«Мы живем на заре нового, двадцатого века, и этому веку суждено стать свидетелем неисчислимых перемен. И все эти перемены будут происходить на фоне новой великой битвы — битвы между достижениями науки и совестью. Марсиане вели такую же битву и потерпели поражение, нам на Земле предстоит ныне вступить в нее!..»
Вот она, нить, соединяющая два столь непохожих романа, более того — пронизывающая все творчество Кристофера Приста: ненависть к насилию в любой форме, яростное неприятие бесчеловечности, неважно, кто его олицетворяет — марсианские боевые треножники или гильдиеры из Города на колесах. Даже не вполне понятно, где и как эта нить вплелась в сознание будущего писателя, стала для него путеводной: в колледже он учился на клерка, потом стал бухгалтером на складе готовой одежды, и жизнь вроде бы была размеренной, и быт устоявшимся. А впрочем, талант на то и талант, чтобы заурядные житейские правила сделались для него необязательными.
И то же принципиальное неприятие насилия наполняет рассказ, который вы прочли в этом номере журнала. Небезынтересно, что «Бесконечное лето» было написано в разгар работы над «Машиной пространства» — в предисловии Прист уточняет, что во имя рассказа прервал движение «Машины» примерно на 15-й главе. Это чисто марсианская глава: песчаная пустыня, красная растительность, диковинные города и рабы, под водительством землян восставшие против чудовищ-угнетателей (совершенно в духе «Аэлиты» Алексея Толстого). Но ведь в первых главах «Машины» Прист описывал Землю, рубеж веков, милую добрую викторианскую Англию! Не могу избавиться от подозрения, что Марс, необходимый для замысла, тем не менее ему наскучил, и захотелось вернуться туда, где осталось сердце, — на Темзу, в Ричмонд. Как сказал сам Прист: «Хотя рассказ полностью независим от романа (и наоборот), они взаимно дополняют друг друга».
Насилие в «Бесконечном лете» угрожает не столько из пространства, сколько из времени — заморажива-тели! Люди будущего здесь изображены как холодные эстеты, которые существуют вне категорий общечеловеческой морали. Людские радости и горести для них всего лишь театральное действо, которое можно разбить на ряд картин. Не слишком ли мрачно? Как ни прискорбно, сумасшедший XX век избавил нас от жюль-верновской веры в животворную силу прогресса. Уэллсы — и реальный, и тем более пристовский — такой наивностью не страдали. А сам Прист, как бы он ни грустил по давней «золотой» поре, остается на сто процентов человеком нашей эпохи, излечившей людей от многих хворей и подарившей им новые, худшие, в том числе сомнение в том, что будущее безусловно прекрасно.
Ни до, ни после «Опрокинутого мира» и «Машины пространства» Кристофер Прист ничего сопоставимого по силе больше не написал. Хотя прошу не принимать такое мое суждение за истину в последней инстанции. В конце концов, Присту сейчас только 54 года, и известны примеры, когда замечательные литературные произведения создавались и в более зрелом возрасте. Скажем, Клиффорд Саймак сочинил «Заповедник гоблинов», когда ему было за шестьдесят, а Джек Финней завершил роман «Меж двух времен» в пятьдесят девять. Я специально говорю об авторах, про которых довелось писать на страницах «Если» под той же рубрикой. А Рэй Брэдбери продолжает создавать шедевры, несмотря на то, что ему уже семьдесят семь…
…В телефонном разговоре, предварявшем несостоявшуюся встречу, Кристофер Прист сказал мне, что не хотел бы терять переводчика, который стал его проводником к русскому читателю (в тот момент сроки моего пребывания в Англии не взялся бы предсказать никто). Ну вот, Кристофер, факт есть факт: вы меня не потеряли. И выражаю надежду, что еще поработаю над новой вашей книгой, не менее впечатляющей, чем «Опро-кинутый мир».
Конкурс
«Альтернативная реальность»
Конкурс для начинающих прозаиков «Альтернативная реальность» проводится журналом «Если» уже три года. За это время трое победителей успели выпустить по книге, один из них завоевал в прошлом году премию «Лучший дебют». Увеличилось число рукописей, поступающих в редакцию, выше стал удельный вес удачных работ, поэтому сегодня, подводя итоги, мы публикуем произведения сразу двух конкурсантов — одессита В. Яценко и москвича К. Залесова. Немного не дотянули до победы, но вышли в финал москвичи Е. Прошкин и М. Чиженок, а также И. Исаев из Пскова и В. Марышев из Йошкар-Олы.
К сожалению, Московский клуб любителей фантастики, с которым мы открыли рубрику три года назад, сейчас переживает организационные трудности и реальной помощи не оказывает. Так что все рукописи ныне читают члены жюри, коих всего трое: редактор журнала и его заместители, которым приходится еще и выпускать номера «Если». Правда, мы надеемся, что члены Творческого Совета (см. первую колонку первой страницы), организованного в начале года для того, чтобы придать журналу новый импульс, окажут жюри помощь и в проведении конкурса. Видимо, настало время напомнить его условия.
1. Рассматриваются произведения только в жанре НФ.
2. В конкурсе участвуют авторы, не имеющие книжной публикации.
3. Принимаются рукописи объемом не более полутора авторских листов и не более двух произведений в «пакете».
4. На конкурс можно подавать только первый машинописный экземпляр либо принтерную распечатку, выполненную по стандартным параметрам (через два интервала, с выделением абзацев).
Добавим к этому, что рукописи следует присылать по адресу, указанному в журнале, а не заказным письмом на имя сотрудников редакции.
Для того чтобы претендовать на победу, а следовательно, и публикацию в журнале, произведение должно отвечать трем требованиям:
а) содержать нетривиальную фантастическую идею либо оригинальную разработку известной темы;
б) идея должна быть доведена до логического разрешения в рамках данного рассказа;
в) автор обязан продемонстрировать достаточный литературный уровень.
Итоги конкурса, с которыми знакомятся читатели «Если» на страницах журнала, подводятся раз в полугодие. Рукописи не рецензируются.
Виталий Яценко
ЗВЕРИНЕЦ
Нет-нет, — увещевал Темку Ким, — сейчас кису лучше не трогать. Видишь, киса хвостиком машет? Киса недовольна. Давай потом ее погладим, а?
Темку обуревали противоречивые чувства. По опыту он знал, что советами отца лучше не пренебрегать. Но киса такая пушистая!
— Тися, — требовательно повторил он и для вящей убедительности вновь показал на меня пальцем.
— Киса сделает цап. Давай лучше почитаем.
Развалившись на радиаторе (зима в этом году выдалась холодной), я лениво размышлял, не сделать ли мне в самом деле «цап»? Темка неплохой парень, но эти его бурные проявления чувств выведут из себя кого угодно (кроме, разве что, Понификса). К тому же совсем недавно он освоил слово «киса» и буквально не давал мне проходу — показывал всем обитателям квартиры, где у кисы носик, ушки, глазки и так далее. И я, обладатель трех ученых степеней, должен все это терпеть!
Киму тем временем все же удалось уволочь Темку в соседнюю комнату, и теперь оттуда раздавалось бойкое: «А потом позвонил кто, Темка?» — «Ди-и-ил!»
— Скукотища, — проворчал из угла Понификс. — Всегда одно и то же — Маршак да Чуковский, Чуковский да Маршак. Почитал бы для разнообразия Дельбрюка, что ли.