Первым делом я запускаю двигатель, чтобы затормозить. Обратное ускорение достигает пятидесяти миллионов «g», но торможение длится почти секунду — едва ли не вечность.
Какое-то мгновение я парю, потом начинаю падать. Я не решаюсь падать слишком быстро и развиваю обратную тягу в сотню, пять сотен, миллиард «g». При сорока миллиардах мне удается одолеть притяжение черной дыры и обеспечить парение.
Чернота уже поглотила половину Вселенной. Под собой я вижу одну черноту. Между черным низом и звездным верхом прочерчена яркая линия. Я достиг высоты, на которой орбитальная скорость равна скорости света, и отсвет моего выхлопа опоясал черную дыру кольцом. Яркая линия, которую я наблюдаю, это вид моей ракеты, вращающейся вокруг черной дыры. Она затмевает все вокруг.
На втором по яркости месте — лазерный луч со станции, переливающийся от обычной для лазерного луча красноты до зеленовато-синего оттенка. Лазер прочерчивает линию между станцией и черной дырой, и я осторожным маневрированием занимаю место непосредственно под станцией.
При сорока миллиардах гравитаций даже мое сверхпрочное тело достигает предела прочности. Я не могу шелохнуться, мои пальцы прочно прижаты к кушетке, принимающей форму тела. Однако приборами я управляю непосредственно мозговыми импульсами, здесь пальцы ни к чему. Huit Clos получает от меня команду: вниз!
Двигатель слегка сбрасывает обороты, и я проваливаюсь из фотоновой сферы внутрь; яркая линия моего выхлопа исчезает. Все до одного свободные фотоны моего выхлопа затягиваются вниз.
Теперь Вселенная видится мне иной. Черная дыра охватывает меня со всех сторон, а сама Вселенная, ее галактики, звезды, наша станция превращаются во все уменьшающуюся мерцающую сферу над головой.
Шестьдесят миллиардов гравитаций. Семьдесят. Восемьдесят.
Восемьдесят — это предел мощности. Я расходую топливо с невероятной интенсивностью, но удерживаюсь из последних сил. До горизонта остается каких-то двадцать километров.
Нерушимый закон физики гласит: невероятное ускорение требует невероятного потребления горючего. Хотя масса корабля состоит почти целиком из горючего, при таком ускорении я сохраняю тягу всего на миллисекунду. Потом я выключаю двигатель и падаю.
Остается совсем немного. Все еще есть шанс — самый последний — передать на станцию копию моего сознания, чтобы оно проснулось в твоей телесной оболочке с последним воспоминанием — решением сделать копию.
Но я ее не делаю.
Несмотря на двойное фиолетовое смещение, звезды не становятся заметно голубее. Теперь, после прекращения ускорения, свет звезд падает в дыру вместе со мной, и фиолетовое смещение вообще затухает. Приборы докладывают: вокруг вакуум. Теоретики доказывают, что вакуум вблизи горизонта черной дыры — это псевдовакуум со скрытой энергией. Только корабль, проникающий за горизонт событий, способен ее измерить. Это я и делаю, аккуратно вводя данные в бортовой компьютер, ибо уже поздно передавать что-либо по радио.
Горизонт событий никак не отмечен, его пересечение ничем не ознаменовано. Если бы не мой компьютер, я бы не сумел определить, что пересек рубеж безвозвратности.
Все осталось прежним. Я озираюсь в крохотной кабинке и не замечаю перемен. Чернота внизу продолжает расти, но других изменений я в ней не наблюдаю. Внешняя Вселенная наверху продолжает сжиматься; свечение собирается в пояс по краю мерцающей звездной сферы, но это объясняется моим движением. Единственная перемена — в том, что жить мне осталось всего несколько сот микросекунд.
С точки зрения внешнего мира яркая точка — мой корабль — затормозила и замерла у горизонта. Но я уже давно опередил свой медлительный образ и падаю себе к центру с невероятной скоростью. В самом центре располагается центр черной дыры, сингулярность: она несравненно мельче атома, это больше отвлеченное математическое понятие — бесконечное притяжение и неразрешимая загадка.
