«Простите меня, о духи Эльда, — говорит, — ибо я согрешит против вас. В темнейшую из фаз долгой ночи, — говорит, — я вошел в семейное святилище моей второй сопряженницы и отмодулировал пламя, чтобы горело оно ярче для клана ее. Клянусь, любовь толкнула меня на это. Признаю свою вину и молю об отпущении».
Вот точно так и сказал, хрен моржовый. Честно. Я столько раз пленку прокрутила, что наизусть выучила.
Фликка, скрестив руки на груди, склонила голову набок. «Что-то не верится» — прочел по ее движениям Каспар.
— И что это значило?
— Лопни мои глаза, если знаю, Флик. Но мне кажется, древний-древний грех. От начала времен. Такой древний, что нам его уже не понять.
— И почему такая «седая» душа болтается в Верхнекосмосе?
— Ты разве в законах потустороннего мира разбираешься? Их сам черт не разберет.
— Значит, у тебя был человек с двухтысячелетним грехом на совести?
— Ну, я только предполагаю.
— Пленку Администраторам сдала?
— Ага, но сначала переписала. Больно уж странное дело. Молчи, я сама знаю, что нельзя переписывать. Но думаешь, я одна так делаю?
— И что они сказали?
— Ничего. Отсмотрят, когда у них время будет. В будущем году.
Спустя два дня, ранним вечером, на орбиту Станции лег очередной звездолет. Услышав об этом по радио, Каспар и Фликка тут же отложили карты. Она пошла в свою комнату переодеваться в рабочую форму; Каспар помчался прямиком на космодром.
Потеплело. Небо было необычно ясным. Каспар бежал всю дорогу, но даже не запыхался. С орбиты спускался челнок. Вместе с полусотней других горожан Каспар наблюдал, как челнок коснулся земли, опаляя грунт огнем дюз, замер на несколько минут, а затем, выпустив шасси, медленно покатился к краю поля. Когда челнок вновь остановился, распахнулся люк и наружу вышло около пятидесяти грешников.
В большинстве своем они обходились без модификаций; среди новоприбывших нашлось бы не более дюжины человек с заметными отклонениями от земнонормы. Горожане двинулись им навстречу, и грешники радостно ответили на их приветствия. Одни просили немедленно их исповедовать, другие хотели поиграть в карты; многие искали партнеров, но не высказывали этого словами. Каспар переводил взгляд с одного грешника на другого, улыбаясь им всем. И тут он увидел ЕЕ. То была молоденькая девушка всего на несколько лет младше Фликки — такие в космосе встречались редко. Невысокая, со светло-рыжими волосами, которые напомнили Каспару его собственные. Она восторженно озиралась по сторонам. Каспар направился к ней, широко улыбаясь.
Заметив его, она улыбнулась в ответ и сказала:
— Привет, я Орин. А ты?
Разинув рот, Каспар замотал головой и указал на свой мертвый язык. Как он и ожидал, Орин не отшатнулась, а безо всякой брезгливости приняла его таким, каков он есть.
— Ты мне не покажешь, где тут парк? Я хочу увидеть настоящие растения.
Радостно кивнув, он взял ее своей левой рукой за правую. Он тянул Орин за собой по улицам, пока они не пришли в его любимый парк — маленький, но очаровательный квадратик зелени. Орин встала на колени на краю дорожки и благоговейно вдохнула запах травы. Каспар, приплясывая, выбежал на газон. Девушка едва удержалась от окрика:
— Нет! Ой, все правильно, здесь это разрешено. Раз так… — и она со странной улыбкой тоже вышла на газон. Потом, растянувшись на траве, уставилась на небо. Каспар присел на корточки рядом с девушкой, заглядывая ей в лицо.
— Как хорошо! Хоть у вас не настоящая планета, но все равно очень похоже. Почти как на Земле. Ты не был на Земле? И я еще нет. Я родилась на Волчьем Тайнике и в жизни не путешествовала. Сейчас вот устроилась на «Каллисто». Это мой первый рейс. Видишь?
Она подцепила за цепочку кулон, висевший у нее на груди. То был коротенький металлический цилиндрик с блестящим диском на торце. Она села, повернула цилиндрик диском в сторону Каспара. Внезапно замялась.
