Главную роль в картине исполнил популярный комик Мартин Лоуренс («Дом большой мамочки»). Он же выступил и продюсером фильма. А режиссером стал, снимавший доселе лишь телесериалы (правда, очень много и долго), Гил Джунгер. Бюджет фильма невелик, всего 50 миллионов, однако быстро окупился — лента больше месяца находилась на лидирующих позициях по сборам. В чем секрет такого успеха — сказать сложно. Возможно, все тот же эффект узнавания, возможно, многочисленность афроамериканской аудитории… Кстати, угадайте с одного раза, какой музыке Джамал учил средневековый оркестр?
Пол Ди Филиппо
ПОЖИЗНЕННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Безымянный преступник, совершивший убийство, пойманный, осужденный, приговоренный и заключенный в камеру смертников, наблюдал, как власти готовятся казнить его заместителя.
Убийца занимал место в ряду кресел, заполненных свидетелями, приглашенными на заседание Государственной администрации неумолимого правосудия. Его не представили присутствующим, когда стражники грубо и с некоторой брезгливостью, подтолкнули его к креслу. Никто не пытался пожать ему руку или познакомиться.
Что же, вполне объяснимо. Тем более, что обмен жизнями, этот законный, а заодно и высокоморальный акт, оставался пока незавершенным.
Но ему было обещано: как только казнь состоится, все изменится.
Обещание, которому он до сих пор не мог поверить.
Почти не уделяя внимания спектаклю, медленно развертывавшемуся перед ним, безымянный мужчина попытался угадать остальных актеров.
Начальника тюрьмы он, разумеется, узнал, как и дюжину членов Совета по ренормализации. Людей, бойко стучавших по клавиатуре ноутбуков, он определил как представителей прессы. В даме и господине, распространявших вокруг холод официоза, он безошибочно признал политиков. И с легкой дрожью воззрился на любопытное трио: двоих мужчин в дорогих костюмах и элегантно одетую женщину. Это, разумеется, доктора. Доктора, которым поручено наблюдать за ним. Неистребимая аура ежеутренних обходов и обследований: казалось, запахи операционной все еще льнут к их безупречно скроенной одежде.
Но основную массу, очевидно, составляли родные и знакомые заместителя, державшиеся со спокойным достоинством. Многие тихо всхлипывали, держась за руки, обнимая друг друга, что странным образом расстраивало безымянного человека. Он поспешно отвел от них глаза, не успев понять даже, сколько их тут, какого они возраста и пола.
И все же он сознавал, что скоро, совсем скоро придется отождествить живые, залитые слезами лица, с фотографиями, которые изучал так много месяцев. Скоро его близость с этими незнакомцами не будет сводиться исключительно к именам и лицам.
Родственников безымянного убийцы в зале не было. Да и к чему? Человек, которым он был когда-то, скоро умрет.
Глаза безымянного, как и всех присутствующих, были сейчас прикованы к противоположному концу комнаты, вернее, к широкому окну с пуленепробиваемым стеклом, где трудились несколько человек, изменяя и регулируя фокус.
Техники закончили проверку механизмов смерти: капельниц, игл, биомониторов и видеокамер. Должно быть, тем, кто оставался невидимым публике, был подан какой-то сигнал, потому что санитары ввезли каталку с заместителем, которого поддерживали специальные поручни из пенопласта. Худой и изможденный, он, однако, пребывал в полном сознании, благодаря болеутоляющим и транквилизаторам. После того как каталку сумели поместить в самый центр паутины из проводов, заместитель нашел в себе силы слегка приподняться на локте, оглядеть публику и со слабой улыбкой махнуть свободной рукой. Именно в это кратчайшее мгновение, перед тем как заместитель рухнул навзничь, изображение умирающего навсегда неумолимо отпечаталось в мозгу убийцы.
