— Прошу меня извинить, но не слишком ли вы торопитесь? — спросил Ямагата. — Ведь это далеко не простой вопрос. У всех нас есть родные и друзья, ставшие жертвами телестасиса. А вы предлагаете обречь их на гибель!
Кричевский сгорбился, замолчал и наконец произнес:
— В телестасис угодила моя жена. Единственная женщина, которую я любил. Но ее больше нет. Она мертва. — Его голос дрогнул. — Моя маленькая Соня лежит неподвижно, как труп, ее лицо ничего не выражает. Говорю вам, это смерть! Сейчас, в эту минуту, она мертва, хотя вы зовете это жизнью. Ее уже нет. Я реалист и не верю в сантименты.
— Месье, — молвил Ренуа, — мы вам искренне сочувствуем. Вероятно, вы правы. Вероятно, нет смысла обсуждать все это в десятый раз. Мы и так знаем, как следует поступить, ибо другого выхода нет. Наверное, эта мысль посещала и самого президента. Подозреваю, ему заранее известно, каковы будут наши рекомендации. И все же взглянуть в лицо истине нелегко, а исполнить такое решение еще труднее. Давайте признаем, что иного способа нет. Давайте согласимся, что телестасис надо уничтожить, устранить. Это не закрывает, а только открывает тему: как такое сделать, как организовать. Обсуждая подобные вопросы, мы привыкнем к самой этой мысли.
— Неужели все как один согласны? — Риан вскочил. Его лицо, даже губы стали белыми, как мел. — Неужели никто не может предложить ничего, кроме массового истребления? — Он налег на стол. Его лицо собралось в морщины, тело сотрясала дрожь. Внезапно голова его откинулась, ноги подкосились, руки вытянулись по швам. В зале возникла паника: люди повскакивали с мест и в ужасе отшатнулись. Телестасис!
— Отец! — закричала Селма и попыталась удержать падающее тело. В мозгу Стэна раздался тот же крик, только еще более громкий, отчаянный, страшный. Он не прервал своей мысли. С пронзительным ощущением, что он поступает так, как давно надо было поступить, он ринулся в сознание Риана, цепляясь за исчезающие на глазах нити его индивидуальности. Откуда-то издалека до него донесся крик Селмы:
— Нет, Стэнли! Только не ты!
Но он не остановился.
Стэнли оказался в извилистом тоннеле; навстречу ему неслась темнота. Он чувствовал, как растворяются его собственные мысли, как ревущий ветер грозит развеять саму его душу. То был распад, сопровождающийся осознанием гибели.
СЕЛМА. Эта мысль была ясной, острой. В ней одной сосредоточилось все его сознание. КАК? ПОЧЕМУ? Уже спрашивая, он знал ответы. Она находилась здесь, с ним. Позади нее проступали Кричевский, Ямагата, плохо различимый Ренуа. То была живая цепочка над водоворотом. Риан, Стэнли, Селма, Кричевский, Ямагата… Им было все труднее сопротивляться вихрю, тянущему их вниз. Ниточка, удерживавшая их на весу, растягивалась и становилась тоньше на глазах. Мгновение — и она лопнет…
Лопнула! Он стал сразу многими и увидал… Зрелище было лишено смысла. Он услыхал… Каждый звук отдавался разнообразным эхом разной силы. Смысла не было и в этом.
Хотя… Да или нет? Да, смысл был. Он разглядел стол — искаженное, донельзя абстрактное подобие стола. То был стол-куб, видимый сразу со многих углов. В дальнем конце стола сидел человек — он сам. Собрав остаток сил, он ринулся в этого человека.
Борясь с обмороком, он опасливо огляделся. Селма, дрожа, заняла свое место, Риан сидел на полу и ошалело крутил головой, Кричевский вытирал пот со лба, Ямагата изучал свои руки, забыв про ритуальную улыбку, Ренуа комкал сигаретную пачку.
— Ну, старина, — проговорил кто-то, но Стэн был слишком слаб, чтобы определить, кто именно, — напугал же ты нас! Мы уже решили, что ты нас покинул. — Эти слова показались Стэнли ужасно забавными, и он мысленно покатился со смеху. Его плечи заходили ходуном; еще немного — и он потерял контроль над собой, согнулся пополам и разразился безумным хохотом. При этом он сознавал, что ему вторят остальные. До слуха донесся чей-то голос:
— С ума сошли! Что тут смешного?
Взяв себя в руки, он оглядел соседей. Их мысли потянулись к нему — удивленные, испуганные.
