Я скромно пожала плечами.
Дверь в камеру, грохнув, отворилась, и Королева метнулась внутрь, бессмысленно бормоча в припадке истерики: «Моя детка, моя детка!», и натыкаясь на все подряд. Вытаращив свои огуречные глаза, встопорщив картофельные волосы, раскрасневшись, точно мясной фарш, существо появилось на пороге — спереди оно было сплющено дверью. От него тянуло гарью. Оно ворчало, точно огромный пригоревший гамбургер.
— Он хотел меня съесть! — прошептал управляющий.
Он втянул живот, протиснулся сквозь дверь служебного входа и кинулся к парковочной стоянке, опрокинув на ходу бак с опилками. Запрыгнув в свой автомобиль с открытым верхом, он дал задний ход, въехал на обочину, врезался бампером в стенку, отчего во все стороны полетели осколки красно-белой кафельной плитки, и, вывернув руль, вынесся на шоссе, при этом не прекращая истошно орать:
— Полиция! Вызовите полицию! Вызовите мусоровоз!
Королева в припадке отчаяния выдрала верхнюю пуговку форменного халатика.
— Тебе лучше убраться отсюда, — сказала я существу. — В десяти милях к западу отсюда тоже есть закусочная. Попытай счастья там. Держись шоссе 1-12. Выметайся!
Ну и испугалось же существо! Оно перемахнуло через жаровню, протиснулось сквозь раздаточное окошко, проскользнуло во вращающуюся стеклянную дверь и заковыляло через улицу, направляясь к шоссе.
Королева побежала следом, и я видела, как она схватила его за руку. Она что-то горячо говорила, кусая нижнюю губу. Гамбургер слушал, потом медленно покачал маленькой головой так, что мазнул ей по носу прядью картофельных волос, и вновь пустился в путь, влажно поблескивая огуречными глазами.
Когда существо увидело несущийся за ним ярко-красный автомобиль с открытым верхом, оно застыло, в ужасе прикусив губу. Управляющий круто развернулся. Хромированная решетка сверкнула на солнце, точно оскаленные зубы. Существо продолжало стоять неподвижно. Управляющий врубил четвертую скорость.
Размахивая руками, точно обезумевший регулировщик, Королева понеслась к ним.
Голова существа нырнула вперед, за ней последовало и тело. Жилистые ноги подогнулись и явно стали короче. Оно боднуло Королеву в плечо, и от этого столкновения голова ушла в вырез майки.
Автомобиль управляющего скрылся за поворотом. Я ожидала, что на шоссе останется лишь груда отрепьев, но Гамбургер и Королева откатились к насыпи у обочины — куча мала, состоящая из рук, ног, джинсов и рваного форменного халатика.
Потом он помог Королеве подняться на ноги и аккуратно водрузил ей на голову крахмальную шапочку. Завязал шнурки, обнял Королеву и приник к ней в таком долгоиграющем поцелуе, какого я сроду не видала. Потом отпустил ее; она одурманенно шагнула следом, разорванный на груди халатик трепетал на ветру, грим на лице был размазан под жирным слоем кетчупа.
Гамбургер потрусил к проезжающему грузовику, ухватился за бортик и запрыгнул в кузов. Он печально поднял слегка деформированную руку и помахал Королеве. И продолжал махать, пока грузовик не растворился в мутной дымке.
КРЕДО
Урсула Ле Гуин
ПОЧЕМУ АМЕРИКАНЦЫ БОЯТСЯ ДРАКОНОВ
За годы литературного труда У. Ле Гуин написала немало теоретических или публицистических работ, посвященных фантастике. Многие из них широко цитируются. Но одну статью, опубликованную автором еще в 1974 году, критики дружно обходят молчанием, хотя сама сказочница неоднократно возвращалась к идеям, изложенным в ней. Эту статью мы и предлагаем вниманию читателей.
