— Брэк, — сказал он спокойнее и поморщился, не дождавшись тишины. — А ну-ка взяли себя в руки! Всех касается. Ты собираешься только вопить или что-нибудь предложишь?
Джоб и Кристи молчали, но апатия начинала терять над ними власть.
— Я поплыву туда, — орал Валентин, указывая на недалекий берег, — а вы оставайтесь, если хотите подчиняться этому придурку! Обойдусь без вас! Без тебя и твоей шлюхи! Джоб, ты со мной?
— Я не умею плавать… — понуро признался Джоб и покачал головой.
— Тогда я один. Счастливо оставаться. Может, встретимся на Счастливых островах…
— Ты останешься, — сказал Эрвин, снимая с плеча бич.
Валентин моментально выхватил нож.
— Да? Останови меня, умник.
Эрвин медленно замахивался. Долгую секунду Валентин с налитыми кровью глазами решал, прыгнуть ли немедленно в черную воду или сперва попытаться убить виновника всех бед. Затем коротко размахнулся и метнул нож.
Не умея метать ножи, он взял слишком высоко. Нож, вращаясь, пролетел над головой Эрвина и где-то далеко позади с бульканьем ушел в воду. Спустя мгновение Валентин сильно оттолкнулся и оказался в воде сам.
Ему удалось проплыть почти половину расстояния до берега. Затем асфальтовая вода вокруг него взбурлила, голова пловца скрылась и больше не показывалась.
Кристи отвернулась. По лицу Джоба текли слезы. Эрвин положил руку ему на плечо.
— Иногда не уметь плавать — это достоинство…
Глава 10
ТРИ
Серая крылатая тварь сидела на краю островка, наблюдая за людьми внимательными глазами. Эрвин хрипло закричал, и она нехотя поднялась в воздух. С полдесятка ее сородичей лениво чертили небо высоко над островком.
Крик Эрвина разбудил Кристи. В забытье, больше похожем на голодный обморок, ей чудились Счастливые острова. Она никогда не видела их, но была уверена, что это они. Там было синее море, и белый песок нестерпимо сиял на солнце, а от морских водорослей пахло йодом, а не гнилью. Разве обязательно надо куда-то идти, чтобы оказаться там? Достаточно просто закрыть глаза…
— Умереть с голоду вам здесь не дадут, и не надейтесь, — зло сипел Эрвин, безжалостно разрушая сладкие сны. — Эти стервятники не станут дожидаться, когда мы помрем, им вполне достаточно, чтобы мы не сумели отбиться…
Прошло еще двое суток, прежде чем ветер и волны все-таки подогнали островок к западному краю полыньи. Ночами все трое бодрствовали и, несмотря на плачевное состояние островка, почти все время стояли на сыром ветру, распахнув на себе грязное тряпье, чтобы создать хоть какую-нибудь парусность; днем спали или просто лежали ничком.
На рассвете третьего дня они перебрались на берег, и зыбун показался им надежной твердью. Хотелось плясать. Хотелось гладить и целовать гнилые водоросли. Джоб плакал и смеялся. Даже последовавшая сразу после высадки атака двух крупных змей не сразу погасила лихорадочное возбуждение: одну змею Эрвин исхлестал бичом в лапшу, вторую Кристи насадила на острый обломок шеста и с криком ярости стряхнула в полынью, где извивающаяся тварь и затонула.
— Хорошо, что их было только две, а не пять, — немного погодя сказал Эрвин, покачав головой. — Иначе бы они до нас добрались.
Люди приходили в себя. Понемногу в затуманенные головы возвращалась одна и та же мысль: сколь мала одержанная победа по сравнению с оставшейся частью пути! Счастливых островов нет и нет, а частные успехи никогда ничего не решали…
Кристи не смотрела в глаза. Джоб сплюнул и безнадежно помотал головой.
От опасного лихорадочного возбуждения до гибельной апатии только один шаг, и этот шаг нельзя было дать им сделать.
— Сколько осталось веревки? — грозно спросил Эрвин. — Всего-то? Мало. Обрывки есть? Вяжи их вместе. Идем одной связкой. Джоб, ты впереди. Кристи, отдай ему шест и возьми нож. Мне хватит бича.
Весь день сеял мелкий дождь, и пришлось взять направление по компасу, надеясь, что он все-таки не слишком врет в этих местах. За день прошли всего ничего, зато кое-как насытились: крупные жирные головастики изобиловали в мелких лужах. Серые твари отстали, язычников не встретилось. Временами нападали змеи, но до кожи не добрались и никакого ущерба не нанесли.
