Все это его абсолютно не интересовало.
И лишь когда очумевший китаец, завершив объяснения, подскочил к ним с извиняющейся улыбкой, когда он пониженным голосом, скороговорочкой доложил, что господин лейтенант понимает, в каком вы сейчас состоянии от этого прискорбного инцидента, и не требует показаний, их можно дать завтра в любое удобное время, а потом от себя добавил, еще больше понизив голос: «Я думаю, что это необязательно», — вот только тогда он как бы очнулся и нейтрально спросил:
— Мы можем ехать?
— Да-да, конечно, уважаемый мистер Марголин. — И китаец распахнул перед ними дверцы точно такой же приземистой и затененной машины. — Пожалюйста, мистер Марголин, нас никто не препятствует…
Правда, перед тем как устроиться на сиденье из белой кожи, он немного помедлил. Однако дело здесь было, конечно, не в «состоянии от этого прискорбного инцидента». Не в состоянии и не в самой машине, которая тоже могла бы вызвать теперь неприятные ассоциации. Дело здесь было совсем в другом.
Просто он только сейчас вспомнил, под какой фамилией находится в этой стране.
Большую часть оставшегося пути он молчал. Он то ли расслабился и спокойно дремал, то ли, напротив, сосредоточился, отключившись от всего менее важного, и, покачиваясь в такт движению, полуприкрыв глаза, мысленно еще раз готовился к предстоящей беседе. По безжизненному его лицу, казалось, утратившему все теплые краски, догадаться ни о чем было нельзя. Во всяком случае, прерывать это молчание никто не решался. И только когда пейзаж за окном расширился и стал уже совсем сельским: маленькие ухоженные плантации, огородики, где между грядок покоилось в воде желтое небо, — он утопил специальную кнопку на боковой дверце машины, и подождав, пока толстое звуконепроницаемое стекло разделит пассажирский и шоферский отсеки, снова откинулся на сиденье и негромко сказал Касиму:
— Выясни, кто это сделал.
— Хорошо, — ответил Касим, даже не шелохнувшись.
— Сколько времени тебе нужно?
Касим подумал.
— Недели две-три.
— Какие-нибудь соображения есть?
— Сейчас — нет.
Машина, не сбавляя скорости, вошла в поворот.
— Ну что там еще?
— Все то же. Южный банк, — ответил Касим.
— По-прежнему не хотят работать?
— Отказываются категорически.
— Ломейкин говорил с ними?
— Ломейкин туда летал и получил от ворот поворот.
— У них там… как его… Коротеев?
— Слышал, как его называют? «Японский бульдозер».
— Забавно. Он свой отказ чем-нибудь мотивирует?
— Утверждает, что хочет остаться полностью самостоятельным.
— Ну, это фикция. С «алтайским пулом» он работает, по-моему, уже года четыре.
— Знаешь, «алтайский пул» — это вообще нечто особенное.
— Ну так что? — сказал он. — Давай конструктивные предложения. Касим чуть прищурился.
— У меня все готово, — после непродолжительной паузы сказал он.
— Тогда в чем дело?
— Нужна санкция.
— Чья?
— Лично твоя.
Теперь они уже оба некоторое время молчали. Машина вышла из поворота, и скорость на гладком покрытии практически не ощущалась. Будто едва-едва покачиваешься в колыбели. Плантации за окном сменились бугристой желтоватой равниной.
Он вздохнул и безо всякого интереса глянул на этот пейзаж. А потом вежливо и несколько утомленно сказал:
— Касим, будь другом, пожалуйста, реши эту проблему.
На встречу он опоздал не более чем на пять минут. Когда ведомый все тем же чрезмерно улыбающимся китайцем, после покушения, вероятно, чувствовавшим себя еще немного растерянным, он поднялся по ступенькам крохотной виллы, утонувшей в нежно-воздушном буйном яблоневом цветении, стрелка на циферблате часов, постукивающих в полумраке гостиной, только-только отошла от цифры «двенадцать» и ажурный посеребренный кончик ее замер против первого большого деления.
Ожидание еще не приобрело раздраженный характер.
