— Послушай… Я говорил о Деде?
— Это большой город, Майло. Ты можешь говорить, что захочешь.
Поезд остановился. Они вышли из вагона, зажатые плечами десятков рабочих, продавцов и студентов, и многие из них в этом подъемном свете были похожи на людей. Майло послушно сжимал ручку чемоданчика, так крепко, что ему вспомнилось, как он зажимает в себе нечто другое, зажимает так глубоко, так крепко и так привычно, что перестает это замечать. Они выбрались на широкую, мощенную булыжником площадь, отделенную массивной аркой от залитого солнцем парка.
Силви шла быстро. Майло прибавил шагу, чтобы не отстать. Они прошли в арку, через луг размером с футбольное поле и вниз по грязной дорожке между кучками деревьев; они шли, пока не увидели навес для пикников.
— Здесь, — сказала она. — «Звон и Гром, инкорпорейтед», или что-то в этом роде. Работа на пикнике. Плата как за целый день. Будь внимателен.
Несколько ребятишек бежали из-под навеса им навстречу. Когда они подошли ближе, Майло, отставший на несколько ярдов, увидел, что чемоданчик Силви повис в воздухе, в то время как сама она продолжала идти. Словно буксир, пытающийся втащить береговую линию в море, Силви внезапно была отброшена назад. Ребятишки захихикали. Силви нахмурилась. Она бросилась на чемоданчик. Он не двигался. Силви толкнула его. Навалилась на него. Ребятишки катались от хохота.
Сквозь зубы она сказала Майло:
— Пни его.
— Что?
— Пни его.
Майло пнул. Чемоданчик полетел вперед, Силви упала на землю. Майло бросился помогать ей.
— Болван, — сказала она. — Это часть представления. Дай руку. — В растерянности он протянул ей руку. Силви схватила ее, потянула и уронила его на себя. — Ой! — театрально завопила она.
Дети изнемогали от смеха. Они побежали под навес за остальными.
Майло лежал лицом вниз, моргая и тяжело дыша, над хохотавшей Силви.
Она была под ним. Он ощущал ее грудь под блузой. Его ноги лежали на ее ногах. Ее волосы, пряди, выбившиеся из-под котелка, щекотали ему лицо.
Он с трудом поднялся на ноги, заправил рубашку, вытер лицо, поднял упавший цилиндр. Силви вскочила, взяла чемоданчик, и они пошли дальше.
— Почему ты одеваешься как мальчик? — спросил Майло.
— Шоу-бизнес, малыш.
Силви нашла главного «Звона и Грома» и, пока он разговаривал с ней, принялась устанавливать сцену. Внутри чемоданчика «И*ЗВЕЗДЫ***» оказались пластиковые трубки, колышки для палаток и цветные нейлоновые полотнища с кулисками вдоль швов для колышков и трубок, чтобы можно было собрать раму. Сцена кукольного театра была готова через пятнадцать минут, причем пять из них ушло на то, чтобы отогнать подальше детей и отобрать у них крестовины и подпорки, которые они вытащили из чемодана Майло.
Собрав сцену, Силви уже не подпускала к ней ребятишек.
— Это наше пространство, понимаешь? — говорила она Майло, низко нагнувшись в красном свете, проходившем через нейлон. Она повесила кукол и крестовины на крючки за кулисами. — Здесь не должно быть никого, кроме артистов. Если здесь появится мистер Звон-и-Гром, мы дадим ему пинка. Если это будет президент Соединенных Штатов, то что?
— А?
— Что мы должны сделать? — раздраженно спросила она.
— Мы дадим ему пинка, — ответил Майло.
— Верно. Ты начинаешь соображать. — Она то натягивала на руку, то снимала кукол, чтобы потренироваться, как ими управлять. — Пойди и найди парня в костюме, скажи ему, что мы готовы. Затем возвращайся ко мне. Понял?
— Да! — И Майло побежал.
