то снизу.
— Внизу, в долине, находится мой ковах.
Они молча слушали музыку. Ей казалось, что в ноги вонзаются острые ножи.
— Тора Кия, я замерзла.
— Как и вся Вселенная. — Ветерок донес до нее все тот же знакомый острый запах. — Взять хоть моего родителя. Вы, наверное, воображаете, что он испытывает к вам чувство благодарности за то, что вы вытащили Сина Видака из топки?
— Тора Соам сам мне…
Смех Тора Кия был еще более красноречивым, чем его слова.
— Тора Соам бесчувствен! Овьетах талман-коваха станет держать вас У себя в имении в качестве диковины и объекта для экспериментов. Син Видак — просто повод, которым воспользовался мой родитель, чтобы приглашение выглядело оправданным в глазах… Аааа!
Сильная рука отвесила ей пощечину, опрокинув на снег. Перед ее незрячими глазами заплясали геометрические фигуры, снег обжег лицо. Где-то вдалеке хлопнула дверца, послышались мягкие шаги. Чья-то рука приподняла ее, извлекла из снега.
Джоанн отбросила сердобольную руку, села и отерла снег с лица. В воздухе все еще висели тоскливые звуки доносящейся снизу музыки, когда она услыхала негромкий голос Баадека:
— Позвольте попросить вас об одолжении, землянка. Если вы пойдете мне навстречу, я навсегда останусь у вас в долгу.
Он подхватив ее под мышки и поставил на ноги. У Джоанн по-прежнему от снега и от пощечины горело лицо.
— Многого ли стоит должник-драк?
— Тора Кия — продолжатель рода Тора. Его поведение — позор для его родителя. Я прошу вас хранить молчание о его поступке.
Джоанн махнула рукой в ту сторону, где, по ее мнению, стояла машина.
— Во-первых, выведи меня из снега, во-вторых, найди мои сандалии, в-третьих, я подумаю.
Баадек повел ее к машине, но она вдруг остановилась как вкопанная.
— Но учти одну вещь, драк: если эта куча киз еще раз поднимет на меня руку, я вырву у него последнюю клешню и запихну ее ему в глотку!
— Теперь Кия не надо опасаться. Кия уснул.
— У меня болят ноги. Мне холодно!
Баадек, положив руку девушки себе на шею, взвалил ее на спину. По пути к машине, он бормотал:
— Во всем виновата война. Война все изменила.
Джоанн было слишком худо, чтобы отвечать. Ее положили на сиденье машины и захлопнули дверцу. Еще один хлопок — и машина, ожив, запетляла дальше. Прошло немало времени, прежде чем Тора Кия зашевелился.
— Опять вы… Платье мокрое, рожа красная… — Салон в очередной раз наполнился резким запахом.
— Забыли? Это вы меня ударили.
— Ударил? — Запах усилился, голос стал трудноразличимым. — Жалко, что не убил.
В следующую секунду Джоанн услыхала звук, которого раньше не слышала — храп драка.
— Баадек?
— Что, землянка?
— Меня зовут Джоанн, фамилия Никол.
— Что, Джоанн Никол?
— Почему Тора Кия принимает наркотик?
— Многие бойцы тзиен денведах, воевавшие на Амадине, делают то же самое. Тора Соам этого не одобряет.
Джоанн подняла ноги на сиденье и потерла ступни. В следующую секунду она почувствовала направленную на нее мощную струю теплого воздуха; совсем скоро ноги стали совершенно сухими и теплыми.
— Спасибо, Баадек.
— Когда мы приедем в имение, то сначала остановимся у ворот, и я принесу вам сухое платье.
Она продолжала растирать ноги.
— Баадек, какая тебе разница, узнает ли Тора Соам, что его ребенок жует «пастилки счастья»?
— Никакой, наверное. Но я всю жизнь прослужил в имении Тора. Это уже традиция. Традиция — очень надежная штука. Но война все портит. Наверное, мне тоже пора изменить традиции.
Джоанн швыряло из стороны в сторону, к горлу подступала тошнота; мотор то ревел, то совсем затихал.
— Я не настаиваю, Баадек, а просто спрашиваю: ты не слишком быстро едешь?