— Верно. А ты Уилл.
— Нет, — твердо возразил мальчик. — Уже нет.
Их первый ужин в семейном кругу в основном проходил в молчании, если не считать пары-тройки нейтральных реплик, замечаний, и просьб передать то или иное блюдо. Суон жевал без особого аппетита, если не считать единственной банки пива, которую он себе позволил. Не питая особого пристрастия к спиртному, он даже немного растерялся, обнаружив, как ему недоставало этого запаха и вкуса, ощущения общности с окружающими, которое волшебным образом создавал напиток.
Уилла убедили снять маску хотя бы на время ужина. Суон старался почаще улыбаться мальчику. Красивый парнишка, — Суону казалось, что при желании он мог бы найти сходство между ним и тем лицом, которое ежедневно видел в зеркале — отвечал если не злобным, то абсолютно безразличным взглядом.
Но, в основном, все это время Суон украдкой изучал свою жену. Эмма Суон, одновременно польщенная и раздраженная таким вниманием, старалась есть с низко опущенной головой. Сложением и ростом она напоминала свою сестру Салли, но, по мнению Суона, была симпатичнее, с более длинными и светлыми волосами, которые очень ей шли. Хотя движения от неловкости и смущения, были немного неуклюжими, в женщине чувствовалась некая врожденная грация.
Он подумал, что Глен Суон был счастливчиком.
Но теперь Глен Суон — он сам.
Означает ли это, что удача теперь на его стороне?
Когда со стола было убрано (Суон вызвался помочь мыть посуду), Эмма сказала, что Уиллу пора в кровать. Мальчик вышел из спальни в пижамке-комбинезончике. Он снова надел маску, на этот раз — насколько понял Глен — одного из диснеевских персонажей, какого-то принца зверей. Эмма подтолкнула сына к Глену.
— Скажи «спокойной ночи» отцу.
Уилл визгливо прострекотал, подражая своему герою:
— Спокой-ик-ик-ненькой ночи!
Мать и сын направились в спальню. Глен не последовал за ними.
Он слышал, как Эмма читала Уиллу книгу. Потом свет погас, и она появилась на пороге, осторожно прикрывая дверь. Женщина присела на диван и впервые за весь день глянула в глаза мужу, словно привычный ритуал перед сном дал ей силы принять решение.
— Хочешь посмотреть телевизор?
— Конечно, — кивнул Суон, поняв, что таким образом она пытается избежать разговоров. Сейчас, в первую ночь, это было вполне уместно. Но нельзя же смотреть телевизор до конца жизни!
Время шло. Как-то Эмма даже рассмеялась над шуткой комика. Суон втайне наслаждался переливчатыми звуками.
Незадолго до полуночи Эмма выключила телевизор, встала и потянулась.
— Тебе нужно на работу к восьми. Мне тоже.
— Верно, — с готовностью кивнул Глен. — А Уилл?
— Я отвезу его в детский сад по пути в «Уол-Март». [6]
Похоже, диван был раскладным. Суон огляделся в поисках белья, но следующие слова Эммы все прояснили:
— Когда Глен… когда болезнь совсем его скрутила, я купила отдельные кровати. Так было легче существовать. А теперь… Мы не можем жить, как чужие, сторонясь друг друга. Этот дом слишком мал, так что придется постоянно сталкиваться. Общая ванна, туалет… все такое. Поэтому мы должны вести себя, как добрые соседи по общежитию. Что же до остального… не знаю. Пока еще рано говорить. Ты согласен? Или я несу чушь?
Суон задумчиво свел брови.
— Добрые соседи? Что же, это по мне.
Эмма облегченно вздохнула.
— Значит, договорились? Пойдем спать. Я совершенно вымоталась.
Лежа в темноте, Глен прислушивался к дыханию Эммы, постепенно становившемуся все глуше и размеренней. Только тогда он уверился, что она уснула. Он почти ожидал, что она расплачется, но вдруг сообразил, что слезы давно уже высохли, а последние были пролиты сегодня, в зале смерти.
И, уж конечно, не по нему.
