После этой истории Хэнсон старался не высовываться. Пусть раны мгновенно заживали и побои не представляли угрозы для его жизни, но усмирять боль его новое тело не умело. Он страдал от голода, жажды и прочих неудобств не меньше, чем другие. Может, он и умел выносить здешние условия жизни, но любовью к ним не проникся.
Ценой сотни умерших рабов и десятка обломанных об их спины бичей один каменный блок был установлен на место, прежде чем солнце взобралось по пестрому, отливающему медью небосводу в точку зенита. Пришло время долгожданной минутной передышки. Вдоль длинных верениц шли какие-то люди, раздавая что-то рабам. Еда, — понадеялся Хэнсон.
И ошибся. Когда раб с корзинкой подошел поближе, Дэйв увидел в ней вместо пищи какое-то мелкое крошево. Раб накладывал его деревянной ложкой в жадно протянутые ладони «строителей». Хэнсон с подозрением понюхал свою порцию. Дурманящий, тошнотворно-сладкий аромат.
Гашиш! А может, опиум, героин, анаша — Хэнсон в этих делах не смыслил. Но что наркотик — несомненно. Судя по тому, как алчно глотали его другие рабы, зелье не было им в новинку. Хэнсон благоразумно сделал вид, что отправил свою дозу в рот, а затем незаметно просыпал порошок сквозь пальцы на песок. Похоже, наркомания была удобным средством успокоить рабов, чтобы они забыли и боль, и страхи, заставить их пресмыкаться перед хозяевами и разбиваться в лепешку ради этого бесценного, убийственного пайка.
Едой и не пахло. Перерыв длился ровно столько времени, сколько потребовалось разносчикам на раздачу наркотиков. Минут десять — пятнадцать. Затем вернулись надсмотрщики с их окриками и бичами.
Рабов перегруппировали для выполнения новых заданий. Хэнсон оказался в бригаде из дюжины человек. Они принялись обвязывать веревками каменный куб двенадцатифутовой высоты. Валы уже были подложены под камень. Канаты болтались свободно. Два раба подсадили Хэнсона на спину к третьему. Он уцепился за край куба. Рабы подтолкнули его, и Хэнсон, забравшись наверх, схватил веревки, которые ему швырнули.
С этой высокой точки он увидел нечто новое — невероятные масштабы стройплощадки. То была не какая-то там дохлая пирамида Гизы, не простецкая царская гробница. Основание пирамиды измерялось не ярдами, а километрами, и вершина, судя по всему, должна была находиться на соответствующей высоте. Не верилось, что на всей планете найдется достаточно камня, дабы ее достроить. Насколько у Дэйва хватало глаз, пустыня была черна от многострадальных рабов.
Похоже, эти идиоты решили выстроить пирамиду до неба, подумал Хэнсон. Другого объяснения для этого колоссального проекта не существовало. Точно обезумевшие от гордыни жители Вавилона, они строили башню до небес. Очевидно, проект был обречен (Менее это наверняка понимал).
Видимо, когда верховные колдуны этого мира поняли, что не могут решить проблему неба, у них началась форменная истерика — так курица, увидев подъезжающую машину, суматошно мечется взад-вперед по мостовой. Сатеры переворошили все миры и эпохи, разыскивая всех, кто считался гениальными строителями, инженерами и конструкторами — и даже не удосужились выяснить, какова вероятность успеха при таком раскладе. Масштабы древнеегипетской пирамиды должны были впечатлить их до глубины души. Они приволокли к себе Хэнсона, Менеса, Эйнштейна, Калиостро (последнего — по каким-то своим загадочным причинам, поскольку этот деятель в жизни ничего не построил) и, видимо, еще тысячу человек. И всех снабжали материалами и техникой, вместо того, чтобы бросить все силы на обеспечение горстки самых надежных строителей. Должно быть, магия очень сильно облегчила жизнь сатеров — до такой степени, что у них больше не хватало духу самим браться за невыполнимые задачи. Конечно, проект с пирамидой выглядел нелепо, но ради невероятной цели следует перепробовать все невозможные средства.
