Мысленно вернувшись к недавнему разговору и вспомнив, какие угрозы он только что прокричал в телефон, Уилли спустился на первый этаж и проверил засовы и замки на всех дверях и окнах.
Если бы Ранди действительно вознамерилась снять офис в самой неблагополучной части города, то подыскать для этого более подходящее место, чем Курьерская площадь, ей вряд ли бы удалось. Давным- давно эта площадь была центральной в городе, но крупные престижные магазины давно перекочевали в пригород, поближе к порту, а огромный старый кинотеатр «Замок», уже не в первый раз поменяв владельцев, раздробился на полутемные зальчики, где теперь круглосуточно крутили кино сомнительного содержания либо продавали журналы и книги для взрослых. Единственным островком относительного благополучия здесь оставался большой дом, где на этажах размещалась редакция, а в подвале — типография местной газеты «Курьер». Основатель «Курьера», старый Дуглас Хармон, всегда считал журналистику некоей разновидностью религии, и оттого, видимо, выстроенное на его деньги здание походило на собор. Правда, за пять десятилетий фасад из серого гранита покрылся толстой пленкой копоти, а грозные черты на мордах каменных волков, украшавших стены, основательно сгладились под влиянием кислотных дождей, но здание «Курьера» все же до сих пор напоминало о тех канувших в Лету временах, когда Курьерская площадь по праву считалась сердцем города, а газета — его душой.
Стряхивая с пластикового плаща дождевые капли, в здание «Курьера» вошла Ранди. Плащ был ей велик как минимум на два размера, но поскольку то была не просто верхняя одежда, а своеобразный трофей, отвоеванный у бывшего мужа, носила она его просто из принципа. В холле за конторкой сидел охранник, над его головой висели десятки часов. Некогда они показывали время во всех крупнейших городах Земли, но теперь большинство часов застыли навеки. Холл был столь же мрачен, сколь и лицо охранника.
Ранди сняла шляпку, поправила прическу и, приветливо улыбнувшись, уведомила охранника:
— Я пришла повидаться с Барри Шумахером.
— Третий этаж, — бросил тот, едва взглянув на Ранди, и вновь углубился в яркий глянцевый журнал, лежавший у него на коленях.
Кабина допотопного лифта с железной решеткой, которую надлежало отодвигать вручную, минут пять грохотала и раскачивалась, но все же подняла Ранди на третий этаж. Шумахер задумчиво курил, сидя за своим столом.
— Посмотри в окно, — обратился он к Ранди, едва та успела переступить порог. На тротуаре стояла девица в мини-юбке и мокрой от дождя, облегающей футболке. — На ней же нет лифчика, — заметил Барри. — А ведь торчит не где-нибудь, а перед «Замком». Забывают, что в этом кинотеатре состоялась премьера «Унесенных ветром». Да и многих других замечательных фильмов… Состроив недовольную гримасу, он толчком ноги развернул вращающееся кресло и затушил окурок в пепельнице. — Да, все течет, все изменяется.
— А я плакала, когда умерла мама Бэмби, — призналась Ранди.
— Ты смотрела «Бэмби» в «Замке»? — спросил Шумахер.
Ранди кивнула.
— Помню, меня туда привел отец, но он не плакал. Вообще, плачущим я его видела лишь однажды, но это было много позже и, конечно, не в кино.
— Фрэнк был замечательным человеком, — заметил Шумахер задумчиво.
За последние годы Барри располнел и облысел, но одевался по-прежнему безукоризненно. Ранди помнила его молоденьким поджарым репортером. В те годы он каждую неделю по средам приходил к отцу составить партию в покер. Он шутливо ухаживал за Ранди, обещая жениться, когда она подрастет. Оба весело смеялись этим нехитрым шуткам. Теперь же Шумахер стал совсем другим человеком; казалось, он не улыбался с победы Кеннеди на президентских выборах.
— Так чем я могу тебе помочь? — спросил Барри, немного помолчав.
— Расскажи мне об убийстве на Парковой улице все, что не попало в газету, — попросила Ранди, садясь в кресло напротив.
