До дома Пола, где я прожил все эти несколько недель, оставалось чуть больше мили. Молодой журналист мне очень нравился; общаться с ним, а также с его сестрой и ее подругой, мне было легко и приятно. Несмотря на разницу в возрасте, мы четверо отлично ладили и почти всегда понимали друг друга. Пол, во всяком случае, явно считал, что на мое мнение можно положиться, поэтому все трое нередко обращались ко мне за советом по тому или иному вопросу. Чаще всего они, конечно, спрашивали, что я думаю о причинах нынешнего кризиса и как лучше всего выйти из сложившейся ситуации, и я изо всех сил старался быть им полезным. Был ли я в своих оценках объективен и беспристрастен? Были ли они правы, считая меня авторитетом в политических вопросах? Мне казалось, что да. Я надеялся на это. И все же о своем разговоре с Тукликом я не сказал им ни слова.
Крупные капли воды косо ползли по стеклу окна. Иногда они сливались друг с другом и начинали двигаться быстрее. Встречный поток воздуха раздувал их, расплющивал по стеклу, сгонял в угол окна. Ветер, дождь, тряска — эти три силы словно сговорились между собой и теперь действовали заодно, стараясь как можно скорее столкнуть дождевые капли куда-то в небытие, в забвение.
Впрочем, пришедший на ум образ не понравился мне — слишком точно он отражал происходящее и слишком мало в нем было надежды. Сильно тряхнув головой, чтобы отогнать мрачные предчувствия, вызванные видом гибнущих в безвестности водяных капель, я стал смотреть сквозь мокрое стекло на дома вокруг. Это продолжалось недолго. Вскоре Силз притормозил и свернул в ворота сада — на короткую гравийную дорожку, ведущую к его дому.
Пол жил в одноэтажном каменном домике — довольно простом и маленьком, но зато перед ним был довольно широкий двор. Земля во дворе была покрыта похожей на мох сизовато-зеленой губчатой растительностью, которую они здесь называли травой. Еще во дворе рос могучий красавец-дуб с толстым коричневатым стволом и глянцевыми ярко-желтыми листьями. Его нижние ветви нависали над подъездной дорожкой, а тень от кроны была такой большой, что накрывала не только двор, но и половину дома.
Этим вечером я собирался поработать. Каким бы обманчивым ни было царившее в городе спокойствие, сосредоточиться на поэзии оно позволяло, и мне казалось, что я сумею написать несколько стихотворений, отталкиваясь от моих первых впечатлений — от картин и звуков, которые встретили меня на Каледонии. Замахиваться на что-то большее я пока не отваживался, ибо эмоциональная сторона жизни колонии еще не была мне окончательно ясна.
Достав свой портативный универсальный экран, я засел за работу. За год, прошедший с тех пор, как я его приобрел, экран успел стать мне верным другом и помощником. Его активная матрица могла преобразовывать написанные от руки строки в печатный текст, так что я мог видеть и рукописный вариант стихотворения, и примерную версию того, как оно будет выглядеть в книге. Поначалу наличие двух изображений изрядно меня раздражало, но вскоре я привык к этой особенности своего портативного экрана и уже не мог без нее обходиться. Глядя на печатный вариант стихотворения, я мог лучше прочувствовать его форму и иногда глубже вникнуть в смысл написанного, поскольку, по моему глубокому убеждению, содержание и сила воздействия любого стихотворения — в особенности написанного «белым стихом» — во многом зависит от расположения строк и слов в них. Экран же позволял мне исправить в готовом стихотворении те мелкие погрешности, которые я обычно замечал, только когда держал в руках вышедшую из типографии книгу.
Набросав начерно несколько строк, я надолго задумался, подыскивая подходящую рифму для последней строфы, которая помогла бы мне сохранить мысль. Краем уха я слышал, как Пол включил в соседней комнате телевизор. Передавали специальный выпуск новостей, посвященный тому, что официально именовалось в Льюкарсе «Нашими небольшими проблемами». Сначала я не особенно прислушивался к тому, что говорил диктор, но постепенно его голос все глубже проникал в мое сознание, и в конце концов я не выдержал и отложил работу (что в любом случае было самым правильным, поскольку я на собственном опыте убедился: если не можешь найти рифму, лучше встать и пройтись, а не стараться «высидеть» ее). Выйдя в соседнюю комнату, я присоединился к сидевшим перед телевизором Полу, Полине и Дженнис.