Его боссом оказался настоящий громила, с непропорционально маленькими, прямо-таки женскими руками. Звали его Тони Юбенкс. Тони был старшим в бригаде из десяти человек, работавших попарно на пяти грузовиках. Обычно он оставался в конторе, выполняя обязанности диспетчера, заполняя бумаги, принимая заказы. Но на время испытательного срока работал рядом с Суоном, действуя не только как партнер, но и как инструктор. Суон понимал: это входит в программу реабилитации. Люди, заботившиеся о его будущем, фигурально говоря, усеяли его путь наставниками и помощниками.
Суон пытался не думать о Тони как о надсмотрщике или тюремщике. К счастью, дружелюбие Тони вскоре сделало напарников почти друзьями.
С остальными сослуживцами дело обстояло не так легко.
Первые несколько недель Суон был так занят, что сумел попросту их игнорировать. Они с Тони тянули кабель. Километры нового кабеля, специально предназначенного для того, чтобы утроить диапазон частоты нового телеканала. Суон так и не понял, каким именно образом^ он никогда не был силен в физике. Да ему это было и ни к чему. Главное — практическая сторона дела. Инструменты, соединительные муфты, ретрансляторы, аппаратура для отладки и так далее. Именно этому он уделял все внимание и гордился тем, что сумел освоить подобные вещи, довольно быстро овладев мастерством.
Да и физический труд ему нравился. Устанавливать столбы в канавах и туннелях, открывать люки смотровых колодцев, водить грузовик — все это живо его интересовало.
В отличие от Тони. Восседая в кабине грузовика с очередной чашкой кофе в руке, он часто говаривал, без особого, впрочем, запала:
— Иисусе, парень, я, похоже, слишком стар для таких разминок. По ночам глаз не смыкаю от боли. Поверишь, все тело ноет, живого места нет. Хорошо еще, что ты быстро все схватываешь! Честное слово, не могу дождаться, когда снова сяду за свой долбаный стол.
На сон самого Суона тяжкий труд производил прямо противоположный эффект. Каждую ночь, после привычного ритуала, состоявшего из ужина, телевизора и короткого безразличного разговора с Эммой, он бросался в постель и мгновенно засыпал.
Часть работы состояла в общении с клиентами. Всего труднее было привыкнуть именно к этому. В офисах и домах ему встречались самые разные люди. Сначала он заикался и вел себя, как слон в посудной лавке. Даже необходимость заполнять бланки сбивала его с толку, так что без помощи Тони не обходилось.
Но со временем он и к этому привык, и в один прекрасный день, к своему удивлению, обнаружил, что с удовольствием ждет очередного, довольно сложного задания, требовавшего частых встреч с хорошенькой заказчицей.
Тони всецело одобрял такую коммуникабельность. Однажды, уходя с работы, он заметил:
— Ты здорово с ней управился, малыш, при том, что она так и норовит придраться к срокам. Я и сам не сумел бы лучше. Смотри, поосторожнее, иначе кончишь тем же, что и я — будешь с утра до вечера торчать в конторе.
Суон просиял, ощутив необычайное доверие к Тони. Достаточное, чтобы назавтра задать давно засевший в мозгу вопрос о его руках. Тони без всякого смущения воздел к небу узкие ладони.
— Эти ласты? Пересадка. Прежние потерял в аварии. На старой работе. Немного небрежно обошелся с промышленным роботом. Ну и оказался одним из первых пациентов. Тогда это называлось трансплантацией. Операция длилась целые сутки, а донор должен был совпадать по черт знает какому числу параметров, словом, куча всякого дерьма, на которое теперь внимания не обращают. Подошли только эти, так что пришлось брать, что дают.
Тони на миг замолчал.
— Она погибла в автокатастрофе, пока я лежал в больнице. Голову расплющило, а руки вот остались целы. Время от времени я встречаюсь с ее родителями.
Суон ничего не ответил. Тони пожал плечами.
— Полагаю, ничего особенного. Теперь лекари могут пересадить все, что угодно.
Это случилось в продолжение следующих восьми месяцев, постепенно, в процессе, который было невозможно ни предсказать, ни спланировать.
Просто сам Суон день за днем, сам того не замечая, врастал в свое новое «я». И не только в собственных глазах, но и в глазах приобретенной семьи.