Воистину, если не с самой фантастикой, то уж с создателями ее не соскучишься.
Фантастику же — в основном, на стыке научной и мистико-оккультной — Гари-Ажар пописывал аж с 1946 года, когда в романе «Тюльпан» с большой долей ехидства изобразил будущую Землю под властью чернокожих. Еще на его счету мистико-фантастический роман «Танец Чингиз-Кона» (1967), любопытная фантастико-теологическая притча «Последний вздох», первоначально вышедшая на английском языке в 1973 году, и несколько фэнтезийных рассказов.
Заканчивая с французскими прозаиками, эпизодически грешившими научной фантастикой, назову еще одно имя: Владимир Познер. Нет-нет, не популярный российский телеведущий, а видный писатель-коммунист [16](кажется, даже некий родственник нашего Владимира Владимировича) и автор добротного и умного научно-фантастического романа «Лунная болезнь» (1974). А вспоминая о фигурах периферийных по отношению к жанру, в первую очередь приходят на ум, конечно же, лидер-гуру литературного авангарда Борис Виан, а также видный прозаик Жан-Мари-Гюстав Ле Клезио. Обратимся теперь к собственно science fiction. Последние десятилетия эта литература во Франции представляет собой арену почти завершившейся войны «жюльверновской» романтической традиции с американизированной реальностью рынка. Чем закончилась битва — в общем, ясно. Пример тому — творчество таких авторов, как Б.Р. Брюсс (псевдоним Роже Блонде-ля), супруги Шарль и Натали Эннеберг, плодовитый Пьер Барбе (псевдоним Клода Ависа) и Мишель Демют [17].
Последний, единственный из перечисленных, кто жив и продолжает писать, не скрывает источников, из коих он черпает свои сюжеты: его наиболее известный цикл «Галактические хроники» — это, конечно же, отголосок аналогичных построений Айзека Азимова, Роберта Хайнлайна, Кордвайнера Смита. Начатый в 1964 году цикл состоит из нескольких десятков рассказов и повестей, охватывает хронологию с 2020 по 4000 годы. Российский читатель знает этот сериал в основном по публикациям в журнале «Если». Думаю, любитель такого рода чтения не был разочарован: увлекательно, добротно, обстоятельно. И кое-что все же отличает историю будущего по Демюту от аналогичных американских: уважение к литературным трудам предшественников, а главное, его герои еще помнят о существовании в прошлом таких мест, как Франция, Европа…
Что касается популярной у нас супружеской пары Шарля и Натали Эннебергов (или, как их окрестили доморощенные грамотеи, Хеннебергов), то их романы делятся на просто «космические оперы» и оперы грандиозные, для пущей убойности снабженные еще и элементами героической фэнтези. Между тем Шарль Эннеберг в одиночку начинал достаточно серьезно: его роман-дебют «Рождение богов» (1954) вызывает ассоциации, скорее, с Лемом, нежели с Муркоком или Таббом. Однако в последующих романах супруги явно переключились на однообразные звездные баталии в «параллельных мирах», описанные с несуетностью средневековых рыцарских романов или сказок 1001 ночи.
Еще два автора приключенческой фантастики заслуживают внимания — это Франсис Карсак и Жерар Клейн. Их произведения достаточно активно переводились на русский язык.
Под псевдонимом Франсис Карсак скрывается ученый-геолог Франсуа Борд. Это, пожалуй, последний верный последователь Жюль Верна и Жозефа Рони-старшего. На фоне того, что создано в фантастике коллегами Карсака, его собственное творчество — уникальный случай безоглядного оптимизма. Писатель истово веровал в идеалы гуманизма, в идею равенства всех разумных существ во Вселенной, верил иногда слепо, словно не замечая примеров обратного в окружавшей его повседневности…
Творчество Жерара Клейна более замысловато — по части сюжетных ходов — и в то же время более подражательно. Переведенные у нас романы Клейна — «Звездный гамбит» (1958), «Непокорное время» (1963), «Боги войны» (1971) — насыщены деталями, хорошо знакомыми по фантастике опять же американской: звездные наемники, сражающиеся на галактической шахматной доске, межпланетная служба корректировки истории, бравые космические капитаны и злобные галактические диктаторы… Однако это все-таки примеры интеллигентной «космической оперы», чего не скажешь о десятках его соотечественников (тем более — о заокеанских прототипах).
На фоне этих умелых, плодовитых, но все-таки слишком уж подражающих американцам писателей резко выделяется фигура спорного, неровного, но, безусловно, Мастера. Я имею в виду Рене Баржавеля, так и не дождавшегося при жизни (он умер в 1985 году) ни одного перевода на русский язык.