Я испытал странное чувство, увидев на экране телевизионную версию того, что произошло со мной и с Полом больше двух недель назад. Видеоряд сражался в моем сознании с моими же собственными воспоминаниями! Неужели на улицах было так много людей, недоумевал я. Действительно ли от сожженной машины поднимался такой черный, жирный дым? Может ли быть, чтобы бросивший меня на землю взрыв изуродовал столько домов и оград?
Передо мной было как будто две реальности — совсем как несколько минут назад, когда, работая над стихотворением, я сравнивал между собой рукописный и набранный тексты. Взрыв, который произошел на моих глазах, помнился мне совсем другим, и я готов был возмущаться, протестовать, но передо мной были документальные кадры — неопровержимые свидетельства того, что я ошибался. Должно быть, поэтому, глядя на экран телевизора, я не на шутку рассердился. Мне казалось ужасно несправедливым, что события, зафиксированные бездушными видеокамерами, оказались совсем не такими, какими я их помнил. Немного облегчения принесли мне и слова Пола, который объяснил, что события, частично заснятые на пленку им самим и случайно оказавшимся в толпе видеолюбителем, были впоследствии восстановлены с помощью компьютера на основе свидетельств очевидцев. В этой демонстрации якобы документального репортажа я продолжал видеть какой-то подвох и, к несчастью, не ошибся. Появившийся на экране комментатор — седовласый представительный мужчина, явно принадлежащий к поколению первых колонистов — заявил, что, по мнению властей Льюкарса, вдохновителем и организатором взрывов, чудом не приведших к человеческим жертвам, является «известный лидер так называемых младокаледонцев, местный журналист Пол Силз».
Несколько мгновений мы все сидели, как громом пораженные. Потом Пол пошевелился в кресле и простонал:
— О, Господи!.. Вот что получается, когда единственная на планете телевизионная станция оказывается в руках правительства! Как бишь они сказали?.. «Вдохновитель и организатор»?.. Ну и ну!
Полина нервно усмехнулась.
— Ты давно хотел прославиться, Пол! Вот тебе, пожалуйста…
— Не такую славу я имел в виду. — Он покачал головой и улыбнулся. — Хотя лучше скандальная известность, чем никакой.
Полина откинула назад свои густые рыжие волосы.
— Нет, Пол, кроме шуток, это может быть опасно. Похоже, тебя специально подставляют.
— Да, — вставил я. — Тебе нужно быть очень осторожным, Пол. Эта передача превратила тебя в мишень. И если раньше у старших колонистов не было конкретного врага, то теперь у них есть ты. Впрочем, опасность грозит не только тебе, но и Полине, и даже Дженнис.
— О, нет, мистер Лэмб, я не думаю, что в городе может повториться что-то похожее, — возразила Дженнис. — Жители Каледонии никогда не были склонны к насилию. Хотя, — добавила она поразмыслив, — положение действительно складывается неприятное.
Пока она говорила, я смотрел на нее. Дженнис была высокой — всего на дюйм-полтора ниже меня — и стройной, но не худой, а спортивной, атлетически сложенной молодой женщиной. Темно-русые прямые волосы были острижены довольно коротко и едва доставали Дженнис до плеч. Ее миловидное лицо с высокими скулами и узкими, как у азиаток, глазами, начинавшими задорно сверкать, когда она улыбалась, производили на меня сильное впечатление. Иными словами, это был мой тип. Тридцать лет назад я регулярно влюблялся в таких женщин.
— Объяснить эти взрывы довольно трудно, — продолжила Дженнис после небольшой паузы. — Я уверена, что это не молодежь, но я так же не могу представить, чтобы старые колонисты пошли на такое. В конце концов, мы же их дети!.. Неужели весь этот шум поднялся только из-за того, как следует относиться к анпикам? Просто в голове не укладывается!..