«Грустно будет шагать одному, когда все остальные уйдут», — думал я. И тосковал заранее. Потому что был уверен: последним останусь я.
Но все получилось не так.
Асфальт превратился в белую кремнистую дорогу, а друзья мои исчезли.
— Беги к автобусу! Скорее!
И я побежал к автобусу, который ярко желтел впереди под горячим солнцем. Я мчался и уже тоскливо знал, чтобудет сейчас.
И засвистело. И — тьма…
4
Потом все говорили, что мне повезло необъяснимо. Мина взорвалась в нескольких метрах, но все осколки — через голову. Только шарахнуло взрывной волной. Так шарахнуло, что я со всякими контузиями и сотрясениями провалялся два месяца. Сперва в южном госпитале, потом в нашей городской больнице.
В школу пошел только в октябре.
Конечно, на больничных койках мне казалось, что все случившееся — сон и бред. После такого взрыва чего только не покажется!
Но тогда откуда взялась песня, которая то и дело всплывала в памяти?
Разве бывает, что песня сочиняется в голове сама собой?
Было или не было?
Не осталось никаких доказательств. Там, на обочине Дороги, мы легкомысленно бросили рюкзаки и забыли вынуть из их карманов кораблики — подарок Рыкко.
Но оказалось, есть вещи, которые не теряются.
Девочка, с которой я давно еще подружился в кружке, принесла мне в больницу книгу «Фрегаты, бриги, шхуны». Об устройстве парусных судов. Я листал ее, разглядывал чертежи и рисунки, вспоминал золотой и черный клипера (были они или приснились?), и на одеяло мне упал из книги кораблик. Плоский, вырезанный из бумаги. Темно-синий с одной стороны, серо-желтый с другой.
Я не спал целую ночь, а наутро позвонил из больничного вестибюля девочке:
— Слушай, это ты вложила в книгу закладку-кораблик?
— Нет, я даже не видела такую…
— Тогда откуда она?!
— Рындик, да что ты так разволновался? Книга же библиотечная, кто угодно мог положить закладку.
Но я уже знал, кто…
А потом была поставлена последняя точка. Меня навестил Минька Порох!
Ушли последние сомнения. Ведь Миньку-то до моей поездки в станицу Краснотуманскую я совершенно не знал! И он меня…
Минькина левая рука была в гипсе.
Мы сели в больничном вестибюле на скамью, и я сразу спросил:
— Все помнишь?
Он похлопал белыми ресницами и тихонько сказал:
— Конечно… Только тебе, наверно, про это нельзя, ты еще больной…
Можно или нельзя — какая разница? Все равно никуда не денешься от того, что было. Да и зачем?
— Минька, только давай никому ни слова про это.
— Ладно. Я и так…
Оказалось, он живет недалеко от нас и учится в соседней школе. Вот странно. Там, на астероидах, мы столько болтали обо всем, но не сообразили, что на Земле были соседями…
Впрочем, хватало и других странностей. Наша школа находилась не в Техническом переулке, а на углу Партизанской и Смоленской. Клуб, где работал наш судостроительный кружок, назывался почему-то не «Парус», а «Бригантина». И в комнатах у нас были не привычные голубые, а серо-желтые обои. Возможно, после взрыва у меня кое-что перепуталось в голове… Ну и наплевать! Главное, что Минька был рядом!
Оказалось, что в первых числах сентября Миньку на Касловском шоссе сбила легковая машина. Но не насмерть. Две недели он ходил с загипсованной рукой. А студентку, которая выгнала его с урока, после того случая чуть не исключили из института.
Когда меня выписали, мы с Минькой сделались неразлучными. Девочка даже порой сердилась на меня:
— Что ты все время с этим младенцем? Он же всего в третьем классе!
Я смеялся и говорил, что у нас крепкая боевая дружба, которая закалилась в летних приключениях.
— Какие приключения? Расскажи! Ну, Рындик…
Я смеялся опять и с ходу придумывал всякие происшествия, которые будто бы случались с нами в летние каникулы… Потом Минька записался в наш кружок, и мы стали дружить втроем. Но, разумеется, при девочке вспоминать астероиды мы с Минькой не могли. Вспоминали, когда было нас двое.
