Подложив кофр под голову, он прилег на скамейку и уставился в чарующее лазоревое небо. Уснуть он не боялся: было достаточно прохладно, да и жестко. Он усмехнулся сам себе, подумав: «Скоро… всего через несколько часов я с полным на то моральным правом смогу произнести: «Прощай, немытая Россия»…
Поезд «Москва — Бухарест». Сидеть в купе одному Дмитрию было скучно, и он отправился в вагон-ресторан. Заказав чашечку кофе, он, ссутулясь, разглядывал движение пейзажа в окне. Ему вспомнилось, что когда-то давно он вот также ехал с родителями на море. И тогда они тоже могли просто посидеть в ресторане, чтобы пообщаться со спутниками за чашечкой кофе. Но сейчас он чувствовал себя несколько неуютно. Находиться в «заведении общепита» и не есть при этом щи или второе теперь было непривычно. Ему хотелось, конечно, заказать какое-нибудь дымящееся мясное блюдо, но он боялся, что тут это слишком дорого. Неожиданно Дмитрий услышал:
— Good evening, mister Polianoff.
Обернувшись, он увидел стройную и миловидную, коротко стриженную брюнетку лет двадцати пяти. Непринужденно присев напротив него, она положила на столик пачку сигарет, один вид которой вызвал в его душе все то же ностальгическое чувство: в России уже давно не курили ничего, кроме отечественных папирос. Он непроизвольно перешел на, казалось, давно уже забытый английский:
— Добрый вечер. Простите, мисс, а откуда вы меня знаете?
— У вас хорошее произношение, — отметила иностранка, уходя от ответа. Ее глаза лучились лукавством и еще чем-то неуловимым, но выдающим, что Дмитрий ей симпатичен.
— У меня была английская гувернантка, — пояснил Дмитрий, осознав вдруг, что говорит фразами из русско-английского разговорника.
— И она, конечно же, была хороша собой? — прищурилась незнакомка.
— О, да. Но у нас была слишком большая разница в возрасте, — подхватил игру Дмитрий, — в пятьдесят шесть лет.
— Ваш отец был мудрым человеком.
Незнакомка, нисколько не стесняясь, оценивающе разглядывала его.
— Так чем я обязан вашему прелестному обществу? — не выдержав, спросил Дмитрий.
— О-о, — улыбнулась иностранка, — это вопрос непростой. Тут, как говорят русские, «без спиртного не разберешься!» — и, обернувшись к официанту, заказала: — Шампанского. — Вновь вернувшись к беседе, она представилась: — Элизабет Влада.
— Так вот в чем дело! — воскликнул Дмитрий. — Вы хозяйка того самого поместья, в котором найдена уникальная картина!
— Ну, насколько она уникальна, это предстоит решить вам.
— Позвольте, — недоуменно нахмурился Дмитрий, — но почему вы здесь, в России?
— Я уже давно мечтала побывать в стране эмансипированных женщин. — Она наигранно улыбнулась. — К тому же мне сказали, что в «красной» России с ее раздутым чиновничьим аппаратом может затеряться любой запрос. Каково же было мое удивление, когда, едва приехав, я узнала, что вы отбываете в Румынию сегодняшним поездом… Я специально не стала выяснять, в каком купе вы едете. Решила проверить свою интуицию и «вычислить» вас. Реставратор! — почти пропела она. — Как это романтично! Человек, возвращающий из небытия великие творения… Я сразу представила себе одухотворенное лицо художника и философа… И, как видите, не ошиблась.
Дмитрий смущенно поинтересовался:
— Неужели вы узнали меня сразу?
— Ну-у… — Элизабет вновь использовала свое беспроигрышное оружие — улыбку. — Если не считать десяток господ, к которым я обращалась до вас: «Добрый вечер, господин Полянов…»
Поймав взгляд Элизабет, Дмитрий улыбнулся, осознав, что все ее предыдущие комплименты — не более чем дань вежливости. Официант принес шампанское и, небрежно поставив на стол бутылку и бокалы, удалился.
— А открыть! — крикнула Элизабет ему вслед, но тот даже не оглянулся.
Дмитрий махнул рукой (мол, не связывайтесь), отвинтил проволоку, с хлопком открыл бутылку и налил шампанское в один бокал.
— Я не пью, — пояснил он.