Когда все подушки были вновь взбиты и живописно разбросаны по каталке, в правую ладонь заместителя вложили пусковое устройство с проводом-дугой, ведущим к аппарату смерти. К смертнику приблизился священник церкви Гайанских Прагматичных Панденоминационалистов. Нервно одергивая зеленую рясу, он воззрился на собравшихся по другую сторону стекла. Техник нажал кнопку переключателя, и звуки с той стороны барьера: писк приборов, кашель, шарканье и шепот — понеслись из динамиков, такие громкие, что безымянный мужчина невольно поморщился.
Но тут заговорил священник.
— Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями бескорыстной жертвы, которую может принести каждый индивид обществу. И жертва эта, приносимая человеком, лежащим перед нами, куда более велика, нежели скудные дары, как то: кровь или жизненно важные органы. Он готов отдать свое имя и самую личность, чтобы другой мог занять его место, жить и наслаждаться жизнью. Обреченный погибнуть от неизлечимой болезни, он предпочел добровольную смерть, приняв на себя законно, с точки зрения морали и этики, грехи своих сбившихся с пути братьев, чем дал виновным шанс начать новую жизнь. В то же время можно сказать, что требования общественности, жаждущей справедливости и наказания, вполне удовлетворены. Совершено преступление, самое возмутительное преступление, а именно, убийство, но сегодня оно уравновесится смертью его совершившего. Наши законы не попраны, преступник не избежит наказания, и чаши весов не колеблются.
Я больше не стану превозносить находящегося здесь человека. Прошлой ночью в больнице я присутствовал на официальной церемонии прощания, устроенной его любящей семьей и друзьями, и все мы, сидя у его постели и глядя в просветленное лицо, долго с ним беседовали. Трогательное событие, когда радостные воспоминания смягчали скорбь и осушали слезы. Он знает, с какой любовью, благодарностью и почтением относятся к нему окружающие. Поверьте, все необходимые слова уже были сказаны.
Послышались громкие рыдания и всхлипы родных заместителя. Безымянный человек поморщился, провел потной ладонью по пробивающейся на еще недавно выбритом черепе колючей щетине. Ему показалось, что он нащупал шрам, тонкой линией окруживший темя, хотя, по правде сказать, он был уже почти невидим.
— И теперь, — продолжал священник, — человек, лежащий здесь, принимает не только новое имя, но и надевает окровавленные одежды, и берет на себя грехи убийцы, известного, как…
Тут священник пробормотал имя, когда-то принадлежавшее человеку, сидевшему по другую сторону стекла. Любопытно, что знакомые гласные звучали глухо, отстраненно, словно откуда-то издалека. И казались совсем чужими, не имеющими к нему никакого отношения.
— Однако этот груз, — разглагольствовал священник, — не покажется этому благородному человеку слишком обременительным: провидение не оставит его. А теперь помолимся.
Звук отключили. Судя по движению губ, священник читал молитву, склонившись над распростертым человеком. Такое же молчание воцарилось среди присутствующих.
Безымянный убийца прочитал то, что тоже, как он надеялся, было молитвой..
Теперь комната смерти опустела, если не считать заместителя, по-прежнему неподвижно лежавшего на каталке. Осунувшееся лицо оставалось в тени. Зато рука, которой предстояло нажать кнопку пуска, была хорошо видна. Он станет истинным убийцей в самый последний момент, хотя при этом лишит жизни только себя. Вот оно, легкое движение пальца…
Красные глазки индикаторов на правительственных видеокамерах жадно горели, вбирая в себя происходящее. Спустя десять бесконечных минут, во время которых тщательно отмеренные дозы яда циркулировали по кровеносной системе заместителя и дыхание его медленно замирало, тюремный доктор вошел в опечатанное помещение, произвел осмотр и поднял голову. И хотя он забыл включить динамики, все сумели прочитать по губам:
— Он мертв.
Начальник тюрьмы встал и приблизился к безымянному мужчине. Тот в ужасе съежился. Угрюмый чиновник ухитрился выдавить улыбочку перед камерами и протянул руку убийце. Тот машинально ее пожал.