Следующий день оказался похожим на предыдущий, с той разницей, что к вечеру добрались до купы чахлых кустов, росших прямо на зыбуне, и заночевали хотя и под дождем, но все-таки не в луже. Одна зажигалка еще действовала, но костер развести не удалось: насквозь сырые прутья категорически не желали гореть.
Как и вчера, Эрвин и Кристи легли, обнявшись. В двух шагах от них кашлял и постанывал Джоб — первый дежурный в эту ночь. Болото слабо фосфоресцировало. Крошечным светящимся организмам не было никакого дела до сорока миллионов человек, топчущих единственный материк планеты и выбрасывающих в заболоченное окраинное море свои человеческие ошметки. Всесильное болото могло даже позволить им пожить подольше — себе на забаву.
— Смешно подумать, — шепнул Эрвин, убрав с уха Кристи слипшуюся сосульку некогда рыжих волос. — Когда-то я считал это правильным.
— А? Ты о чем?
— Об изгнании из социума, принятом на Хляби. Социологи до сих пор спорят о том, что такое приговор: наказание ли, предостережение остальным, искупление, шанс задуматься, а может, просто-напросто тривиальная месть общества индивиду? Странно, но мне всегда была по душе социальная защита. Нет преступника — и общество защищено от него, а куда он делся, в сущности не так уж важно… Честное слово, прогулка к Счастливым островам вместо луча в затылок представлялась мне прямо-таки благородной гуманностью! Я не шучу.
— А теперь? — равнодушно спросила Кристи.
Эрвин долго молчал.
— Расскажи, как ты убила своего муниципального инспектора.
— Зачем тебе это знать?
— Просто хочется.
— Ножом… Он визжал, как свинья… Ты не хочешь узнать, за что я его убила?
— Я знаю. Он привез тебя на Хлябь, сулил златые горы и положение в обществе, на самом же деле завез в гнилую дыру и в конце концов бросил или уступил кому-нибудь. Так?
— Откуда ты только все знаешь?
Кристи показалось, что Эрвин улыбнулся, прежде чем ответить:
— Я же как-никак вычислитель…
— Ты уже вычислил, сколько мы еще продержимся? — спросила Кристи, глотая злые слезы. — День, два?
Эрвин вздохнул — и совсем не безнадежно.
— Мы все-таки дойдем, — сказал он. — Я хочу дойти. Мы уже столько прошли, что искупили все мыслимые грехи, прошлые и будущие. Будет обидно, если все это окажется напрасным, понимаешь?
— Не знаю, — всхлипнула Кристи.
— Ну что ты, маленькая, — ласково сказал Эрвин, погладив ее по голове. — Мы уже прошли больше, чем нам осталось. Все будет хорошо, вот увидишь…
Еще три дня они шли на восток под нескончаемым мелким дождем, связанные между собой остатками веревки, шли, кормясь головастиками, отгоняя змей и вытаскивая провалившихся. Почему-то здесь не встречалось язычников, может быть, в силу большой глубины топи, а может, как неуверенно предположил Эрвин, оттого, что у донных моллюсков наступил период сезонного поста, связанного, например, с размножением. Один раз, правда, метрах в пятидесяти позади путников, там, где они только что прошли, вздулся очень знакомый бугор и прорвался с оглушительным хлопком, однако вместо лилового щупальца в небо ударил фонтан бурой грязи, забрызгавшей всех троих, и дыра в зыбуне еще долго булькала пузырями остаточного метана.
На четвертый день головастиков стало меньше, а на пятый они пропали вовсе. Куда-то исчезли и змеи, и это могло только радовать, тем более что лоза-бичевка, редкая по ту сторону полыньи, здесь не встречалась совсем. Зыбун казался прочным. Если бы не голод, слабость, воспалившиеся, плохо рубцующиеся раны… Через каждые сто-двести шагов ноги останавливались сами, и люди ждали, когда рассеется черная качающаяся пелена перед глазами, когда перестанет бешено колотиться сердце.
Кристи чувствовала, что тупеет, и это странным образом не пугало ее. Джоб потерял всякую способность возражать приказам и покорно шел впереди без смены, с каждым днем все сильнее кашляя и постанывая при каждом шаге. Эрвин стал молчалив и лишь изредка нарушал равномерное чавканье шагов короткой хриплой командой взять немного правее или левее.