— Ну, конечно! Еще бы! — возмутилась его собеседница. — Я давно уже пришла к печальному выводу, что мужчины вырождаются, как вид. Женщины делают научные открытия, играют на бирже, курят сигары и пьют шампанское. Может, тогда вы будете хотя бы рожать детей? — Она подняла бокал: — Ну?! Наливайте же!
— Что ж, я вынужден уступить вам, — Дмитрий налил себе. — За прекрасную половину человечества!
Залпом выпив, он несколько секунд прислушивался к своим ощущениям.
…Вслед за первой бутылкой последовала вторая. Во время третьей Дмитрий почувствовал себя значительно раскрепощеннее. Элизабет приходилось то и дело пресекать его попытки надерзить недостаточно внимательному официанту и переводить все в шутку.
— И как?! — вдруг спросил ее Дмитрий, опершись подбородком о ладони.
— Что как? — удивилась Элизабет.
— Вот вы и побывали в стране эмансипированных женщин. Это то, о чем вы мечтаете в своей Африке?
— Я не мечтаю в Африке, — невозмутимо ответила Элизабет. — Я мечтаю в Америке.
— А замок-то в Румынии! — воскликнул Дмитрий так, словно уличил ее во лжи.
— Замок, в котором нашли картину, принадлежал моему родственнику по папиной линии, и я оказалась его наследницей. Наследство буквально свалилось мне на голову.
— Ага! На голову! Бомм!.. — Дмитрий сделал попытку изобразить рухнувшее счастье, но едва не свалился сам. После довольно долгого молчания и напряженного взгляда в стол он невпопад повторил прежний вопрос: — Так о таком равенстве мужчин и женщин вы мечтаете в своей Америке?
— О, нет! — энергично помотала головой Элизабет. — Я видела, как советские женщины прокладывают пути, таская рельсы на своих руках. Это чудовищно! Вы уравняли женщин с мужчинами только в области тяжелого труда, а страной у вас правят исключительно мужчины!
— Так что там с этой картиной? — вновь поменял тему Дмитрий, неумело пытаясь курить сигарету, выдернутую из пачки Элизабет. Он морщился и чихал в сторону соседних столиков. Никто не возмущался. Как это повелось в последнее время в России, люди с безразличием, а часто даже и с особым уважением относились к пьяным.
— Ничего особенного, — в голосе Элизабет прозвучали нотки недовольства. — Хотя я мало что смыслю в живописи. Я училась экономике и праву, оставив искусство нашим нежным мужчинам. Я приехала в Румынию, единственно чтобы продать унаследованное имение. И вдруг во время ремонтных работ нашлась эта картина. И представьте себе, на следующий же день явились покупатели!
— Да?! — с несуразной интонацией спросил Дмитрий, осушив очередной бокал.
— Да-да! И они предложили мне за этот холст такую сумму, что я поняла: это — главная ценность в наследстве графа. Вот я и решила отреставрировать ее, чтобы продать за свою цену.
— А вы практичная женщина, — погрозил ей пальцем Дмитрий. — И где вы ее повесили? В спальне?
— Нет, в мансарде, — словно не заметив пикантности вопроса, отозвалась Элизабет. Но тут же лукаво добавила: — Однако если так вам будет удобнее работать, я могу повесить ее и там… — Она краем салфетки утерла уголки рта и решительно поднялась из-за стола. — А сейчас вам нужно хорошенько поспать.
Дмитрий плыл по трясущемуся вагону с недопитой бутылкой шампанского в руке, случайно вваливаясь в чужие купе и бормоча при этом: «В спальню, в спальню, непременно в спальню…»
— Лучшее место работы — спальня, — доверительно сообщил он полной фигуристой даме, протискиваясь мимо нее, на что та, покосившись на мужа, томно воскликнула:
— Никогда!
Дмитрию повезло — с третьей попытки проводники нашли его купе, и он отблагодарил их признанием:
— Вы настоящие проводники!
Шумно входя и падая на нижнюю полку, он сказал сам себе:
— Тс-с…
Но заснул он далеко не сразу. Полки, стол и дверь кружились перед глазами. Его болтало из стороны в сторону, в сознании вспыхивали и гасли огни, стук колес превратился в отчетливое: «Никогда, никогда, никогда…»