— Так вот, — тихо продолжала она, — у меня, видно, в крови его гораздо больше. Наверное, потому, что я родилась вблизи рудных залежей. — Последовала пауза, потом она снова спросила: — Они говорили тебе, что я чую серебро? — И не дожидаясь ответа: — Говорили, говорили. Они так думают. Но это неправда. Я не чую серебро. Оно ко мне тянется.
— Что?
— Это серебро, что у меня в крови — как магнит. Оно тянет к себе другое серебро, ну, не тянет, наводит на себя. Наводило… Я не умею объяснить, поэтому никогда не говорила об этом. Да, так было. Но после той грозы все стало наоборот.
Она снова замолчала. Джеф ничего не спрашивал, пораженный то ли смыслом ее слов, то ли самой ее откровенностью.
— Эти магниты… они как бы повернулись другой стороной. Теперь не я тяну к себе серебро, а оно притягивает меня к себе.
До него наконец дошло.
— Значит, — от волнения он забыл о вежливости, — ты теперь можешь жить только здесь?
— Да.
— Но здесь жить нечем! Ты здесь с голоду умрешь!
— Не умру. Ты видел, как я стреляю.
— У тебя и ружья-то нет… Погоди… А Рассел? Что он скажет?
Она не ответила.
— Он согласится остаться здесь?
— Не знаю. — В голосе ее было прежнее безразличие. Она встала. — Я пойду пройдусь. Хочу посмотреть на шахту вблизи.
Сонливость опять одолела его. Он заполз в палатку и задремал. Разбудили его голоса Джонсона и Рассела. Говорили что-то о муке и солонине. Рассел ругался по обыкновению. Заключив свою тираду, он спросил:
— А где Дон?
— Пошла прогуляться. — Джеф зевнул. — Сказала, к шахте.
— Давно?
— С час, наверное. — Джеф посмотрел на него недоуменно. — А может, и два… не знаю…
Не говоря ни слова, Рассел швырнул мешок, который держал в руках, на землю и бросился бежать вниз по склону. Джонсон ринулся за ним.
Джеф догнал его, на бегу спросил:
— Что случилось?
— Мы только узнали… шахту сегодня будут взрывать… дорога… ему трудно было говорить, — а она наверняка спустилась… — И побежал быстрее. Джеф тоже наддал ходу.
Чтобы сократить дорогу, надо было бежать через город. Он был так же пуст, как и прежде. Некого окликнуть, предупредить, задержать…
Джеф отчаянно крикнул, и голос его гулко разнесся по улице:
— Но ведь они не будут взрывать шахту, если там человек!
Джонсон только махнул рукой.
В этот момент раздался взрыв.
Рассел упал на землю. Его не сбило взрывной волной, он просто упал. Вокруг змеились пылевые вихри. Рассел, воя, лежал вниз лицом на деревянной мостовой. Пальцы его скребли пыль. Остальные не могли двинуться с места. Джонсон размазывал пот, катившийся по лицу.
— Если бы… — хрипло сказал он, — если бы мы успели…
— Если бы мы успели, — тихо ответил Джеф, — я думаю, она все равно бы не вышла из шахты… — Прежде чем закончить фразу, он оглянулся. Все рушилось. Одного взрыва оказалось достаточно. С треском проваливались крыши. Падали опорные столбы. Пыль вихрилась, закрывая небо. Мертвый город исчезал. Гибнут и мертвые… И над всем медленно оседали черные хлопья сажи.
— И может быть, — сказал Джеф, — лучше было не выходить.
Факты НФ-истории
Принято считать, что термин «научная фантастика» («Science Fiction») ввел в обиход в 1926 году отец американской НФ-журналистики Хьюго Гернсбек. Этот миф прочно утвердился в сознании исследователей и читателей фантастики. Почему миф? — удивитесь вы. Да потому, что с легкой руки известного русского популяризатора науки, основоположника научно-занимательной литературы и страстного энтузиаста фантастики, Якова Исидоровича Перельмана (1882–1942) в России термин «научная фантастика» появился за 12 лет до «эпохального открытия» американского инженера-фантаста. В 1914 году журнал «Природа и люди» опубликовал единственный художественный опыт Я. Перельмана — рассказ «Завтрак в невесомости». В подзаголовке значилось: «научно-фантастический рассказ». А вот относительно другого термина, имеющего более широкую трактовку — «фантастика», — никаких мифов. Здесь все точно: это понятие, применительно к особому роду литературы, впервые ввел в обиход в 1830 году известный французский писатель и критик Шарль Нодье в статье, которая так и называется — «О фантастическом в литературе». Вот так: у древнейшего жанра появилось «имя» лишь в XIX веке.
