— Пусть Большие осмотрят инерционные платформы, — попросил я. — От них поступали разные показания.
— Хэл думает, что причина в компьютере.
— Меня не интересуют причины, меня интересует, чтобы платформы работали синхронно.
Этим займутся старшие дети. Наша семья состоит из Больших, Маленьких и Малыша — с различными подгруппами и своей внутренней иерархией, которую мы с Джанет не понимаем. Когда на борту девять детей — пятеро наших и четверо приемных, — в их взаимоотношениях можно легко запутаться. Мы с женой решили, что проще всего позволить им самим выработать цепочку передачи команд.
Я расстегнул ремни и оттолкнулся от кресла. На Джефферсоне, как на любом небольшом астероиде, ходить нельзя, но и плавать в воздухе тоже. Передвигаются здесь в основном прыжками.
Когда я пересекал кабину, навстречу мне метнулась серая мохнатая туша. Мы столкнулись, переплетясь руками и лапами. Я отпихнул кота прочь.
— Черт бы тебя побрал!
— Ты хоть что-нибудь можешь сделать без ругани?
— Я просил тебя не пускать животное в кабину!
— Я его не пускала, — огрызнулась она.
Нервы у нее были натянуты, да и у меня тоже. Мы провели более 600 часов в небольшом корабле, общаясь лишь сами с собой, с детьми и пассажиром, и давно настало время расширить круг общения.
С пассажиром забот у нас прибавилось. Мы редко ссоримся на глазах у детей, но пребывание Освальда Далквиста на борту изменило привычный ритм. Он был очень официален и вежлив, вот и нам приходилось вести себя так же. А из-за этого учтивого страхового агента мы были вынуждены не сбрасывать раздражение в мелких ссорах, а накапливать его в себе.
Нам с Джанет предстояла крупная ссора, и чем скорее она произойдет, тем быстрее нам полегчает.
«Рогатка» состоит из множества отсеков и блоков. Мы добавляли их к кораблю по мере необходимости — и по мере финансовых поступлений. Я предоставил Джанет завершать посадочные процедуры и направился в жилую часть корабля. Мы оказались в доке всего пятнадцать минут назад, а дети уже стояли на ушах.
Бумаги, карандаши, игрушки, детская одежда и книги уже составили большую рыхлую кучу. Крупная сойка Ракель, которую приволокли дети, вопила из привинченной к переборке клетки. В отсеке несло птичьим пометом.
Двое ребят смотрели телепрограмму из Марсопорта. Шел старый вестерн — какая-то «лошадиная опера», снятая в сороковых годах двадцатого века. Дети смотрели его очень своеобразно: отталкивались руками, взмывали вниз головой к потолку, а оттуда медленно опускались, выставляя руки в последний момент, чтобы не прикоснуться головой к полу. При слабой гравитации Джефферсона на весь цикл уходило около минуты.
Я выключил телевизор.
— Это образовательная программа! — завопили в унисон Дженнифер и Крейг.
Отчасти они были правы. Для ребят, никогда не видевших Земли, и которым, возможно, никогда не придется на ней побывать, любая передача о Терре могла считаться образовательной. Мы с женой часто спорили по этому поводу, но сейчас у меня не было настроения дискутировать.
— Приберите в комнате.
— Сейчас очередь Роджера. Это он развел здесь бардак.
Восьмилетняя Дженнифер, на два года старше Крейга, обычно выступала в роли представителя и командира Маленьких.
— Хорошо, пусть он тебе поможет. Но чтобы в комнате был порядок — и быстро!
— Есть, сэр!
Они угрюмо принялись за работу, запихивая одежду и игрушки в угловые шкафчики, а книги в фиксаторы на переборках. Я наблюдал за их суетой, а потом спустился на уровень ниже. Там находился мой кабинет — напротив «пассажирской каюты». Обычно здесь жил старший из мальчиков, но только если у нас не было платных пассажиров. Сейчас он имелся: Освальд Далквист как раз выходил из «каюты».
— Доброе утро, капитан, — поздоровался он.
За все время полета он ни разу не назвал меня иначе, хотя и не возражал, когда Джанет предложила называть друг друга по именам. Он большой формалист, этот мистер Освальд Далквист.
— Спускаюсь вниз, — сообщил я ему. — Сейчас на борт поднимутся диспетчер порта и офицер службы карантина. Идите со мной, надо будет оформить бумаги.
