И тут напомнил о себе пассажир, от которого приходилось ждать одних неприятностей. Сначала он просто возился у Перышка под ногами, потом, словно уловив его мысли, распластался на полу и зловеще задергал кончиком хвоста.
— Только не здесь! Не в воздухе! — крикнул Перышко, но было поздно: Бомбер уже приступил к делу.
Пилот, вцепившийся обеими руками в ручку и не снимающий ног с педалей, мог только бессильно браниться. Кот шарахнулся ему под правую ногу, навострил уши, ощетинился. Потом кончики его ушей выпустили крохотный разряд в самую середину пятна на полу кабины.
Удерживая штурвал одной рукой, Перышко сгреб кота за шкирку. Он бы вышвырнул его за борт, но что толку? Время уже было упущено. На полу кабины расцвели радужные круги, как раньше на переборке каюты.
Кот завопил. Пилот в ужасе вжался в сиденье, наблюдая, как у него под ногами разверзается и растет сквозная круглая дыра. Вдруг он сейчас вывалится из кабины вместе с сиденьем? Надо было обходиться с котом повежливее… Если исчезнет пилот, то стрелок и наблюдатель останутся в неуправляемом самолете. Предположим, Бомбер задумал устроить гадость пилоту, но они-то тут при чем?
Пока он лихорадочно размышлял, «меч-рыба» продолжала пронзать облака. Внезапно лейтенант заметил, что дыра, проделанная Бомбером, перестала расти, а туман в отверстии рассеивается. Он уже различал верх офицерской фуражки, погоны на плечах и руки в перчатках, лежащие на корабельном штурвале. Огромный, забранный стеклом, компас перед штурвалом показывал курс — 106 градусов, восток-юго-восток. Примерно то самое направление, в котором движется «Бисмарк»…
До Перышка дошло, что Бомбер предоставил ему именно то, что требуется, — обзор рулевой рубки линкора вместе с главным компасом. Стрелка компаса пришла в движение, правая рука рулевого двинулась вниз. «Бисмарк» закладывал правый поворот, чтобы уклониться от торпед, уже сброшенных первым звеном «меч-рыб».
«Еще немного, — пронеслось у пилота в голове, — и я всажу ему торпеду под корму, прямиком в винты!»
Стук по фюзеляжу за спиной заставил Перышко вздрогнуть.
— Ты что, с ума сошел? — заорал стрелок. — Решил искупаться?
Перышко увидел впереди пенящиеся волны. Несколько секунд невнимания — и пике стало слишком глубоким. Буквально перед самой гибелью он рванул ручку на себя. Волна зацепила гребнем торпеду под брюхом, но катастрофы не произошло: самолет лег на горизонтальный курс над самой водной поверхностью. Напрасно его обстреливала противовоздушная артиллерия «Бисмарка»: траектория снарядов пролегала гораздо выше.
Пилот снова заглянул в дыру. Показания компаса не изменились, маневр продолжался. Перышко прикинул, под каким углом сбросить торпеду, чтобы она угодила линкору в корму. Сохраняя прежний курс и скорость 75 узлов, он устремился навстречу окутанному туманом силуэту «Бисмарка». Лучше всего было бы подлететь к нему на расстояние 900 ярдов, но об этом приходилось только мечтать. Пальба по самому биплану не достигала цели, но крупнокалиберная артиллерия взялась бомбардировать море за бортом, и гейзеры воды, взлетающие в небо, вполне могли увлечь в пучину легкий летательный аппарат. Перышку пришлось выпустить торпеду с расстояния тысячи двухсот ярдов.
Бронзовый цилиндр плюхнулся в воду. «Смотри, не шарахнись в сторону!» — взмолился Перышко, обращаясь к вражескому кораблю. Прежде чем сделать разворот, он проследил взглядом белый пенный след торпеды, устремившейся к корме «Бисмарка».
Однако, глянув в дыру, он увидел, что на линкоре уже знают о новой торпедной атаке, услышал отрывистую команду по-немецки, отданную рулевому в переговорную трубу. Рулевой уже наклонился в сторону, чтобы набрать инерцию, необходимую для поворота тяжелого штурвала влево.
Перышко знал, что если маневр удастся, торпеда пройдет мимо цели: он запустил ее со слишком большого расстояния. «Бисмарк» же демонстрировал потрясающую для такого длинного судна маневренность и способность увертываться от торпед.