В 1922 году основоположник болгарской фантастики Светослав Минков на собственные деньги открыл небольшое частное издательство «Аргус», намереваясь популяризировать литературу «нового типа». К нему присоединился его друг, впоследствии известный писатель Владимир Полянов. Их мечтой было объединить вокруг своего детища молодых литераторов, чье творчество основано на фантастическом отображении реальности. Чтобы понять всю грандиозность замысла, напомним, что болгарская литература, при всем богатстве фольклорного наследия, до 1920-х годов оставалась едва ли не самым укрепленным и преданным в Европе бастионом реализма, всячески избегая искушения фантастикой. Увы, главному издательскому проекту «Аргуса» — книжной серии «Галерея фантастики», в которой планировалось представлять лучшие фантастические имена мира (вдумайтесь только — в 1922 году!) — не дано было осуществиться. Издательство просуществовало меньше года, успев выпустить всего две книги.
В 1928 году вышел роман Александра Беляева «Борьба в эфире» и почти сразу же был запрещен. Беляев написал пародию, роман-буфф. В нем даже персонажи нарочито схематичны. Мир будущего «Борьбы в эфире» — это не только мир технических чудес (не случайно этот роман часто характеризуют как каталог научно-фантастических идей), это мир, где существуют два враждебных друг другу социально-политических лагеря: Советская Европа и последний оплот загнивающего капитализма — Америка. Американцы в изображении Беляева выглядят карикатурно: маленькие, заплывшие жиром, лысые и с большими головами. Но и представители «коммунистического лагеря» обрисованы ничуть не лучше: хлипкие лысые уродцы. Поэтому не удивительно, что роман оказался под запретом. Зато особый интерес к нему в годы «холодной войны» проявили американские издатели. Роман вышел на английском языке по рекомендации… спецслужб США! Еще бы, ведь в книге впервые была описана война с Америкой. А американский читатель должен знать, какие технологии может использовать «Империя Зла» в вероятной войне против «Свободного мира».
Подготовил Евгений ХАРИТОНОВ
Проза
Елена Хаецкая
Добрый люди и злой пес
В тот день в Монферье пришел незнакомый человек. Он шел один, без спутников, не имея при себе даже посоха. Покачивал руками, будто норовил ухватиться за воздух. Очевидно, он уже плохо соображал — по крайней мере, так показалось Мартоне, которая первой завидела его на краю деревни.
Мартона остановилась, придерживая фартук зубами, — рвала траву для кроликов и набрала уже полный подол. Прищурившись, разглядывала путника без страха и особенного интереса. Дала ему подойти поближе; сама не двинулась с места.
Он ковылял, глядя перед собой мутными, невидящими глазами. Казалось, Мартоны он не замечает. Переставлял ноги — больше ничего. Когда женщина окликнула его, остановился, будто разбуженный.
«Вот тут-то я и разглядела его как следует, — рассказывала потом эта добрая женщина своему мужу Пейре. Она жалостливо морщила лицо и трясла головой. — Исхудал, как щепка. Болен — это понятно. В углу рта кровь запеклась. Скулы торчат, губы будто суровой ниткой обметаны, такие сухие. Волосья серые, не поймешь, от пыли или седые… Лысина на макушке. А глазищи светлые, будто водица, и — на пол-лица… Я ему: да куда же ты идешь, добрый человек? А он…»
…А он остановился, руку перед лицом поднял, будто защищаясь (да кто же его, такого, посмеет ударить!). Рука почти прозрачная, тонкая, сквозь пальцы свет сочится. И молвил в ответ еле слышно: