Следует признать, что пока я костерил себя подобным образом, то как-то не вдумывался в промелькнувшую мимоходом идею насчет механизма. Должно быть, я просто уклонялся от напрашивающихся следом вопросов — где, кто и с какой целью сделал этот механизм и как тот оказался в пещере?
Словом, я решил, что надо убрать бревна, увеличить вход, спуститься в пещеру и посмотреть на все собственными глазами. Не обошлось, конечно, и без страха — но у меня было право на страх. Подумывал я и о том, чтобы позвать с собой Хемфри (вот у кого полное право присутствовать там), шерифа или даже того ублюдка из Вигвама — но не решился, с удивлением отметив, что хочу сохранить дело в секрете. Должно быть, боялся оказаться в дураках и стать посмешищем всей округи.
Итак, я занялся делом — немного раскопал землю вокруг бревен, вогнал между ними острие кирки и навалился на нее. Нижнее бревно поддалось неожиданно легко, так что я обхватил его руками и вытащил. А вытянуть верхнее было уже делом техники. Под вторым бревном виднелось третье, но оно не стоило усилий: вход и так стал достаточно широким.
Посветив фонариком в пещеру, я увидел, что ее пол всего в трех футах.
Тиканье продолжалось и во время моей работы, но я не обращал внимания. Должно быть, просто привык, а может, сознательно старался игнорировать его.
Я бросил кирку и лопату в пещеру, а затем скользнул следом. Приземлившись, осветил пещеру изнутри и был удивлен тем, что она оказалась довольно тесной — футов десять в ширину, примерно половину этого в длину, а над головой оставалось не более трех футов пространства. Здесь было сухо: пещера располагалась достаточно высоко, а склон довольно крут, так что вода сбегала к ручью, не просачиваясь внутрь.
Направленный в глубь пещеры луч фонарика высветил следы разработок, затеянных рудокопами более века назад. У стены громоздились две кучи обломков тонкослойного известняка.
Тиканье доносилось из глубины пещеры, и я осторожно, шаг за шагом двинулся туда, ощущая, как шевелятся волосы на голове. Эта штуковина оказалась в самой глубине — торчала из взломанного рудокопами пласта камня. Стоило мне ее увидеть, как я невольно осел на пол пещеры и уставился на находку. Отвага покидала меня.
Собственно говоря, бояться было нечего — эта штука была неживой; грубо говоря, просто механизм, закованный в скале и видневшийся лишь частично.
Снаружи выступало что-то вроде тупого конца цилиндра дюйма четыре в диаметре, а окружали его иззубренные края трещины, вскрывшейся, когда рудокопы потревожили пласт камня, в котором покоился цилиндр.
Вот в том-то и загвоздка — он врос в камень!
Торец цилиндра все тикал.
— Да заткнись ты! — буркнул я в сердцах, чувствуя не только страх, но и досаду. Кто-то меня разыгрывает, но кто — мне нипочем не догадаться.
Снаружи послышался шорох осыпающихся камней и земли — у входа в пещеру кто-то стоял…
— Какого черта вы меня выслеживаете? — воскликнул я.
— Простите, что напугал, — отозвался некто. — Поверьте, я не хотел, но мне кажется, что вы нашли предмет наших розысков.
Голос показался знакомым, и я сразу узнал гостя — это был мужчина, приходивший из Вигвама, чтобы увести женщину по имени Анжела.
— Ах, да это вы, — с нескрываемым неудовольствием протянул я.
— Торнтон, давайте договоримся. Нам нужна ваша находка.
Он прошел через пещеру и остановился передо мной. Цилиндр несколько раз возбужденно щелкнул и затих.
— Дайте-ка взглянуть, — попросил незнакомец, присаживаясь рядом на корточки.
Я вновь направил фонарик на стену, и торец цилиндра засверкал в его луче.
— Имя-то у вас есть? — поинтересовался я.
— Разумеется. Меня зовут Чарлз.
— Лады, Чарлз. Значит, штуковина вам нужна. Для начала вы мне расскажете, что это такое, но будьте чертовски аккуратны, если решите соврать. Со своей стороны могу вам поведать, что она вросла в камень. Видите? Это значит, что известняк оседал прямо на нее. Вы понимаете, что из этого следует?
