— Вы хотите сказать, что повседневные дела, которые имеют смысл для людей и их Создателя, могут иметь какой-то смысл и для микробов? Нет, для меня это уже слишком. Нет-нет, с этим я никогда не смогу согласиться.
Эрингер покачал головой.
— Нет, я вовсе не хочу сказать, что они реагируют на происходящие у нас события, которые имеют смысл лишь на субъективном человеческом уровне. Я просто хотел проиллюстрировать свою мысль. Но величины, которые можно объективно измерить, например, скорость изменения различных физических переменных, действительно могут придавать разные характеристики различным временным интервалам, равносильные свойствам, которые различают жуки в своей вселенной.
— Хорошо, согласен, — дал свое благословение отец Мойнихэн.
— Например, скорость изменения электрического поля! — воскликнул Хасли. — Особенно когда это происходит регулярно, а плотность энергии выступает в качестве второй переменной. Что и присутствует во всех наиболее пораженных местах.
— Кажется, вы поняли, — сказал Эрингер, отходя от окна.
Хасли торопливо кивнул.
— Теперь все сходится, — объявил он. — И почему это происходит в таких местах, как вычислительные центры или аэропорты, и почему ситуация улучшается, когда их закрывают: жуки теряют интерес и отправляются искать более лакомый кусочек.
— Да, и почему эффект слабее на менее активных установках, таких, как персональные компьютеры, телефонные станции в ночное время или индивидуальные электронные аппараты, — согласился Эрингер.
Копински поднял руку и с удивлением посмотрел на свой хронометр.
— Вы считаете, что именно поэтому мои электронные часы отстают от механических? Жукам нравится электроника и… они едят там время?
— Совершенно верно, — подтвердил Эрингер.
— Черт! — выдохнул Копински. Он не отрывал глаз от циферблата, будто ожидал увидеть, как вокруг него начнут летать насекомые.
— И вот почему ничего не случилось в церкви святого Вита, — продолжил священник. — Там все часы механические, как было предназначено Богом.
Копински нахмурился.
— Погодите. Если\все так, почему же мои заводные часы последний раз отставали от ваших?
— Потому что вы только что вернулись из Сайкомпа, — подсказал Эрингер. — Самые большие потери времени происходят внутри мощных компьютеров. Там образуются самые большие скопления жуков и, вероятно, происходит их размножение.
Определенно, в этом был смысл. Копински кивнул.
— Вот почему в таких местах появлялась красная дымка, — догадался он.
— Да. Давайте назовем это «время эпицентра». Итак, замедление начинается в эпицентре. На ранней стадии мы замечаем более вялую работу электроники, а вне машин и в непосредственной близости от них не наблюдается ничего аномального. Но, если я не ошибаюсь, замедление в эпицентре приводит к образованию чего-то похожего на «временную дыру». Это заставляет время из окружающего пространства стекать в эту «дыру», и недостача постепенно захватывает все большую область. И если поверхность в нашей Вселенной есть нечто, по чему они могут двигаться, то популяция жуков растет. Район их распространения — тоже.
И что же дальше? — размышлял Копински. Это вроде атаки термитов: все кажется нормальным до тех пор, пока дом вдруг не начнет разваливаться.
— Вот отчего кузина Мэй свалилась в подпол кувырком, — рассеянно пробормотал священник. Он, видимо, пришел к такому же выводу.
— Из вычислений, которые я видел в Сайкомпе, можно сделать вывод, что местное время по соседству с машинами замедлялось почти на двадцать процентов, — добавил Эрингер. — Это как раз та величина, которая необходима, чтобы сдвинуть нормальный спектр видимых световых волн в сторону красного цвета. Что и наблюдалось.
Копински с довольным видом посмотрел на Уэйда. Как бы то ни было, а это подтверждало его теорию.
— Вот видите, — сказал он, как будто ему с самого начала все было ясно.
Уэйд и Лэнглон обменялись взглядами.
— Что вы об этом думаете? — произнес наконец Лэнглон. — Мне кажется, более безумных идей я в жизни не слыхал.