«Что это было?» — мысленно спросил Кричевский.
«Случайность или открытие?» — беззвучно подхватил Ренуа.
«Не знаю, — ответил им Стэнли. — Мы на что-то наткнулись. Так и подмывает предложить попробовать еще раз, чтобы получше разобраться».
«Я старый человек, — настигло его телепатическое послание Ямагаты, — и предпочитаю считать себя философом. Я сочту личным несчастьем, если не узнаю об этом больше».
Остальные присоединились к нему, даже Риан, хотя его раздирал страх.
«Тогда вперед!» — позвал он, посылая им свою мысль и чувствуя их мысли, адресованные ему и друг другу. Он попытался погрузиться сразу во всех — и внезапно попытка увенчалась успехом. Он снова увидел стол-куб сразу с нескольких углов, услышал разложенные звуки, удивился странным сигналам, посылаемым его осязанием. Он чувствовал общее сознание, которое было частью его и частью которого был он сам. Он понимал, в каком напряжении находился Риан, как он опасался провала, считал себя обреченным. Он познал боль Кричевского, его любовь к жене и горечь, оставленную в душе ее уходом в телестасис. Еще оказалось, что Селма любит его так сильно, как он и не подозревал. Он проник в самую суть всех шестерых.
Его охватило чувство своего могущества, огромный восторг. Но где мысли? Он сделал попытку хоть о чем-то помыслить, но потерпел фиаско. И все же чувство небывалого довольства превосходило все остальное. Борясь с сожалением, он усилием воли вернулся в свое тело.
— Кто-нибудь соблаговолит объяснить мне, что происходит? — взмолился один из присутствующих жалобным голосом.
— Извольте, — откликнулся Ямагата. — За происходящее несет ответственность господин, сидящий в конце стола. Думаю, честь представить необходимые объяснения принадлежит ему.
— Что ж… — изрек Стэнли и тут же стал центром внимания. — С одной стороны, все просто, с другой — сложно. Видите ли, мы — господа Риан, Ямагата, Кричевский, Ренуа, мисс Риан — построили собственный телестасис…
— Верно, — вставил Риан. — Я побывал в телестасисе, и Стэнли вернул меня назад. Внезапно передо мной появилась мысль Стэнли. Я попытался за нее уцепиться, но тщетно: она меркла, превращалась в ничто. Потом раздался какой-то щелчок, и вместо бурного потока я оказался в… Словом, ощущение стало совсем другим.
— Вот как смотрю на это я, — продолжил Стэн. — Телестасис — это огромный водоворот. Мы висели над ним. Потом он перестал нас затягивать, и мы угодили в другой водоворот, поменьше — свой, отдельный. Он так мал, что в нем мы не потеряли контроля над собой. Каждый из нас сохранил ощущение собственной личности. Мы смогли по собственной воле освободиться и снова обрести индивидуальность. Восхитительное ощущение!
— Действительно! — просиял Ренуа. — Никогда еще я не чувствовал подобного восторга! Какая власть, какая мощь!
— Власть над чем? — спросил кто-то. Француз пожал плечами.
— Конкретно — ни над чем, — сказал Стэн. — Пока это просто власть, и нам еще предстоит научиться ею пользоваться. Пока что микротелестасис, если вы согласны так это называть, — это нечто новое, требующее изучения. Нам надо собрать нашу память, организовать мышление. Когда это произойдет, мы добьемся успеха.
— Все это весьма интересно, — изрек напыщенный англичанин, — но мы, кажется, обсуждали, как быть с телестасисом. Давайте не будем отвлекаться на психологические авантюры. Перед нами по-прежнему стоит центральная проблема.
— Ошибаетесь! — пророкотал Кричевский. — Эти авантюры, как вы выразились, уже сняли центральную проблему. Я больше не боюсь телестасиса.
Стэнли вздрогнул: а ведь русский прав! Он по-прежнему слышал рев телестасиса, но дверца в мозгу, удерживавшая его страх, теперь распахнулась. За нею находился телестасис. Он мог выйти на берег кипящей реки и наблюдать за водоворотом — с жалостью, любопытством, но без прежнего страха.
— Да! — вскричал он. — Мы действительно нашли решение. Это как прививка: организм получает слабую, контролируемую дозу инфекции, чтобы впредь знать, как справиться с настоящей болезнью. Только перед нами не болезнь: телестасис губителен, микротелестасис — нет. Действует он так же, и тот, кто побывал в микротелестасисе, получит «имунную защиту» от настоящего.