Потом объявился лысый очкарик, с которым Дикинсон сцепился в баре. При виде его эти гориллы вытянулись в струнку. Мне это совсем не понравилось, я решил не изображать из себя верного солдата Панчо Вильи и выложил все, что знал.
Да только что я тогда знал?! Практически ничего.
Лысый оказался большой шишкой в службе информационной защиты и, в отличие от приезжих громил, не рычал на меня, вопросы задавал тихо и как-то утомленно, но этим еще больше напугал. Наслышан я про таких спокойных ребят: сигарету предлагают, пива холодного, советы дают правильные, потом — бац! — три пожизненных срока за нанесение урона национальной безопасности.
После допроса, который все они упорно называли собеседованием, я подписал кучу бумаг о неразглашении, и меня отпустили.
Лысый вернул ключи от машины и проводил до стоянки. Там он заговорщицки подмигнул и заявил, что я легко отделался. Его, к примеру, вообще допрашивали с помощью полиграфа. А все потому, что он несколько раз пил с Дикинсоном. Лысый облизнул губы и сказал, что в такую жару в самый раз промочить глотку. Я не стал возражать и оставил свою машину на их стоянке, благо идти было недалеко.
В баре почти никого не оказалось; наверное, ученых тоже трясли на предмет знакомства с Дикинсоном. Лысый приналег на джин с тоником, а я осторожно попивал светлое пиво и все ждал, когда же он начнет задавать хитрые вопросы и ловить меня на противоречиях. Но вместо этого лысый сам разговорился.
С его слов я понял, что никакого русского хакера на самом деле не было и будто сам Дикинсон разработал и запустил в сеть очень хитрую программу, которая не только анализировала спектр сигналов, но еще и имитировала эти сигналы, размещая их в проверенных добропорядочных базах данных. Но самая подлость, за которую Дикинсону надо бы шею свернуть, состояла в том, что в программе каким-то образом то ли возник, то ли был привнесен весьма опасный компьютерный вирус.
На мой вопрос, а куда же глядела служба безопасности, он похлопал меня по плечу и принялся втолковывать что-то насчет сильной криптографии, при которой файл разбивается на мелкие кусочки и раскидывается, как пазл, по множеству серверов, а в нужном месте вся эта дрянь собирается воедино. И адресов сборки может быть столько, сколько есть подключенных к сети любителей поисков внеземных цивилизаций. Рассказал он и о забавном методе шифровки информации, когда сама информация выглядит как «белый шум», наподобие, скажем, космического радиоизлучения. А всю авантюру Дикинсон затеял якобы для того, чтобы окончательно не прикрыли его исследования, да только, скорее всего, он просто сошел с ума, потому что дурацкий обман быстро открылся.
На Дикинсона были очень злы еще и потому, что ядовитый вирус, который сидел в его программе, теперь свирепствовал в очень важных базах данных, в том числе и правительственных. В конце концов вирус добрался до систем слежения. Некоторые радиотелескопы вместо того, чтобы честно обеспечивать связь с орбитальными силами, стали передавать пакеты бессмысленных сигналов прямо в космическое пространство, пока их не отрубили от сети.
Тут меня проняло: а что, если все это и впрямь дело рук космических злодеев, и маленькие зеленые человечки все-таки добрались до нас? Но лысый только выругался в ответ. «Если бы информация шла в конкретную точку на небе, — сказал он, — еще можно было бы строить фантастические предположения. А так — сигналы посылались куда ни попадя, во все стороны. Черт с ними, с сигналами, — шепотом добавил он, — дело не в них, а в том, что национальная система ПРО чуть ли не на два часа сошла с ума. Стукни в голову какому-нибудь аятолле пульнуть в это время по Вашингтону своей ржавой ракетой, лучше вообще не думать, чем все могло кончиться».
