Наконец, уже в начале лета, он доказал, что поведение всех систем, за исключением самых примитивных, совершенно непредсказуемо. Подвесь один маятник к другому – и от всей нашей математики не остается камня на камне. Две струны и два отвеса приводят и всегда будут приводить в полное замешательство изощреннейшие умы. Теория хаоса.
Профессор Куль научил меня, что картезианское представление о Вселенной как сложном, но предсказуемом часовом механизме, ошибочно. Даже с теоретической точки зрения будущее совершенно непознаваемо. Не неведомо, а именно непознаваемо. Понятно, что разум дает возможность починить подтекающий кран, но Вселенная по большей части не подвластна разуму.
Разум. Элегантнейшая функция человеческого мозга.
Прибегнуть к разуму – значит использовать те же участки мозга, где перерабатываются ощущения и рождаются эмоции, ибо в голове, кроме них, ничего нет. На нейронном уровне мышление не отличается от чувствования.
Просто нам нравится воображать, что отличие есть, потому что интеллектуальный процесс улучшает настроение.
В нашем мозгу млекопитающего, – а другого у нас нет – забавным образом перемешаны поступающие ощущения, выходящие эмоции и внутренняя деятельность, которую мы именуем разумом.
Ты внимательно меня слушаешь, Пит? Надеюсь, твой пейджер сейчас не будет пищать, ведь я подхожу к самому интересному. Нынче полнолуние, и какой-нибудь псих в корпусе «Т», в полумиле отсюда, вполне способен по этому случаю запихнуть в толчок десять рулонов туалетной бумаги.
Знаю, как ты воспринимаешь подобные вызовы, видя в них кару свыше.
Математик Гаусс тоже был однажды подвергнут каре. Он был еще школьником, его класс задержали за какую-то провинность, и каждому ученику было велено сложить все цифры от одного до ста. Восьмилетний Гаусс, ставший впоследствии величайшим математиком века, сумел дать правильный ответ после нескольких секунд размышления.
Ведь можно переписать все цифры и сложить, а можно воспользоваться формулой п(п+1)/2, которую Гаусс открыл за несколько секунд, мечтая побыстрее покинуть класс.
Сложение всех чисел от одного до ста – задача, которую математики называют «алгоритмически сжимаемой», то есть сводимой к формуле.
Слушая профессора Куля, я понял, что Бог сотворил алгоритмически несжимаемую Вселенную, будущее коей неведомо даже Ему. Разумеется, Вселенную можно исчислить, но ее исчисление алгоритмически несжимаемо. Здесь нет возможности «срезать путь», нет короткого способа получить ответ.
Все равно как если бы пришлось записать все существующие числа и сложить их. Секунда за секундой, атом за атомом, квантовое событие за квантовым событием… Нет, лучше сидеть сложа руки и ждать, что произойдет.
В конце концов я понял, чем объясняется печаль в голосе профессора Куля. Он скорбел по кончине Просвещения, великой мечты об использовании разума для понимания всего, что есть на Земле и в Космосе.
Позже, работая в библиотеке, я открыл, что идея алгоритмически несжимаемой Вселенной не нова. Двое польских братьев-клириков, живших в Риме в XVI веке, предположили, что Господь всесилен, но не всеведущ. Братья Социане (Социны) утверждали, что по мере развития своего творения сам Господь приобретает знания и понимание. Братья были отлучены от церкви, их доктрина признана еретической.
А зря! Математики доказали их правоту.
Самое важное – это понять, что, как я уже говорил, когда Вселенная была молода, Бог ничего не знал. «Обезьяна» второго поколения вбирала и выпускала один мусор.
Я подолгу просиживал в библиотеке, размышляя о подобных вещах. Оказалось, что мы с Эвелин были не первыми, кто задумывался о произвольных текстах. Самые ранние из известных сочинений на эту тему – это работы ученого XIV века Луллия. Потом об этом писал философ Джон Стюарт Милль. Как ни странно, Милль ограничился произвольной музыкой, не замахиваясь на слова: его беспокоила исчерпаемость мелодии. Позже перспективы произвольных текстов исследовал Курт Лассвиц, мрачный немецкий фантаст XIX века.
Наконец, я открыл Борхеса, аргентинского писателя. В его рассказе «Вавилонская библиотека» герой описывает бескрайнюю библиотеку, в которой обречен трудиться до бесконечности. На полках этого бесконечного хранилища, состоящего из восьмиугольных залов, содержится все, что было, будет и не будет написано. На беду, книги расставлены по полкам без всякой системы, к тому же содержат всего лишь бессмысленные потоки букв с редко мелькающим связным словечком или фразой. Библиотекарь посвятил жизнь поиску хотя бы одного понятного текста. Роль чаши Грааля сыграет, естественно, библиотечный каталог. Он лежит на какой-то из полок… Рассказ кончается бегством героя из царства текстов.
У меня на полке есть книжка Борхеса. Вот, возьми.
Эвелин окончила университет со званием доктора ядерной физики и поступила работать на фирму «Пантекс» в Амарильо. Я навестил ее. Бывал когда-нибудь в Амарильо, Пит? При въезде в город висит щит с надписью:
АМАРИЛЬО
МЫ ЗНАЕМ, КТО МЫ ТАКИЕ
Целый город счастливчиков!
«Пантекс» видишь издалека. Сначала вокруг одна пустыня, потом появляется колючая проволока по периметру участка в 16 тысяч акров, затем танк М-60 с грозно вращающейся башней. Выглядит страшновато.
Эвелин встретила меня у первых ворот. По ее словам, на «Пантек-се» собирали ядерные боеголовки.
– Детонаторы, таймеры, высотомеры, парашюты – все это помещают вокруг нашего «физического объекта». Очаровательный эвфемизм. Правда, теперь мы их размонтируем.
Поэтому меня и пустили на территорию. Там побывали даже корреспонденты «Нью-Йорк Тайме». Фирма пыталась улучшить свой имидж.
Помогая мне натягивать защитный костюм, Эвелин объясняла, что стандартный термоядерный боезаряд состоит из шести тысяч деталей и что его демонтаж стоит около пятисот тысяч долларов.
Мы побрели, как роботы, в цех демонтажа – бункер с тридцатью тоннами грунта на крыше. В случае взрыва крыша рухнет, и возникнет радиоактивная могила.
Мы наблюдали за двумя работниками, орудовавшими с помощью сложного механизма электромеханическим манипулятором. Один зачитывал из учебника инструкции, другой медленно извлекал наружу блестящий предмет, похожий на стальной шар для кеглей.
– Плутоний, – сказала Эвелин. – Сейчас у нас в «Пантексе» заложено на безопасное хранение пять тысяч таких зарядов.
Хранилище было устроено в следующем бункере: это тридцатигаллоновые стальные цистерны, расставленные рядами в прохладной полутьме.
– Мы постоянно контролируем возможность утечки. Пока что все спокойно.
Я настороженно слушал щелканье счетчика Гейгера.
В 1991 году я закончил аспирантуру и переехал в Ваксахачи, округ Эллис, штат Техас. В 1979 году специалисты по физике высоких энергий обратились в федеральное правительство с запросом о создании «ускорителя частиц для изучения физики высоких энергий». Иными словами, им захотелось найти элементарные частицы материи, для чего потребовалась машина диаметром двадцать миль. Вообще-то для получения кварков лучше было бы воспользоваться машиной с поперечником в несколько световых лет, но это они от Конгресса утаили.
Аргументация была такова: сверхпроводящий ускоритель докажет, возможно, существование бозона Хиггса – неуловимой частицы, возникшей сразу после Большого Взрыва и сообщившей материи ее массу. Обнаружение бозона Хиггса станет новым шагом в ядерной физике, многое объяснит в гравитации и приблизит создание универсальной теории, известной как «теория всего». По словам физика и математика Стивена Хокинга, «получив всеобъемлющую теорию, мы познаем Божий промысел».
Сначала бозон Хиггса, потом Божий промысел. Улавливаешь последовательность?
К октябрю 1993 года на глубине две сотни футов под меловой поверхностью восточного Техаса было прорыто семнадцать шахт и одиннадцать миль тоннелей из запланированных сорока двух. На это было благополучно израсходовано два миллиарда долларов, полученных от налогоплательщиков. Каков прогресс на пути к познанию Божьего промысла! Тогда же конгрессмен от штата Огайо заявил: «Элементарные частицы Вселенной никак не изменят жизнь людей». Другие конгрессмены тоже подвергались давлению избирателей. Один избиратель заметил: «Если мне хочется постичь Божий промысел, я молюсь».