Кто бы я ни был, выживу я или погибну — я первый, кто пересек горизонт событий черной звезды. Хороший повод завопить «ура!» — жаль, никто не услышит моего крика. Теперь единственная моя надежда — атомно-точный расчет специалистов там, наверху. Надеюсь, они не подведут меня и во втором туре этого непростого танца. Если повезет, я останусь после этого живым.
Согласно теории, звезды надо мной уже погасли, и даже самый жалкий из всех красных карликов расстался со своим водородным топливом и потух. Вселенной не стало, звезды отсветили свое. Я все еще наблюдаю вверху ровное свечение, но это ископаемый свет, что бесконечно долго падала в черную дыру, пойманный ею в сети растянутого до бесконечности времени.
Для меня время перетекло в пространство, пространство — во время. Я все ощущаю по-прежнему, но мне никуда не деться от сингулярности, как никуда не деться от будущего. Если только не выкинуть фокус.
А он у меня припасен.
В центре сферического пространства надо мной сияет яркая фиолетово-синяя точка — ископаемый свет лазерного луча с орбитальной станции. Реактивные двигатели так корректируют траекторию корабля, что я все время остаюсь в этом луче, прямо под станцией. Любой предмет, брошенный со станции, должен повторить мою траекторию.
Я тем временем приближаюсь к центру; приливные силы, растягивающие мое тело, приближаются к миллиарду «g» на один миллиметр. Нет, они еще мощнее, и даже мое баснословно прочное тело вот-вот растянется, как спагетти. В моем распоряжении считанные микросекунды. Пора!
Я запускаю двигатель на полную мощь. В неописуемой дали, в непроглядном прошлом мои друзья со станции сбросили на горизонт событий червоточину. Если они не ошиблись со временем, то…
Из Вселенной, успевшей скончаться, грядет червоточина.
Даже для меня, с моей сверхчувствительностью, все происходит стремительно. Лазерный луч тухнет, и червоточина обвивает меня, как Божья кара, — быстрее, чем я могу отреагировать. Мерцающая сфера Вселенной гаснет, как выключенный фонарь, и черная дыра — а вместе с ней и приливные силы, терзавшие мое тело, — мигом исчезает. На короткое мгновение подо мной мелькает черный диск; червоточина начинает вращаться, дергаться, растягиваться — и беззвучно пропадает.
Еще одна жертва черной дыры.
Мой корабль вибрирует, как колокол на колокольне. Он выпущен из капкана приливных сил.
— Получилось! — кричу я. — Сработало! Сработало, черт побери!
Как и предрекали теоретики, я сумел проскочить сквозь червоточину, прежде чем ее съела сингулярность в центре черной дыры. Другой вариант — что сама сингулярность, бесконечно малая, но так же бесконечно могущественная, последует за мной сквозь червоточину — вызывал оглушительный смех у всех, кто что-то смыслит в физике червоточин. На сей раз теоретики победили.
Только где я?
Почему вместо того, чтобы оглушить меня хором поздравлений, радио молчит? Где толпы друзей и специалистов, где торжественные вопли победителей?
— Huit Clos, — несутся в эфир мои слова. — Я сделал это! Huit Clos вернулся, прием. Откликнитесь!
Теоретически я должен был вынырнуть вблизи Вольфа 562. Но почему-то я его не вижу. Честно говоря, то, что я вижу, вообще нельзя признать Вселенной.
Например, куда подевались звезды?
Вместо звезд небо расчерчено линиями — тысячами, миллионами параллельных белых линий. Доминирует в небе — там, где надлежит находиться звезде Вольф 562, — горящий красный цилиндр, прямой, без конца и без края.
Уж не перенесло ли меня в какую-то другую Вселенную? Не повредило ли червоточину чудовищной гравитацией черной дыры, не вырвалась ли она из нашей Вселенной, не стала ли мостом в другую?
Если так, мне конец. Червоточина, единственный путь бегства из чужого мира, уничтожена. Впрочем, сохранись она, ничего хорошего меня бы не ждало: я бы вернулся туда, откуда улизнул, и был бы немедленно раздавлен сингулярностью.