У Миньки тоже был кораблик Рыкко. Минька нашел его прямо в своем дневнике.
Случалось, мы даже грустили по астероидным временам, по пространствам. Но дома, конечно, было в тысячу раз лучше.
Мы часто гадали: что стало с нашими друзьями? Особенно с теми, кто покинул Дорогу после нас. Минька-то ушел с нее сразу же следом за мной. Увидел заросли венериного башмачка, свернул на пустырь, пересек его, прыгнул на шоссе…
Странно. Это было, когда я уже долго лежал в больнице. А с Дороги мы ушли почти вместе. Как перепутывается время в пространствах…
Где теперь Аленка, Кирилка? В какие времена и страны занесло снова Локки?
Он, малыш, очень хотел обратно. Когда мы еще на Дороге говорили об этом, Коптилка довольно безжалостно спросил:
— А если тебя там… опять?
— Ну и ц-што… Зато маму увижу.
И вот чудо! Именно про Локки мы узнали все в подробностях.
5
Это случилось уже зимой, в каникулы.
Мы с Минькой катались на лыжах с бугров, на том самом пустыре между Касловским шоссе и Корнеевским тупиком. Начинали уже синеть сумерки, и рядом с нами никого не осталось.
Мы съехали с бугра в ложбину. Синева сумерек задрожала, раздался стеклянный звон, и перед нами повис… Ну, не знаю, как назвать такой летательный аппарат. Квадратная площадка с пестрым балдахином на золотых фигурных столбиках, с фонариками вдоль навела, с узорчатыми перилами, с размалеванными скульптурами пернатых чудищ по углам. Пасти этих чудищ извергали искрящийся дым.
Площадка повисела и плюхнулась в ломкие сухие сорняки, торчащие из снега. А мы плюхнулись перед ней — от удивленья.
Минька пришел в себя первым. Вскочил и завопил:
— Локки!!
С освещенных фонариками ступеней спускался кто-то маленький в расшитом хитоне до пят, в головном уборе вроде украшенной перьями короны.
Минька подскочил к пришельцу, они обнялись, корона упала. Тогда я тоже узнал Локки.
История Локки была удивительна. Он остался на Дороге последним. Как исчезли Голован, Кирилка и Аленка, он даже не помнил толком, так быстро это случилось. Локки до ночи шел один. Мимо проносились машины с яркими фарами, пахло бензином и нагретой травой. Локки лег в кустах у обочины, поплакал от одиночества и уснул.
А проснулся у края Большого Каменного Пути, который соединял его город с другими городами страны Цтаанатаиннакоа-ката.
Локки встал и пошел домой. На груди его припух контур красного квадрата — след от жертвенного ножа.
Когда Локки вошел в город, слух побежал впереди воскресшего мальчишки. Люди валились ниц перед маленьким Цтинотакачтилокки-цдана, вернувшимся с небес, из царства Великих Пернатых Владык, которые поручили мальчику вновь сойти на земную твердь, чтобы он вывел к свету народ, погрязший в пучине греха. Отец, братья и сестры и даже мама тоже повалились перед ним, но Локки поднял маму и прижался к ней.
Локки, хотя и малыш, сообразил, что к чему. Он не стал отрицать своего тесного знакомства с Пернатыми Владыками. Народ потребовал, чтобы Цтинотакачтилокки-цдана был объявлен Верховным Правителем страны. Жрецам куда деваться? Они через полгорода, от Главной Пирамиды до жилища мальчика и его семьи, ползли на коленях и долго умоляли его принять высочайшую должность.
Локки поломался и принял.
Прежде всего он строжайше и на все будущие века запретил человеческие жертвы. Именем Пернатых Владык. Главного жреца, который усомнился в полномочиях Верховного Правителя, Локки отправил в ссылку на дикий, заросший тростником островок посреди озера Татикатапупа. Там жреца скушали крокодилы. («Но я не виноват, ц-честное слово! Он сам зазевался!»)