— Разумеется. Спасибо, капитан.
Он последовал за мной через шлюз на нижний уровень, где располагались мастерские, лаборатории и большой отсек, служивший главной прихожей «Рогатки».
При всей своей малообщительности Далквист оказался хорошим пассажиром. Он редко выходил из своей каюты, выполнял все, что ему говорили, и никогда не жаловался. Отличаясь безупречными манерами, он все делал очень точно, словно обдумывал заранее каждый жест и каждое слово.
Мне он казался невысоким, хотя на самом деле это было не совсем верно. Во мне шесть футов и три дюйма, а Далквист самую малость ниже меня, но он вел себя так, словно был карликом. Он работал на страховую компанию «Баттерворт», о которой я никогда не слышал, и представился как «агент по страховым претензиям». Я решил, что он, наверное, обычный бухгалтер. И прислали его сюда, скорее всего, потому, что Джефферсон не стоит более важной персоны.
Он мало говорил о себе, но время от времени рассказывал истории, из которых следовало, что он много путешествовал. Да и корабельные порядки Далквист знал хорошо. Ему ничто не приходилось показывать дважды. Поскольку большую часть устройств жизнеобеспечения на «Рогатке» сконструировали или я, или Джанет и типовыми их назвать было никак нельзя, не у всякого хватило бы ума быстро в них разобраться.
Снаряжение у него было дорогое. Ничего вызывающе роскошного, но зато шлем «Гудьир» — одна из последних моделей, «вторая кожа» — от лучшей фирмы «Дэвид Кларк» с нитями из «напряженной стали», вплетенными в нейлон, а комбинезон из самоочищающейся ткани — особого дизайна от «Эберкромби и Фитч», со множеством карманов. Он придавал ему щеголеватый вид по сравнению с потрепанными комбинезонами старых «каменных крыс».
Я предположил, что или «Баттерворт» платит своим служащим гораздо больше, чем я думал, или у нашего пассажира есть весьма крупная сумма на личном счету.
Как я уже говорил, «прихожая» у нас большая. Весь отсек забит множеством всевозможных вещей: одеждой, предметами искусства, приборами и механизмами на все случаи жизни, запчастями, швейными машинками и прочим товаром, который мы с Джанет собираемся продать во время полетов «Рогатки». Джанет называет этот отсек «бутик». Товары для продажи она отбирает весьма расчетливо, продуманно, но все же мы получаем от торговли прибыль весьма небольшую, как, впрочем, и от остальной деятельности.
Мне доводилось слышать немало историй о том, как «бродячим» кораблям удавалось заработать большие деньги. Их рассказывали при встречах другие капитаны. Прежде, пока мы с Джанет не склепали «Рогатку», я им обычно верил. Но теперь я сам рассказываю истории о заработанных и утраченных богатствах. Однако правда в том, что никакого богатства мы и в глаза не видели.
Оно бы нам очень не помешало. Хэл, наш старший, хочет учиться в Марсопорте, в техническом университете, а это дорогое удовольствие. Хуже всего то, что он лишь первый из девяти. Тем временем Барклай желает регулярно получать выплаты по закладной на «Рогатку», цены на топливо постоянно растут, а крупные. Корпорации с каждым годом делают жизнь для частных компаний с одним кораблем — вроде моей — все сложнее и сложнее.
Мы спустились в «бутик» вовремя. По большой плоской равнине, служащей на Джефферсоне космопортом, к кораблю уже прыгали две фигуры. Касаясь грунта после каждого прыжка, они вздымали облачка пыли и щебня, который замедленными пулями разлетался в стороны и оставлял в пыли крошечные кратеры. Ландшафт здесь унылый, сплошные скалы и кратеры. Лишь большой стальной шлюз порта Свобода напоминает прибывшим, что на этом булыжнике обитает несколько тысяч душ.
Шлюз отсюда не виден, поскольку горизонт на астероиде очень близок, но мы знали, что неподалеку от шлюза стоят обычные солнечные печи — большие параболические зеркала для плавки руды. Возле самого горизонта поблескивала обнаженная залежь льда. Вода — одно из основных богатств Джефферсона. Около десяти тысяч лет назад астероид столкнулся с головой кометы, прихватив на память немало льда.