Наверное, у меня лицо перекосило, потому что лысый ухмыльнулся и заметил, что даже не это самое страшное. В какой-то миг вся сеть оказалась забитой огромным количеством закодированной информации, которая невесть откуда взялась и невесть куда исчезла. Была ужасная минута, когда самолеты могли упасть на землю, поезда сойти с рельсов, электростанции выключиться, и так далее… Жертвы исчислялись бы миллионами, в лучшем случае. В это время горстка арабских террористов могла захватить Белый дом, Конгресс, Пентагон или клуб «Голубая устрица» — в зависимости от вкуса и настроения. И поэтому Дикинсон получит все, что ему причитается, а сигналы, которые он сможет теперь принимать до конца жизни, будут слышны лишь из соседней камеры. Если же кто-то скроет от правительства важные сведения о преступнике, у него будут крупные неприятности. Разумеется, речь не идет о присутствующих…
Я возвращался в гостиницу с тяжелой головой, размышляя над тем, в какое серьезное дело я влип по самые брови. Но насколько оно было серьезным, я сообразил лишь потом. А вначале я ничего не мог понять, потому что когда вошел в свой номер, то получил по голове чем-то тяжелым и твердым.
Очнувшись, я обнаружил, что сижу у стены, а руки и ноги крепко привязаны полотенцами к креслу. В башке гудело, как в вытяжной трубе, а в глазах рябило. Когда я немного прочухался, то заметил, что телевизор в номере включен, только вместо передачи на экране мелькают темные и светлые пятна, от которых до рези болит под веками. Прикрыв глаза, я подождал, пока резь не исчезнет, а когда снова открыл, то увидел, что на моей кровати сидит Дикинсон собственной персоной и внимательно смотрит на меня.
Потом он заговорил. Голос у него сильно изменился, стал скрипучим, каким-то мультяшным, что ли! Он извинился и сказал, что сразу меня не узнал. На это я ответил, чтобы он не расстраивался из-за такой мелочи, а раз уж я — это действительно я, то почему бы ему меня не развязать. Он поморщился и сообщил, что это для моего же блага. Чтобы меня не сочли его сообщником, хотя все это пустяки… И что он немного побудет здесь, а потом уйдет.
Тут он замолчал и принялся опасливо водить носом, словно собака, учуявшая скунса. Вдруг он слетел с кровати, как будто ему пинка дали, подскочил к креслу и принялся водить руками надо мной. Схватил за воротник, дернул, словно нитку вытаскивал, и сунул мне под нос штуку, похожую на булавку с маленькой круглой головкой. Я сразу понял, что это такое.
Ай да лысый! Профессионал, сразу видно. Понятно, что зубы мне заговаривал, но когда успел микрофон в воротник всадить, хоть убей, не знаю! Разве что когда по плечу хлопал…
Глаза у Дикинсона остекленели, он швырнул микрофон на пол и забегал по комнате. Да только по ней не очень-то разбежишься. Его мотало от кровати к стене, от стены к дивану, а от дивана кидало к телевизору, словно компания невидимок перебрасывала его тулово друг другу.
Когда беднягу отпустило, Дикинсон бросился в ванную, там зашумела вода и раздалось рычание — похоже, его рвало. Я же скосил глаза себе под ноги, пытаясь разглядеть микрофон, и сказал негромко: «Эй, парни, если меня слышите, поторопитесь, у него крыша съехала…» Тут Дикинсон вернулся в комнату, весь мокрый и помятый, и я заткнулся.
Он вроде бы успокоился и снова принялся ходить от стены к стене, что-то бормоча о невыносимом одиночестве разумной Вселенной, о каком-то «первичном бульоне», застывшем в ожидании первотолчка, и тому подобную чушь. Ну, а я ждал, когда же ворвутся бравые ребята и спасут меня.
Мелькание на экране раздражало, но, приглядевшись к чередованию пятен и теней, я тут же понял, что этого не следовало делать. Глаза мои словно прилипли к телевизору, веки не желали опускаться, а взор я не мог отвести в сторону — дрожащие линии и разноцветные многоугольники возникали и исчезали в завораживающем ритме. И чем дальше, тем больше цветов и фигур мне удавалось разглядеть; казалось, еще немного, и весь этот калейдоскоп рассыплется, открыв удивительно ясную и простую картину, и тогда мне все станет понятным, доступным и весьма приятным.