Но встречаются среди его работ и подлинные шедевры научно-фантастической иллюстрации. Вышедшие в издательстве NEL сборники Брайана Олдисса «Балдахин времени», «Пространство, время и Натаниэль» и «Комический ад», романы «Зеленый мозг» Фрэнка Херберта и «Индоктринер» Кристофера Приста, двухтомник «Двойной Азимов», а также тетралогия о Севериане Джина Вулфа, вышедшая в издательстве «Arrow», наконец, «Мир Реки» Филипа Хосе Фармера в издании «Granada»… Все эти обложки сегодня смотрятся как эталонные. Если бы любитель фантастики смог выбирать для своей домашней библиотеки лучший из всех возможных британских и американских вариантов, не сомневаюсь, его выбор пал бы именно на указанные издания.
Пеннингтон много работал и в жанре фэнтези. Традиционность этих обложек можно объяснить неким консерватизмом, присущим поклонникам фэнтези: отступления от канонов, живописную «отсебятину» они встретили бы откровенно в штыки. А Пеннингтон — художник коммерческий, да и издательства, заказывавшие ему обложки, чутко следят за массовым спросом, стараясь не обмануть «ожиданий масс».
В его творчестве всегда сосуществовали два полюса, в реальной жизни также связанных, хотя не всегда мы эту связь способны разглядеть: красота и кошмар. Эта, на первый взгляд, противоестественная связь, особенно отчетливо проявилась в самой оригинальной крупной работе Брюса Пеннингтона — альбоме под названием «Eschatus». Иначе говоря, свободной художественной интерпретации Апокалипсиса.
История создания альбома такова. В середине 1970-х Пеннингтон посетил коллегу — художника и издателя Роджера Дина (см. «Если» № 5, 2001 г.), в чьем издательстве «Dragon's Dream» выходили лучшие альбомы британских художников-фантастов, и получил от Дина соблазнительное предложение. Тому захотелось издать своего рода «взгляд художника на Апокалипсис»: не буквальные иллюстрации к библейскому Откровению Иоанна Богослова, но альбом свободных ассоциаций на эсхатологические мотивы.
Пеннингтон согласился, но проект по разным причинам «завис» на год-два. За это время Пеннингтон открыл для себя Нострадамуса и загорелся желанием проиллюстрировать легендарного французского прорицателя. С этой заявкой он обратился в «свое» издательство NEL, но не успели там ее рассмотреть, как художнику снова позвонил Дин и спросил, не передумал ли Пеннингтон насчет «Апокалипсиса». Пеннингтон ответил вопросом на вопрос: а что если вместо этого проиллюстрировать Нострадамуса? — и, получив положительный ответ, срочно отозвал из NEL свою заявку.
Он работал над альбомом более года, потому что, будучи по природе перфекционистом, пожелал ознакомиться с оригинальным текстом катренов французского прорицателя, не замутненным бесчисленными комментариями, интерпретациями и толкованиями. Для этого следовало получить по возможности точный подстрочник перевода Нострадамуса со старофранцузского, что и было сделано редакторами издательства «Dragon's Dream» — специально для Брюса Пеннингтона.
В конце концов воображаемая история Европы, начиная с XXII века и заканчивая началом XXIV-го, кануном Великого Тысячелетия, была нарисована. Фактически, результат далеко отошел от канвы, начертанной Нострадамусом — или созданной его многочисленными интерпретаторами. На самом деле НИКОМУ в точности не ведомо, что имел в виду загадочный француз, достаточно умный, чтобы зашифровать свои пророчества в бесконечные анаграммы, свободные ассоциации и символы, которые каждый волен трактовать по своему усмотрению.
Вот и Брюс Пеннингтон рассказывает, пользуясь только визуальными средствами выражения, настоящую историю, создает своего рода фантастический роман, антиутопию, которую только остается переложить на бумагу, облечь в слова. Кто такие эти странные, зловещие персонажи — Аквила Генрих, анти-Папа, странник Уриэль, — подскажет каждому его собственная фантазия. Глядя на эти странные, тревожные полотна, вспоминается то Босх с Грюневальдом, то сюрреалисты, а то неожиданно — и Чюрленис. Что касается последнего, то с ним цикл Пеннингтона роднит, конечно, не общее настроение, тем более не апокалиптическая тематика, — но присущая всем картинам цикла «музыкальная» структура и насыщенная, порой даже чрезмерная символика.