И тут Бомбер, сидевший на краю дыры, с воем бросился вниз. Такой сцены Перышко не видывал никогда: кот — десятифунтовая живая торпеда, оснащенная зубами и когтями — свалился прямо на голову немецкому рулевому. Офицер с криком вскинул вверх руки, бросив штурвал. Тяжелое колесо так и не совершило поворота, заданного рулевым. «Бисмарк» продолжал смещаться вправо.
Перышко высунул голову из кабины самолета и разглядел сквозь ветер и дождь свою окутанную дымом и брызгами торпеду, настигающую «Бисмарк».
До слуха пилота долетел радостный голос Паттерсона:
— Ура! Мы залепили ему прямо в зад!
Из дыры в полу кабины донесся оглушительный шум. Перышко глядел вниз, наблюдая у себя между коленями захватывающую сцену. Бомбер вел сражение с рулевым — офицер с трудом отбивался от яростной атаки зверя. Из переговорной трубы неслись крики, призывающие рулевую рубку к повиновению. Но крики в рубке были куда громче: офицер изрыгал проклятия по-немецки, кот оглушительно мяукал по-английски. Наконец рулевой изловчился, сгреб кота за шиворот и ударил о переборку. После этого офицер, тараща глаза от боли и недоумения, опять ухватился за рукояти штурвала, чтобы осуществить маневр, но штурвал заклинило в положении двенадцать градусов. Торпеда сделала свое дело!
А как же Бомбер? Не обращая внимания на Паттерсона, барабанящего по фюзеляжу кулаком и требующего выровнять полет. Перышко разглядывал немецкую рулевую рубку, надеясь найти Бомбера. Наконец он увидел кота: в его золотистых глазах читалось отчаяние. Увы, сам летчик не мог пролезть в дыру: для него она была маловата. Он схватил моток веревки, чтобы сбросить конец четвероногому другу, но пока распутывал узлы, дыра завибрировала и быстро затянулась.
Еще секунду-другую Перышко непонимающе дырявил взглядом пол кабины. Кота можно было спасти, лишь опустившись на палубу «Бисмарка». С тем же успехом можно сразу пустить пулю в лоб.
— Что такого интересного ты нашел у себя между ног? — крикнул Паттерсон, чуть не сорвав голос. — Очнись, нам пора домой!
Перышко пришел в себя. Молодчину Бомбера придется бросить на произвол судьбы.
Забытый пилотом и стрелком наблюдатель обернулся и, улыбаясь, подал пилоту записку.
Попадание подтверждено, —прочел Перышко. — «Бисмарк» крутится на месте. Наверное, заклинило винты.
Перышко показал ему поднятый большой палец и лег на обратный курс. Оказавшись за пределами досягаемости противовоздушных средств линкора, он приступил к набору высоты. Прощальный взгляд на «Бисмарк» улучшил настроение: линкор медленно вращался вокруг своей оси, захлестываемый волнами.
На обратном пути экипаж отличившейся «меч-рыбы» распевал победные песни. Перышко тоже голосил, но настоящей радости не испытывал: ему было невыносимо грустно вспоминать Бомбера, оставшегося во власти неприятеля. Рулевой шарахнул его о переборку рубки с такой силой, что, наверное, сломал хребет. Но тут уж ничего нельзя было поделать: самолет должен был вернуться на «Арк Ройял».
Авианосец по-прежнему подбрасывало на волнах, как щепку. Пилоту требовалась максимальная сосредоточенность, чтобы сесть с первого раза. Тот, кто садился перед ним, видимо, сосредоточился недостаточно, угодил на палубу в тот момент, когда корабль подкинуло волной, снес своему самолету шасси и проехался по палубе на брюхе. Техники едва поспели к поврежденному аппарату, чтобы не дать ему загореться.
Когда настала очередь Перышка заходить на посадку, палуба резко ушла вниз, и ему пришлось описать еще один круг. Новый заход — и удачная посадка.
Перышко вылез из кабины. Палубный персонал кинулся к его; «меч-рыбе» и потащил ее к люку лифта.
— Это был самый сумасшедший вылет в моей жизни! — сказал пилоту Паттерсон. — Я уже испугался, что ты разучился управлять этой калошей.
Перышко молча опустил голову и зашагал прочь, поливаемый дождем. Он знал: пытаться объяснить Паттерсону, что произошло в небе, — гиблое дело. Стрелок даже не знал, что пилот захватил в полет кота.