Уэйд кивнул.
— Я тоже. Она настолько безумна, что может оказаться верной. — Он пожал плечами, как будто извиняясь за банальность. — Но от Джо этого следовало ожидать.
Взгляд Граусса блуждал. В какой-то момент казалось, что великий теоретик готов согласиться с их доводами, но затем он сконцентрировался и задал вопрос, ответа на который никто не знал.
— А почему тогта эти здания, почему они падать? Теперь эти жуки будут кушать горот? Они едят фремя или они едят Нью-Йорк? Или то и трукое? Фы хотеть, чтобы мы и этому повериль?
— Да, здесь мне тоже не все ясно, — признал Копински.
— Я, разумеется, жду полного отчета, — вставил Лэнглон, вспомнив наконец, что он здесь начальник. Но тут селектор на его столе снова ожил, и он снял трубку.
На этот раз Бетти не извинялась.
— Здесь Джэк Орели из лаборатории материалов. Он принес результаты анализов, которые заказывал Копински.
— Пусть войдет, — разрешил Лэнглон.
Вошел широкоплечий смуглый мужчина в белой рубашке без пиджака. Он нашел взглядом Копински, открыл папку и вынул оттуда рентгеновские снимки и фотографии шлифов под микроскопом.
— Скажу тебе прямо, Джо, никто до сих пор не видел ничего подобного, — объявил он.
Копински кивнул на Эрингера.
— Я просто поработал почтальоном, Джэк. Говори с ним. Это доктор Эрингер из института под названием Сайкомп; материалы были взяты именно там. А это отец Мойнихэн, он нам помогает. Остальных ты, кажется, знаешь.
Орели выбрал одну из фотографий, подал ее физику и доложил:
— Нет никаких признаков тех процессов, которые сопровождают нормальное старение материала. В случае коррозии металла или разрушения бетона должны присутствовать следы химической реакции и продукты распада. А здесь их нет. Состав материалов обычный, но они деформированы. И везде наблюдаются такие изменения микроструктуры, с которыми мне никогда не приходилось сталкиваться.
— Никаких химических реакций? — повторил Эрингер. — Итак, вы утверждаете, что износ материала практически отсутствует? Чем же тогда объяснить деформации?
Орели разложил несколько снимков на столе Лэнглона.
— Потерь массы нет. Но уменьшилась ее плотность. Такое впечатление, что все эти материалы — стальные трубы вот на этом снимке, арматура, бетон на этом, — все они каким-то образом превратились в микроскопический пенопласт. В них полно дыр.
— Ты хочешь сказать, как в губке? — удивленно спросила Дина.
— Скорее, они напоминают кукурузные хлопья, — ответил Орели.
— Конечно, в микроскопическом масштабе. — Он показал еще один снимок. — Смотрите, в этом куске металла между отдельными кристаллами видны пустоты, а сами зерна смещены.
— Значит, мы все-таки ошиблись, — с отчаянием констатировал Уэйд. — Эти жуки едят и здания. Как термиты.
Но Орели покачал головой.
— Нет. Дыры образовались не от того, что кто-то выгрыз материал. Скорее, они появились в дополнение к уже существующему. — Он поднял глаза и недоверчиво покачал головой. — Как будто во всем объеме материала появилась масса трещин и пузырьков. Это привело к его расширению и скручиванию, отчего и полетела вся ваша механика.
— Подождите, — сказал Копински. — Вы говорите, что там дыры, но не потому, что кто-то их выедает. В материале ничего не убавилось. А дыры начали появляться… из ниоткуда?
Орели развел руками.
— Не знаю, Джо. Что еще сказать? Сами ни черта не понимаем.
— И это исходит из первичных очагов поражения и распространяется на соседние строения, например, на мост Куинсборо, — задумчиво произнес Эрингер. — Откуда берутся дыры? Куда уходит время?
— Он взглянул на отца Мойнихэна; тот выглядел крайне озадаченным.
— А что все-таки происходит с деревом, когда его грызут термиты? — спросил Копински, чтобы нарушить тягостное молчание.