Может быть, предположил Дэйв, они упустили нечто тривиальное в собственном арсенале. Логика подсказывает, что магические проблемы необходимо решать магическими же средствами, а не методами, позаимствованными из других миров. В голове Дэйва мелькнула какая-то смутная догадка — намек, проблеск мысли: что-то следовало сделать, в чем-то крылась причина неудач… Скорее всего, то была лишь игра воображения…
— Эй! — снизу ему махал какой-то раб. Хэнсон глянул вниз. Кричавший позвал другого раба, влез ему на спину и, подхваченный Хэнсоном, забрался наверх. Громко пыхтя, он произнес:
— Слушай, твоя шкура — твое личное дело, но лучше займись чем-нибудь. — Он подобрал веревочную петлю и передал ее Хэнсону, мастерски имитируя натужные усилия.
В это время мрачный надсмотрщик, двигаясь медленно и скованно, направился в их сторону. Собеседник Хэнсона затрясся от ужаса:
— Мандрагор!
Глянув на древнее морщинистое лицо надсмотрщика-мандрагора, Хэнсон не смог сдержать дрожи. На него надвигалась воплощенная бесчеловечность. Дэйв принялся бегать по глыбе, спуская вниз веревки, пока мандрагор не повернулся и не удалился своей деревянной походкой. Бич надсмотрщика с ритмичностью метронома хлестал всех попадавшихся на его пути рабов.
— Спасибо, — произнес Хэнсон, обращаясь к рабу. — Интересно, каково это — быть настоящим мандрагором.
— Мандрагоры — они разные, — охотно пустился в объяснения раб, оказавшись весьма образованным собеседником. — Некоторые не менее реальны, чем мы с тобой. Понимаешь, когда магам нужен кто-то, кого они не в силах просто вызвать — прямая трансляция тела обычно искажает структуру мозга, и мыслители уже никуда не годятся. А уж сейчас, когда небо падает, вообще труба… Короче, они добывают его имя и частичку души, а потом реконструируют его тело на базе корня мандрагоры. Привязывают к этому телу душу — и получается почти нормальный человек. Иногда даже лучше, чем был в жизни. Но в настоящих мандрагорах, как этот, ничего людского нет. Уродливые, гнусные симулякры. Гадкая это работа — делать мандрагоров. Мне она никогда не нравилась, даже когда я на сирзу учился.
— Так ты здешний? — удивился Хэнсон. Он-то думал, что его собеседник тоже призван с того света.
— Тут здешних много. На эту стройку мобилизовали массу народу из тех, кто не был нужен сатерам. А мой случай вообще особый. Похоже, ты мне не веришь — думаешь, они не посмели бы послать сюда ученика сирзы? Вот смотри: мне удалось протащить с собой один учебник, по которому я учился.
Раб осторожно вытащил из-под набедренной повязки тоненькую книжку и тут же засунул ее обратно.
— Эти книжки дают только тем, кто доучился до бакалавра, — вздохнул он, но тут же беспечно пожал плечами. — Ох, сроду не умел я держать язык за зубами, вот и поплатился. Работал ассистентом в ревиватории и спьяну сболтнул кое-что насчет одной большой шишки из воскрешенных. Вот и угодил сюда.
— Хм-м-м, — несколько минут Хэнсон молча возился с веревками, размышляя о вероятности совпадений. И решил, что в этом мире совпадений пруд пруди. — Не тебя ли сатер Карф приговорил провести здесь двадцать жизней?
Раб изумленно вытаращил глаза.
— Верно. Я умирал всего четырнадцать раз — еще шесть жизней трубить осталось. Но… дьявол, быть того не может! Они так надеялись, что ты-то все обязательно уладишь! Только не говори, что и ты здесь из-за моей болтовни.
Хэнсон успокоил его. Затем, приглядевшись к собеседнику, опознал его во второй раз.
— Слушай, это не ты валялся рядом со мной мертвый сегодня утром?
— Вполне вероятно… Меня зовут Барг, — он встал, испытующе оглядел веревочную сетку, в которую теперь была заключена глыба. — Вроде надежно. Угу, сегодня утром я помер — вот почему сейчас у меня пока силы есть. Эти надсмотрщики нас не кормят, экономят еду и время. Легче нас морить, а потом воскрешать и опять запрягать в работу. Тем, кого вызвали с того света уже мертвыми, попроще; если нет души, помирать легко.
— Тут вроде и индейцы есть, — отметил Хэнсон, только сейчас обратив внимание, что рабы принадлежат к самым разным расам и народам.