— Погоди. Ты здесь всю жизнь. Наверное, до меня уже десять тысяч салаг отплясывали перед тобой на траве.
Каспар помотал головой. Потом поднял сжатую в кулак левую руку, дважды растопырил пальцы, затем оттопырил еще два.
— Я двенадцатая?
Терпеливо помотав головой, он опять показал на пальцах: «двенадцать» и ткнул в себя.
— A-а. Тебе двенадцать лет. Понятно. И скольких салаг ты видел? — спросила она.
Он показал один палец и указал на нее.
— Правда? Ну ладно. Хочешь посмотреть прорыв?
Он с улыбкой кивнул. Орин нажала кнопку на цилиндрике, и на диске появилось крохотное изображение: черное покрывало космоса, по которому были разбросаны холодные булавочные головки — звезды. Затем экран захлестнули цветные волны; контуры созвездий исказились. Внезапно тьма треснула под напором желтого света и рассеялась, как хлопья сажи на ветру. Теперь на экране все стало желтым и красным. Бесчисленные спирали скручивались и раскручивались, с каждым мигом делаясь все замысловатее.
— Верхокосмос, — пояснила Орин. — Очень странно себя чувствуешь во время прорыва; по всему телу словно иголочки прыгают, а потом зависаешь над бездной, у которой нет дна… Одновременно тошнит и смех разбирает, а иногда кажется, будто прожила тысячу тысяч лет и так состарилась, что на все уже плевать…
Она умолкла — у нее не хватало слов. Ее раскинутые руки и ноги, ее дрожащая улыбка, ритм ее дыхания — все кричало: «Это было самое замечательное и ужасное переживание в моей жизни. Я больше ни за что не соглашусь это сделать и жду не дождусь следующего раза».
Видеозапись продолжалась. Красно-желтые спирали плотно-плотно сплелись между собой, и весь экран превратился в мерцающее оранжевое поле. Но вот спирали превратились в грубые карикатурные линии, изображение задрожало, покрылось мелкими подвижными трещинками вроде перевернутых молний, через которые проглядывал черный космос.
— Мы путешествовали почти неделю, но эту часть я сократила. В сущности, постоянно видишь одно и то же. А вот что было перед самым прибытием к вам. Вашу станцию найти сложно — она такая маленькая. Видишь, мы только с третьей попытки прорвались. Во-от. Нащупали.
Черное яйцо на красно-желтом фоне. Внутри яйца — ослепительно сияющая точка, вокруг которой обращался крохотный шарик. Сверху он голубой, посередине — зеленый, снизу — серо-рыжий.
— Это твоя планета, — сказала Орин. — Такая малюсенькая. Капитан сказал, что внутрь Волчьего Тайника можно засунуть миллион таких.
Каспар досмотрел запись. Корабль лег на орбиту вокруг шарика, который увеличился в размерах. Каспар никак не мог постичь, как может существовать планета в миллион раз больше Станции. Наверно, Орин не так поняла капитана.
Запись кончилась. Задорно ухмыльнувшись ему, Орин высказала желание посмотреть какой-нибудь игорный дом. Но у Каспара было другое предложение. Поскольку высказать его он не мог, он просто взял Орин за руку и повлек за собой.
Он провел ее по Маар-сквер и по извилистой улочке, пока они не подошли к приемной Фликки. Увидев их через витрину, Фликка Жестом пригласила войти.
— Да что ты! Сюда я не хочу! — опешила Орин. Каспар опять потянул ее за руку. — Нет, малыш, мне туда незачем. На моей совести нет ни одного греха.
Но Фликка сама раскрыла перед ними дверь:
— Я свободна и рада тебе служить, сестра.
— Простите, госпожа, мне не нужна исповедь. Просто мальчик за меня так решил, никак ему не втолкую.
— Это мой брат Каспар. Ты хочешь сказать, что уже исповедовалась?
— Нет, мне ни к чему исповедоваться. У молодых грехов немного, а мне всего пятнадцать. В рейсе я не грешила, мне нечего вспомнить.
— Сестра, — произнесла Фликка, обеспокоенно сдвинув брови, — исповедоваться совсем не то же самое, что сделать прическу. Исповедью лучше не пренебрегать. Тем более в первом рейсе.