Он один достиг Счастливых островов, только один! Другие не смогли бы, а Матиас — самый умный! — сразу понял, что незачем долго мучиться, оттягивая финал. Хотя какая разница, что он там понял… Кто, ну кто мог бы дойти, пусти эту девятку по болоту еще раз? Юст? Пожалуй, этот паханчик мог бы сдохнуть последним, для этого у него были все данные, он даже учиться немного умел, — но все равно не увидел бы Счастливых островов даже издали. Джоб с Валентином? Никогда. Старик Обермайер, миссионер церкви Господа Вездесущего? Дудки. О Марии-Кубышечке вовсе речи нет. Лейла? Тоже вряд ли…
Вспоминать о Кристи не хотелось.
Без сомнения, ему повезло — но другим не помогло бы и хроническое везение!
Он дошел! Он победил! Шансов дойти, доползти, дохлюпать было ничтожно мало, шансов практически совсем не было на материке, и после Гнилой мели их почти не прибавилось, разве что чуть-чуть, но он лелеял каждый шанс, он собирал и копил их, как скряга копит медяки, и в конце концов он оказался прав, потому что выиграл.
Разве это так трудно — просчитывать наиболее разумную линию поведения и не отклоняться от нее?
Свою линию он предварительно просчитал еще в тюремном автобусе, исподволь рассматривая тех, кого слепой случай послал ему в попутчики, и уточнил расчет на берегу за кордонным неводом. Уже тогда стало ясно, что надо отделиться от остальных: среди осужденной шушеры оказался лидер, вознамерившийся грубо и примитивно сделать то, что он, Эрвин, собирался совершить тонко и ненавязчиво. Благородный глупец вступил бы с ним в схватку тут же на берегу, чтобы в случае победы служить объектом медленно, но верно растущей ненависти. Отделившись, следовало маячить поблизости, выводя из себя Юста и служа для его покорных двуногих орудий заманчивым примером не только удачливости, но и человечности, которая как капитал многого стоит. Однако не стоило раньше времени провоцировать бунт против пахана: сильный боец отнюдь не помеха при прорыве через Гнилую мель…
Так оно и оказалось.
Непредвиденная смерть Хайме внесла в основной расчет большие коррективы. Эрвин предполагал использовать мелкого гаденыша наряду с Кристи как двойной и, следовательно, более надежный буфер между собой и оставшимся человеческим массивом. Правда, тогда, скорее всего, пришлось бы собственноручно убить Юста на Гнилой мели… но почему бы и нет? В ночной суматохе сделать это наверняка было бы нетрудно.
Хайме погиб, и убивать Юста самому не пришлось. Так было даже лучше. Приходилось лишь до поры не поворачиваться к Юсту спиной: покорность былого строптивца только насторожила пахана.
Дальше пошло легче, почти как по маслу. Не стоило жалеть об уходе хромого проповедника и Вонючки — эти двое не выдержали бы и двух дней пути. Отработанный, бросовый материал.
Троих оставшихся как раз хватило, чтобы четвертый сумел достичь Счастливых островов. Они могли бы спастись, не окажись путь столь труден и долог.
В принципе, после смерти Юста можно было узурпаторствовать так же нагло, как он, — у остальных все равно не оставалось выбора. Но тогда впасть в гибельную истерику мог не Валентин, а Джоб или Кристи. Пришлось выбирать.
Эрвин не сомневался: мертвецы не станут являться ему во сне, надоедая укоризной. Какие претензии? Честное состязание, чистая победа интеллекта. Он просчитывал каждый шаг… ну почти каждый, а они просто шли, как бараны, надеясь неизвестно на что.
Неужели они верили в него как в спасителя? Да нет, конечно. Но им очень, очень хотелось поверить. Смерть каждого шла ему на пользу, потому что обогащала новым знанием и позволяла точнее просчитывать ситуации.
И потом, разве он врал им? Врать и разумно пользоваться правдой — не одно и то же. Он никого не убил своими руками и никого не заставил идти с ним против воли. Уж Юста — точно нет. Никто не скажет, что он не подвергался опасности. Да, он подставил их всех, одного за другим, прошел по их костям, потому что иного выхода не просчитывалось, и, между прочим, еще на материке понял, что будет вынужден влюбить в себя девчонку, — а кто им мешал поступить так же? Никто и ничто, кроме хилости их умишек.
Аминь.
