Подо мной взревел толкач. Как Ганс-дурак, в Китай на ракете собравшийся, как барон Мюнхенгольц, мы мчались на огненном коне…
Хелен делала с машиной что-то странное: задирала ее нос все выше и выше, будто мы и впрямь были карнавальной шутихой, пущенной в зенит.
— Хелен… — охрипшим от ужаса голосом прошептал я.
Умом я понимал, что мы летим прямо в небо, в то время как все чувства утверждали, что валимся вниз. Планёр раскачивало и кидало из стороны в сторону.
Сжав зубы, я сдержал крик — и когда облачная фланель накрыла нас, не издал ни звука. Словно в мутную воду окунули!
За стеклами стало темным-темно, лишь сзади, от ревущего толкача, шел оранжевый свет. А за пределами его — серая муть, войлок…
— Ильмар, ты как?
— Выпить у тебя найдется? — прохрипел я.
— Там же, где и раньше.
Я обернулся, нащупывая за креслом карман с продуктами. Ага…
После доброго глотка полегчало. Я даже спокойно глянул на серую муть. И впрямь — пар, туман, одна видимость…
— Хелен, зачем ты в тучи влетела?
— Надо подняться выше облачного слоя.
Она дернула рычаг, планёр подбросило, наступила тишина.
— Что там? — спросил я.
— Выгорел толкач.
В тот же миг мир вокруг просветлел — и мы вынеслись из облаков!
Я вскрикнул — не от страха, от восторга. Это было так красиво… человеку просто нельзя видеть такую красоту.
Тут зарычал второй толкач, и мы взмыли еще выше, белое море под нами сгладилось, стало почти ровным. Когда второй толкач тоже сгорел, воздух стал совсем холодным, обжигающим.
— Как дышится? — спросила Хелен. Голос ее как-то изменился, стал тоньше, пронзительнее.
Дышалось и впрямь странно… будто высоко в горах. Ну да, мы же одним махом поднялись на альпийскую высоту…
— Трудно, Хелен!
— Терпи. Мы на высоте трех километров. В горах был?
— Был. А ты залетала выше?
— Ненамного. Это почти предел для планёра. На шарах поднимаются до десяти километров — но там вообще нельзя дышать. Сидят в закупоренной кабине, дышат тем воздухом, что с земли на Слово взяли… воздуха много взять можно, он веса почти не имеет…
Она помолчала немного.
— Небо там черное, как ночью, и звезды видно вместе с солнцем. Я бы хотела посмотреть…
Мне стало страшновато. Ночь, которая прячется в высоте, в ярком небе… звезды, которые мерцают вокруг солнца. Во страх-то!
Я замолчал, потихоньку прихлебывая коньяк. Тучи приближались. Начало кидать из стороны в сторону. А в облаках вдруг сверкнуло.
— Гроза, — сообщила Хелен. — Плохо.
— А толкачи кончились?
— Последний берегу, — неохотно сказала Хелен.
Планёр накренился на крыло, скользнул влево, вправо, закружил… Летунья искала ветер.
— У тебя там есть компас? — спросил я.
— Ильмар, ради Сестры, помолчи!
Еще десять минут мы снижались, а когда тучи стали совсем близко, Хелен с крепким словцом положила руку на запал.
Последний заряд она истратила не столько на набор высоты, сколько на полет куда-то к востоку. Солнце било в глаза, под конец я стал смотреть лишь вниз. С удивлением заметил в тучах разрывы.
— Хелен, облака расходятся!
— Вижу.
Планёр дрогнул: последний толкач, кувыркаясь, полетел вниз.
— А не было такого, что людям на голову…
— Редко. Над городами запрещено толкачи включать.
Теперь уже мы были всецело отданы во власть ветру. Но облачное море и впрямь разорвалось на отдельные лоскутки, а Хелен то и дело находила восходящие потоки, исполинской спиралью поднимала планёр выше и вновь продолжала путь.
— Кажется, выбрались… — сказала летунья. — То ли ты счастлив, Ильмар, то ли мне везет.
Вскоре бессонная ночь и выпивка укачали меня. Закрыв глаза, я расслабился, убаюканный пением ветра и покачиванием планёра. Грезилось мне белое облачное поле, и я иду по нему, не проваливаясь. А надо мной сияет ослепительное солнце, воздух холоден и чист, а под ногами грохочет гром и сверкают молнии…
— Ильмар…
Открыв глаза, я заметил, что солнце в зените, светит сквозь туго натянутую ткань кабины, и вроде бы даже стало теплее…
— Ты спишь, что ли?