Писатель дебютировал еще в конце войны — романом «Опустошение» (1943), не отличавшимся оригинальностью, но содержавшим вполне уловимый, хотя и закамуфлированный под научную фантастику вызов оккупантам. В 1940-х годах Баржавель то переписывал Уэллса («Неосторожный путешественник во времени»), то в духе тогдашней литературной моды рисовал грядущий Апокалипсис («Вспыльчивый дьявол»); а десятилетием позже его увлекла фантастика откровенно авантюрная,
И остался бы он в ряду вышеозначенных крепких ремесленников, не выйди в знаменательном для Франции году — 1968-м — роман «Ночь времен», один из лучших, на мой взгляд, во всей послевоенной французской фантастике. История того, как в антарктических льдах обнаружили потаенный саркофаг, а в нем — замороженные тела мужчины и женщины, последних представителей древней земной цивилизации, уничтожившей себя почти миллион лет назад, сама по себе составила бы сюжет увлекательного фантастического боевика. Однако Баржавель — французы есть французы — вводит в роман еще и политику. Оказывается, очень многим силам в нашей политической реальности пришельцы из прошлой утопии совсем ни к чему, как и их предупреждения относительно нашего легкомысленного отношения к ядерным «игрушкам»…
Зато следующий роман Баржавеля, «Великая тайна» (1973), укрепил его репутацию мастера соединять туго закрученный детективный сюжет с философскими раздумьями над «проклятыми» вопросами. В данном романе таковым является бессмертие, «вирус» которого открыт гениальным ученым-индусом. Проникшись тревогой за судьбу человечества (вот эта идея, по моему мнению, абсолютно утопическая), руководители ведущих стран мира решают сохранить открытие в тайне, пока не получат ответа на основной вопрос: как разместить на планете и прокормить человечество, из словаря которого внезапно будет вычеркнуто слово «смерть»… Писатель умело использует исторический фон: в романе повествуется о фантастической подоплеке реальных политических событий, якобы имевших место с 1955-го по год выхода романа. Среди персонажей — Хрущев и Неру, Кеннеди и Де Голль, однако Баржавель успешно преодолел соблазн ограничиться «крутым» политическим боевиком; писатель сам задумался и заставляет размышлять читателя над проблемой жгучей, если не сказать главной. Индивидуальное бессмертие, желанное с тех самых пор, как наш предок осознал, что смертен, и потенциально опасное, способное превратить перенаселенную планету в сущий ад. Но кто возьмет на себя смелость объяснить все это конкретным людям, ожидающим своего смертного часа?
Однако Карсак, Баржавель и отчасти Клейн — это, увы, вчерашний день французской фантастики. Все в прошлом: вот уже как минимум два с половиной десятилетия лицо этой литературы определяет совсем иная группа писателей.
Легче всего это новое, агрессивное и бескомпромиссное поколение, пришедшее в литературу на волне социального взрыва 1968 года, обозвать французской «Новой Волной» — по аналогии с англоязычной. Тот же идол — Отрицание (всего: политики, истории, культуры, идеалов, моральных норм), тот же шумный эпатаж и лишенные каких бы то ни было границ амбиции… и тот же финал.
С самого начала в движении выделилась связка бесспорных лидеров — Жан-Пьер Андревон и Филипп Кюрваль.
Андревон писал как фантастику отвлеченно-сюрреалистическую, так и предельно политизированную. Примером первой может служить роман «Пустыня мира» (1977), вызывающий ассоциации и с фармеровской серией о Мире Реки, и с классическим рассказом Фредерика Пола «Туннель под миром». Герой романа осознает, что «реальность», в которой он очнулся после смерти, всего лишь иллюзия, созданная инопланетянами для углубленного изучения проблем бессмертия и психологии пережившего смерть и воскрешение. А примером второй — роман «Проделки хорька в курятнике» (1984), где в результате общенациональной лотереи (дело происходит во Франции ближайшего будущего) определяются «лишние» граждане, подлежащие устранению, а убийцу нанимает правительство. Вообще, политических взглядов Андревон не скрывал, даже когда был лева-ком-ультра: в одном из его рассказов, «Время долгого сна», правительство готовит вслед за убийством Сартра и Годара физическое уничтожение всех «левых интеллигентов»…
16
Напомню, что в стране, где не бросились лихорадочно переименовывать парижские улицы Робеспьера и Сталинграда, а День Бастилии отменять как национальный праздник, своего членства в ФКП не стыдились ни Пикассо, ни Мерль…
17
Я все же думаю, хотя и не настаиваю, что это псевдоним Жана-Мишеля Ферре, а не наоборот: Ферре — псевдоним Демюта (см. «Personalia» в «Если» № 8, 1996). Единственный источник, на который я могу сослаться, это немецкоязычная Энциклопедия фантастики под редакцией Альперса. Если кому-то доступны справочники на французском, где написано, что «Жан-Мишель Ферре» — псевдоним Мишеля Демюта, то, значит, так тому и быть.