Он это мгновенно заметил и потому, легко опустившись в кресло с золочеными подлокотниками, возле которого остановился китаец, сдержанно произнес:
— Здравствуйте, господа.
Сразу же зашуршал из-за спины негромкий перевод на английский, и сидящие в отчетливом полумраке люди чуть наклонили головы. В этот раз их было больше, чем на прошлых переговорах: в некотором отдалении от уже знакомых ему француза, немца и итальянца, более-менее изученных за последние месяцы, в общем, благожелательных и потому в настоящий момент опасности не представляющих, в таком же, как у него, золоченом кресле с гнутыми подлокотниками сидел четвертый партнер — китаец (естественно, ради него они все и прилетели в Гонконг): сухощавый, совершенно без возраста, сидевший абсолютно прямо, как деревянный.
Именно он и начал беседу, не пошевелив ни одним пальцем выложенных вперед костлявых узких кистей рук.
— Я слышал, что у нашего уважаемого гостя были некоторые… неприятности по дороге. Примите мои сожаления. Мир стал безумным, и никто не может сказать, что с ним будет даже через минуту. — Темное, какое-то подсушенное лицо было непроницаемым. Или, может быть, даже участливым; черт разберет эти китайские лица.
Он смотрел в скорбные, полные черноты глаза мистера Чена и чем дольше смотрел, тем больше чувствовал в себе странную ненависть.
«Ты же сам, наверное, все это и подстроил, — внезапно подумал он.
— Сам все рассчитал, подбил бабки, отдал приказ местному своему «Касиму». Сальдо, по-видимому, оказалось не в мою пользу. И вот, пожалуйста, выскакивает на повороте чурка с гранатометом».
Он знал, что его подозрения, скорее всего, безосновательны. Кому-кому, а мистеру Чену это сегодняшнее покушение просто невыгодно. Никому из присутствующих оно невыгодно. Тут все люди разумные и понимают, что без него операция осуществиться не может. И все-таки след к покушению тянется, вне всяких сомнений, отсюда.
Во-первых, говорил он, ни один человек в России не знал, что он собирается в эти дни быть в Гонконге. (Даже Касим не догадывался практически до самого вылета.) Во-вторых, неизвестен был адрес, по которому его должны были здесь повезти. Кстати, он до сих пор не знает этого адреса. А в-третьих, господа, в-третьих, у нас так топорно эту работу не делают. Хотели бы отключить, поверьте, отключили бы без вопросов. Да и зачем в Гонконге — гораздо удобнее, например, в Санкт-Петербурге или Москве.
Нет, как хотите, а эта ниточка тянется из вашего «зоопарка». Это не мой прокол, утечка информации произошла в другом месте. И, по-моему, господа, вам следовало бы «прозвонить» всю местную ситуацию. Именно так, к сожалению, именно так, господа. Нельзя же, в конце концов, спотыкаться на таких пустяках.
Вся эта тирада была выслушана в абсолютном молчании. И молчание еще некоторое время царило после того, как он свою речь завершил. И по мере того, как росла, становясь значимой, тишина в сумеречной гостиной, по тому, как все четверо смотрели не на него, а в пространство, как будто узрели там нечто неожиданное, главное — по тому, как чуть слышно пришмыгнул носом Касим, находящийся где-то слева, стало ясно, что он их снова полностью переиграл. Он их переиграл, как переигрывал уже несколько раз и как будет переигрывать впредь. Он будет переигрывать их всегда, просто потому, что прошел через такие джунгли, каких при всем здешнем опыте они не могут даже вообразить.
Нив каком Гонконге таких джунглей нет.
— Мы очень сожалеем, — наконец с чопорной вежливостью повторил мистер Чен.
И опять склонил голову, как бы признавая свою вину.
В результате данный инцидент был предан забвению. Не было никаких сомнений, конечно, что на расследование теперь будут брошены лучшие силы мистера Чена, что весь Гонконг, а если понадобится, и вся Европа, будут теперь исследованы, обнюханы и перекопаны буквально по сантиметру, что задействованы будут все связи в полиции и криминальных структурах, что виновные будут найдены и понесут заслуженное наказание. Он нисколько не сомневался, что именно так и произойдет. Только лично к нему это уже не имело ни малейшего отношения.