Меня часто просят: «Расскажите что-нибудь о фэнтези»… Один мой друг в ответ на подобную просьбу сказал: «Хорошо. Я расскажу вам нечто фантастическое. Десять лет назад я пришел в читальный зал библиотеки такого-то города и попросил «Хоббита». Библиотекарша ответила: «Мы держим эту книгу только во взрослом зале, поскольку не считаем, что эскапизм хорош для детей».
Мы с другом и посмеялись, и содрогнулись, и совместно пришли к выводу, что за последние десять лет многое изменилось. Такого рода нравственную цензуру сейчас в детских библиотеках встретишь редко. Но если детские библиотеки стали оазисами в пустыне, это еще не означает, что сама пустыня исчезла. Все еще есть люди, разделяющие точку зрения этой библиотекарши, простодушно выразившей глубоко укорененное в американском характере нравственное неодобрение фантазии, неодобрение столь мощное и зачастую столь агрессивное, что причиной и основой его можно считать только страх.
Итак: почему же американцы боятся драконов?
Прежде чем пытаться ответить на вопрос, следует заметить, что драконов боятся не только американцы. Подозреваю: почти все народы, обладающие высокоразвитыми технологиями, в той или иной степени настроены против фэнтези. В некоторых национальных литературах, как. и в нашей, в последние несколько столетий нет традиции взрослой фэнтези — например, во французской. Но в немецкой литературе много фэнтези, как и в английской. В Англии ее любят, и там она лучше, чем где-либо еще. Поэтому страх перед драконами не просто западный или технологический феномен. Но мне бы не хотелось вдаваться в серьезные исторические проблемы; я собираюсь говорить о современных американцах, о единственном народе, знакомом мне настолько, чтобы размышлять о нем.
Задавшись вопросом, почему американцы боятся драконов, я начала понимать, что очень многие настроены не только против фэнтези, но и вообще против художественной литературы. У нас традиция рассматривать любые плоды творческого воображения либо как нечто подозрительное, либо как нечто недостойное.
«Романы читает моя жена. У меня нет на это времени».
«Подростком я читал эту научно-фантастическую чепуху, но сейчас, конечно, в руки не возьму».
«Сказки — это для детей. Я живу в реальном мире».
Кто так говорит? Кто отвергает «Войну и мир», «Машину времени», «Сон в летнюю ночь» столь решительно и самоуверенно? Боюсь, что это «простой человек», трудолюбивый тридцати-сорокалетний американец — основа и опора нашей страны.
Такое полное отрицание художественной литературы связано с несколькими присущими американцам чертами: нашим пуританством, нашей трудовой этикой, нашей склонностью искать во всем выгоду и даже сексуальными нравами.
«Война и мир» или «Властелин колец» читают не ради конкретной пользы, а ради удовольствия. А если полагать это чтением в целях «образования» или «самоусовершенствования», то в пуританской системе ценностей его нельзя расценить иначе, как потакание своим желаниям или эскапизм. «Ради удовольствия» — для пуританина это не ценность, а напротив, грех.
Равным образом в системе ценностей дельцов, если действие не приносит немедленной, ощутимой выгоды, ему вообще нет оправдания. Получается, что единственно, кому извинительно читать Толстого или Толкина, это учителю английского, поскольку ему за это платят. Но наш делец может позволить себе прочитать время от времени бестселлер — не потому, что книга ему нравится, но из-за того, что она бестселлер, что означает успех, то есть деньги. Для подверженного своеобразной мистике разума менялы это оправдывает существование книги, а читая бестселлер, он может в какой-то мере разделять власть и силу успеха. Кстати, что это, если не магия?
Последний компонент, сексуальный, более сложен. Надеюсь, меня не сочтут сексисткой, если я скажу, что в нашей культуре, по моему мнению, отрицательное отношение к художественной литературе характерно в основном для мужчин. Американские мальчики и мужчины, как правило, вынуждены подчеркивать свою мужественность, отказываясь от некоторых черт, от некоторых человеческих благ и возможностей, которые наша культура определяет как «женские» или «детские». И одна из этих черт или возможностей — способность человека к воображению, причем способность сущностная.