Он сглотнул, но не ответил.
— Ладно, я вам скажу, хоть вы и не поверите. Перед вами известняк, образовавшийся на дне Ордовикского моря четыреста миллионов лет назад, а это значит, что и находке примерно столько же. Она упала в море, когда известняк формировался, и была заточена в нем. А теперь говорите, что это.
Но он не ответил на вопрос, решив зайти с другой стороны.
— Вы знаете, кто мы такие?
— Представляю.
— И не станете об этом распространяться?
— Вряд ли. Начать хотя бы с того, что мне никто не поверит.
— Значит, запираться бессмысленно.
— Абсолютно. Видите ли, седло у меня, а Марафонское фото — у Невилла.
— Какое фото?
— Марафонское. Марафон — место битвы, состоявшейся почти две С половиной тысячи лет назад. Фото выпало из кармана Стефана, и Невилл нашел его, когда наткнулся на тело.
— Вот оно, значит, как…
— Да, именно так, и если вы считаете, что можете прийти и требовать мою находку…
— Да нет, никто ее у вас не требует, никто не отбирает. Мы выше этого. Видите ли, мы цивилизованные люди.
— Ага, еще как цивилизованные!
— Послушайте, — чуть ли не с мольбой воскликнул он, — мне нет смысла таиться. Был такой народ — вы говорите, четыреста миллионов лет назад — значит, тогда они и жили…
— Какой еще народ? Четыреста миллионов лет назад не было никаких народов.
— Да не здесь, не на Земле, а на другой планете.
— А вы откуда знаете?
— Мы нашли эту планету.
— Мы? Кто это «мы»?
— Я, Анжела, Стефан, другие такие же. Остатки человечества. Но Стефан был на нас не похож. Он был атавистическим типом.
— Вы несете какую-то чушь! Выходит, вы из будущего?
Это безумие. Безумие — задавать подобные вопросы таким таном, словно речь идет о чем-то вполне заурядном.
— Да, — подтвердил он. — Мы из другого мира. Вы бы не узнали ни его, ни людей в нем.
— Я узнаю вас. Вы точно такой же, как и другие, и ничем не отличаетесь от остальных моих знакомых.
Он взглянул с видом величайшего снисхождения.
— Торнтон, подумайте — вот если бы вы отправились во времена варваров — неужто оделись бы в пиджак и брюки? И стали бы говорить на английском языке двадцатого столетия?
— Да нет, конечно. Я бы закутался в волчью шкуру и изучил бы… Ах, ну да, так и есть — варварский язык.
— Термин чисто условный. Если я вас оскорбил…
— Ни в малейшей степени, — ответил я, стараясь сохранять объективность. Если он действительно сильно отдален от нас во времени, то я могу казаться ему варваром. — Вы рассказывали о найденной планете.
— Она сгорела — ее солнце стало Новой. Вся вода испарилась, почва обратилась в золу и прах. Так вы говорите, полмиллиарда лет?
— Почти.
— Вполне возможно. Теперь звезда стала белым карликом, времени было вполне достаточно. На планете жили разумные существа. Мы нашли…
— Вы имеете в виду себя лично? Вы видели эту планету…
— Нет, не я, — покачал он головой. — Никто из моих современников ее не видел. Это было тысячу лет назад.
— За тысячу лет могло случиться многое…
— Да, разумеется. За тысячу лет многое забылось. Многое — но не это. Это мы помним хорошо, это не миф. Видите ли, за все время полетов в космос это единственный встреченный нами след разума. На этой планете были города — пусть не совсем города, но постройки были. Разумеется, не уцелело ничего, кроме камней, из которых они были выстроены. Камни по-прежнему уложены друг на друга, как в день постройки. Естественно, не обошлось без разрушений — вероятно, следствие землетрясений. Никакого выветривания — там больше нет ветров: вместе с водой исчезла и атмосфера.
— Ближе к делу, — грубо оборвал я — все это, разумеется, чудесно и весьма увлекательно…
— Вы мне не верите?
— Пока не знаю. Продолжайте…
— Сами понимаете, люди исследовали руины весьма тщательно и с большим вниманием. До какого-то момента результаты не обнадеживали — руины почти ничего не могли поведать. А потом наконец отыскали резной камень…