— Да… немного.
— Молодец. Глянь вниз.
Я приник к стеклу.
Облаков не было и в помине. Зеленеющая, цветущая земля, лоскутки полей, крошечные домики… ой, люди! Едва-едва ползущие точки!
Это все слева от планёра. А справа — ярко-синее ласковое море.
— Долго я спал?
— Часа три, Ильмар.
Надо же! Второй раз на планёре лечу, а уже дрыхну словно в обыденном дилижансе.
— А где мы, Хелен?
— Миновали Неаполь. Приближаемся к Сорренто.
Мысль о том, что мы приземлимся вблизи Урбиса, где меня жаждут схватить многочисленные слуги Сестры и Искупителя, не радовала.
— Неплохо… — протянул я.
— Ильмар, я сделала то, что ни одному летуну не удавалось, — ледяным голосом сказала летунья. — Долетела без посадки от Лиона до Сорренто.
Она обернулась, окинула меня негодующим взглядом:
— И это, по-твоему, просто «неплохо»?
— Хелен, я в этом не разбираюсь. Ты лучшая в мире…
Планёр тряхнуло.
— Держись крепче, — сказала Хелен. — Посадка будет жесткая, на Капри всего одна полоса. Видишь остров?
Остров я видел. Утопающий в зелени, весь застроенный, с желтыми полосками пляжей. Небольшой совсем остров, и мысль о том, что здесь может укрыться беглый принц, показалась нелепой.
Планёр по плавной дуге огибал остров. Потом вдруг клюнул носом, резко пошел вниз. Земля все приближалась, а я никак не мог углядеть посадочную полосу. Казалось, что мы или врежемся в какое-нибудь строение, или бухнемся в море, или, в лучшем случае, сядем на кишащем людьми пляже…
Потом я увидел впереди, за низким белым забором, короткую каменную дорожку. Крошечный ангар, невысокая мачта с вяло болтающимся на ней конусом флюгера…
— Эх… — крикнула Хелен, когда планёр перемахнул над самым забором.
По полосе бежал, размахивая руками и торопясь убраться с нашего пути, голый мужчина. Загорал на каменных плитах, что ли?
Толчок, другой…
Планёр покатился ровнее, и я понял, что мы все-таки сели. Подергиваясь на стыках плит, планёр замедлил бег и остановился перед самым концом полосы. Видимо, не всем это удавалось — на крепких столбах перед забором была натянута прочная сеть.
— А, Ильмар? Неплохо? — сказала Хелен.
— Тебе надо было птицей родиться, — сказал я.
— Не хочу. Птицам это проще дается. Неинтересно…
К планёру бежал, подпрыгивая и на ходу застегивая штаны, загоравший мужчина. Глаза у него были растерянные, безумные; руки, когда он помогал Хелен выйти, тряслись.
— Почему полоса оказалась занята? — рявкнула Хелен с такой яростью, что даже я вздрогнул. — Почему нет наблюдения за воздухом, не подаются сигналы? Где старший по взлетному полю?
— Я старший, госпожа…
— Нет, ты не старший. Ты будешь драить полосу и чистить гальюн, когда выйдешь с гауптвахты. Две недели ареста!
— Есть две недели ареста…
Судя по тому, как перевел дыхание этот крепкий, мускулистый мужчина, он ожидал куда больших неприятностей.
Я выскочил следом за Хелен.
От башенки тем временем бежали, торопливо приводя в порядок форму, люди. А с самой башенки вдруг взвились в небо две зеленые ракеты.
— Спохватились… — Хелен покачала головой. — Что, бездельники, может, мне взлететь и сесть снова, по правилам?
Она вдруг засмеялась.
— Пошли… А вам привести планёр в порядок, поставить толкачи! Машина должна быть готова к взлету в любую минуту!
Глава пятая,
в которой я не удивляюсь чудесам, но поражаюсь простым вещам.
О Миракулюсе слава идет по всей державе. Да и чужеземцы сюда постоянно наведываются. Я-то, конечно, не верю всему, что говорят о Стране Чудес. В Миракулюс одна плата за вход такая, что можно неделю на итальянском побережье отдыхать. Но мы вошли бесплатно, туристы на планёрах не летают.