— С чего ты взяла, что наша газета что-то утаила? — ответил вопросом на вопрос Шумахер.
— Разве ты забыл, что мой отец был полицейским? Именно поэтому мне известно, что полиция часто просит вас не публиковать некоторые подробности уголовных дел.
— Просить-то нас просят, но мы, как правило, имеем свое мнение на этот счет. — Барри зажег очередную сигарету.
— И на этот раз тоже?
Барри, пожав плечами, пробурчал:
— Некрасивое дело. Ужасное. Но мы написали о нем. Ведь так?
— В статье сообщалось, что жертву изуродовали. Что конкретно это значит?
— Там на полке стоит толковый словарь. Загляни в него и все поймешь.
— Значение слова мне известно, — сказала Ранди, удивляясь тому, что Барри-то, оказывается, изменился к худшему не только внешне.
— Тогда тебе, наверное, известно, что наш «Курьер» читают и дети. Ты хочешь, чтобы мы заполнили свои страницы жуткими подробностями?
— Я говорю вовсе не о том, что следует, а чего не следует печатать в «Курьере». Мне лишь хочется знать подробности этого дела. У полиции есть версия, что девушка-калека была убита животным?
Барри, дернув головой, встретился с Ранди глазами, и та на секунду увидела за стеклами его очков намек на ту теплоту, что была когда-то между ними.
— Убита животным? — переспросил Барри мягко. — С чего ты взяла? Тебя, наверное, волнует не смерть Джоан Соренсон, а смерть твоего отца? — Барри поднялся, обошел вокруг стола, положил руку на плечо Ранди и заглянул в ее глаза. — Ранди, солнышко, не терзай себя. Я тоже любил Фрэнка, но он мертв. Мертв вот уже… Подумать только, прошло уже почти двадцать лет! Коронер пришел к заключению, что твоего отца загрызла бешеная собака, и сомневаться в этом нет ни малейших оснований.
— Перед смертью отец полностью разрядил барабан своего револьвера. Ты можешь представить бешеную собаку, которая получила бы целых шесть пуль тридцать восьмого калибра и осталась в живых?
— Возможно, Фрэнк промазал, — предположил Барри.
— Он не промазал. — Ранди отвернулась от Шумахера. — И хоронили его в закрытом гробу. Ведь его тело… — Даже по прошествии многих лет Ранди было тяжело произносить эти слова, но она стала уже большой девочкой и потому, переборов себя, закончила фразу: — Было разорвано на куски и съедено. А животное так и не обнаружили.
— Должно быть, Фрэнк все же ранил его, и животное, где-то укрывшись, издохло. — Барри развернул Ранди лицом к себе. — Возможно, дело было именно так, а возможно, нет. Твой отец погиб очень давно, детка, и его смерть не имеет ничего общего со смертью Джоан Соренсон.
— Так расскажи мне, что с ней случилось, — потребовала Ранди.
— Послушай, я не намереваюсь… — Барри, заколебавшись, провел языком по губам, а затем все же вымолвил: — Она была убита ножом. Так, во всяком случае, написано в полицейском рапорте. — Барри присел на край стола, и в голосе его вновь послышались циничные нотки. — Какой-то псих, насмотревшись дурацких фильмов ужасов вроде «Хэллоуина», «Пятницы, тринадцатого» и прочих, зарезал Джоан острым, как бритва, ножом.
Поняв по голосу Шумахера, что вытянуть из него больше ничего не удастся, Ранди поднялась.
— Спасибо.
Он не глядя кивнул и сказал:
— Солнышко, заглянула бы к нам как-нибудь на ужин. Адель о тебе часто спрашивает.
— Передай ей от меня привет. — Ранди задержалась у двери и, вымученно улыбнувшись, спросила: — Барри, а тело Джоан было найдено полностью?
Он, секунду поколебавшись, обронил:
— Да, полностью.
В покер Барри обычно проигрывал. Соображал он неплохо, но, по словам отца Ранди, блефовать не умел: его всегда выдавали глаза.
Вот и сейчас Ранди совершенно определенно поняла, что Барри Шумахер солгал.