Рассматривая эти фрагменты мистической (или мифологической) «истории будущего», всякий любитель фантастики, наверное, подосадует, что отсутствует сам текст — роман, книга, к которой и относятся эти иллюстрации. Очень хочется ПРОЧИТАТЬ обо всем, что изобразил художник! Однако, если задуматься, то, может, так оно и лучше: только фрагменты, намеки — волнующие собственную фантазию, которая дорисует то, что осталось «за кадром».
Разве не этого мы, в сущности, ждем и от хорошей научно-фантастической книжки?
Вл. ГАКОВ
Проза
Василий Мидянин
Войны с реальностью
На протяжении многих лет у художника Бякина имелись неразрешимые противоречия с окружающей действительностью. Пространство вокруг него болело фиолетовым бешенством, и болезнь эта прогрессировала не по дням, а по часам.
Симптомы мирового буйного помешательства доставали Бякина на каждом шагу. Начать хотя бы с дурацкой фамилии, которая отнюдь не принадлежала художнику изначально, а была присвоена ему тремя загадочными старцами с зелеными лицами, ущербным зимним вечером вошедшими к нему на кухню через стену ванной комнаты. Это случилось вскоре после того, как Бякин довел свою суточную норму спиртопотребления до трехсот пятидесяти двух граммов. Старцы вежливо поздоровались с хозяином, трижды синхронно поклонились в пояс на северо-восток и начали есть руками большую сонную змею, которую они принесли с собой в картонной коробке из-под бананов. Вначале художник не воспринял это всерьез и с упорством продолжал царапать вилкой кухонный стол, воспроизводя инициалы своей бывшей возлюбленной, а когда очнулся и попытался выгнать непрошеных гостей вон, то с изумлением обнаружил, что ни деревянная расческа, окропленная водой из-под крана, ни огуречный рассол, ни чтение наизусть избранных мест из Ошо Раджниша таинственную троицу не берут. Доев змею, старцы в итоге ушли сами — через розетку от радио, но черная порча, наведенная ими, так и осталась плавать в воздухе между электрической лампочкой и тем местом, где когда-то стоял холодильник. Оттуда, из этой порчи, время от времени парашютировали крошечные сиреневые чертики, которые с удивительной ловкостью уворачивались от заградительного зенитного огня, открываемого хозяином кухни, и издевательски верещали хором: «Ты Бякин! Ты Бякин! Ты Бякин!» Вот таким печальным образом неплохой, надо сказать, художник абсолютно против своей воли заработал эту омерзительную собачью кличку.
Однако нелепая фамилия была не самой тяжелой формой паранойи бытия. Бякин часто размышлял об этом по утрам, просыпаясь на потолке. Он не мог поручиться за каждую ночь, но по крайней мере два или три раза в месяц отчетливо помнил, что укладывался спать внизу, на старом растрепанном диване, который представлял собой половину находившейся в его распоряжении мебели. И даже в тех редкостных случаях, когда он ложился спать на стену или на шкаф, который представлял собой вторую половину мебели, до потолка все еще было достаточно далеко. Тем не менее всякий раз, несколько отойдя от воздействия спиртосодержащих жидкостей, художник обнаруживал под собой шероховатую, относительно белую, местами зашпаклеванную поверхность. Кряхтя, мученически подвывая и время от времени высовывая язык от усердия, пачкая локти и колени сухой побелкой, Бякин неизменно доползал до ближайшей стены, с трудом перебирался на нее и уже по ней сосредоточенно спускался на грешную землю, напоминая, судя по всему, того паука-альпиниста, который без страховки, на одних пальцах спустился вниз головой с какой-то горы и за это был занесен в книгу рекордов ирландского пива. Это была ежедневная блистательная победа художника над самим собой.
Нанеся первый сокрушительный удар ненавистной реальности, Бякин продолжал активно развивать и закреплять достигнутый успех. Он вынимал из воздуха початую бутылку пива, вытряхивал из нее случайных тараканов и чинно завтракал. Покушав пива и отчасти почувствовав себя человеком, художник Бякин снисходил до нескольких страниц Ошо, вспоминал две или три песни из репертуара группы «Джой дивижн», затем, набычившись, некоторое время рассматривал мандалу, образовавшуюся на обоях под воздействием низких температур и регулярно попадающей влаги. Просветлившись в достаточной степени, он шел в ванную, чтобы подразнить языком идиота, сидящего по ту сторону зеркала.