Через неделю Эрвин знал свой остров вдоль и поперек, оценил расстояние до соседних островов и изучил насколько было возможно силу и направление течений в проливах — пока на всякий случай, без определенной цели. Потом, найдя под корягой гнездо местных зверьков и сосчитав количество детенышей, а также прикинув приблизительно остальные параметры островного биоценоза, вычислил продуктивность местной пищевой базы — выходило, что остров может прокормить восемнадцать человек одними только «зайцами» без ущерба для численности последних. Мозг требовал вычислений, получил их и на время успокоился.
Дичь по-прежнему вела себя доверчиво. Что ей один человек?
Он не любил смотреть на болото, преследующее его в ночных кошмарах, но с некоторых пор стал в ненастные и малолунные ночи зажигать большой костер на ближайшем к болоту холме — маяк, видимый издалека.
Кто-нибудь, когда-нибудь…
Понемногу он заплывал жирком, что ему не нравилось. К физическим упражнениям и спорту он испытывал отвращение с детства. Вынужденная физическая нагрузка — иное дело. Может, немного попутешествовать для поддержания формы? Этот остров безлюден, но почему бы не поискать товарищей по несча… по счастью на других островах?
Решено: он обойдет всю островную дугу от края до края. Сначала он двинется к северу, а если не найдет там людей, вернется и пойдет на юг. Нет, в Саргассово болото он больше не сунется — хватит с него болот на веки вечные! Узкие проливы между островами можно одолеть вплавь, а для переправы через широкие придется выдолбить лодку или связать плот. Времени на это не жаль — спешить, в сущности, некуда. Он еще далеко не стар, у него впереди полжизни.
Через три месяца он достиг крайнего северного острова архипелага, не встретив по пути никаких следов человека, и несколько дней жил на заброшенном, заросшем густолесьем полигоне. Иногда в лесу встречались обомшелые бетонные конструкции, проржавевший в труху металл. Наткнувшись на старую потрескавшуюся автопокрышку,
Эрвин долго гладил ее ладонью, умиляясь и всхлипывая.
Год спустя он точно так же сидел на скалистом берегу крайнего южного острова, глядел в океан и плакал. Долгий и трудный путь был позади. Впереди же не было ничего, только длинный каменистый мыс на южной оконечности острова полого уходил под воду, и пенные морские барашки пачкали на нем свои руна о лохматый край Саргассова болота. Где-то далеко за горизонтом лежал материк — чересчур далеко, чтобы можно было надеяться достичь его на самодельном суденышке из подручного материала.
Эрвин плакал.
Нигде он не оставался дольше, чем было необходимо для того, чтобы осмотреть место и подготовиться к следующему броску на юг. Не спешить, но и не терять времени — таков был его девиз.
Непуганая дичь говорила сама за себя, но Эрвин добросовестно исследовал очередной клочок суши, начиная с тех уголков, где сам устроил бы лагерь. Попадались следы старых пожарищ, но не кострищ.
Он едва не погиб от удушья во время вулканического извержения на одном поганом островке и успел выбраться из горящего леса, хотя огонь гнался по пятам, с неба рушились раскаленные бомбы и в трех шагах ничего не было видно от жгучего пепла. Он спасся, когда при переправе через не самый широкий из проливов какая-то хищная морская тварь перекусила надвое пирогу, и спасся еще раз, будучи унесенным в океан на хлипком плоту, что пришлось построить взамен пироги. Он прошел из конца в конец всю островную дугу, все тридцать девять клочков суши, больших и маленьких, низких и высоких, гостеприимных и не очень, спокойных и усеянных дымящимися кратерами. Он спал на опавшей листве, на ветвях деревьев, на голых камнях, в теплых лужах возле действующих гейзеров, на корявых спинах старых лавовых потоков, содрогающихся от подземного гула. Он разговаривал сам с собой и с мертвецами, не дошедшими до Счастливых островов. Иногда ему начинало казаться, что он в самом деле любил Кристи, и тогда он, боясь сойти с ума, свирепо и едко набрасывался на себя, высмеивая странные фантазии.
Однажды в каком-то умопомрачении он забрался в Саргассово болото на полдня пути и натерпелся страху, возвращаясь. Но по-настоящему пугала мысль: если бы не надежда, гнавшая его вдоль островной дуги, он, пожалуй, побрел бы и дальше — на запад, к материку…