Кукольное представление Силви оказалось китайской народной сказкой «Каменная обезьяна». Майло, низко присев, подавал ей, когда она хмыкала, шептала или толкала его локтем, то, что было нужно. Он смотрел на ее работу как зачарованный.
Все начиналось с создания Вселенной: 129 ООО лет в двенадцати частях (по шестьдесят секунд каждая) выглядели как бесстыдная перепалка мыши, быка, тигра, зайца, дракона, змеи, лошади, козы, обезьяны, петуха, собаки и свиньи. Спустя еще двадцать семь тысяч лет Паньгу вдребезги разбил Гигантскую Туманность (желатиновый пузырь, который управлялся палочками и нитями). Наконец, в середине представления на вершине горы Цветов и Фруктов родилась Каменная обезьяна из скалы, которая, как сказала Силви дрожащим голосом древнего даосского мудреца, была тридцать шесть футов и пять дюймов в высоту и двадцать четыре фута в обхвате.
Бесчестная Каменная обезьяна терроризировала Небо и Землю, скрываясь с помощью различных эликсиров, благородных драгоценных камней и магического оружия Нефритового Императора. В конце, на спор с Буддой, она помочилась на Пять столпов у Края Вселенной — часть детей аплодировала, часть свистела, часть нервно смеялась, — но столпы, как выяснилось, были пальцами Будды. Большой Будда схватил бедную Обезьяну и заточил ее в железной горе.
Занавес.
Как только занавес упал, Силви сказала Майло:
— Получи деньги.
И громко объявила:
— Любой ребенок или кто другой, кто подойдет ближе, чем на два фута к сцене, будет убит. — И стала собирать реквизит.
Обычно они спали и завтракали в «Траве и деревьях», ужинали у Джитси. Они показывали спектакли несколько раз в неделю в разных местах города, в помещениях и на открытом воздухе: в библиотеках, на пристанях, на пляже, в парке, в историческом обществе, в нескольких развлекательных центрах и благотворительных учреждениях, на уличных ярмарках, праздниках в квартале и в одной-двух больницах.
— Если бы они знали, кто я, — говорила Силви, — они бы никогда не наняли меня. Но я выгляжу как симпатичный американский ребенок. Правда?
— А кто ты на самом деле, Силви? — спрашивал Майло.
— А, перестань! Когда ты соберешься показать мне свои крылья?
— Сама перестань!
Майло выучился монтировать сцену и спустя некоторое время даже справлялся с этим быстрее Силви. Он начал водить нескольких кукол, в частности, Будду, а в спектакле Силви «Мусорное шоу» раздражительного рабочего по имени Гектор. Он занимался подсобной работой — наполнял резиновый мочевой пузырь Каменной обезьяны, стягивал липучкой Гигантскую Туманность, после того как Пань-гу разрушал ее. Он научился разговаривать с заказчиками Силви, брать у них деньги или отгонять их, если они поднимали шум.
Майло стал лучше чувствовать себя. Слегка загорел, ребра перестали торчать. Синяки под глазами исчезли. Он свел знакомство с Джитси, который звал его малышом, потому что слышал, что Силви его так называет.
Силви отдавала Майло часть выручки, сначала по пять долларов, потом по десять, а иногда — двадцать. Когда они давали представления на улицах, он получал половину.
— При работе на улицах, — говорила она, — мы партнеры на равных.
Ему это нравилось.
Спустя неделю или около того Майло забыл, что собирался обнаружить связь Девора и Силви. Это просто перестало иметь какое-либо значение. Когда Силви исчезала на целый день без всяких объяснений, Майло шел в зоопарк, на пляж или в музей. В «Траве и деревьях» не было никого, кроме Майло и Силви. И Царя обезьян. Владелец в отпуске, объяснила Силви.
Майло погружался в свой прерывистый сон или просыпался неизвестно когда — внизу всегда было темно — и слышал, как Царь обезьян бьется на дубинках с божеством Эр-ланом. «Вот тебе, сушеный мешок гноя!» Иногда он подкрадывался к лестнице, чтобы получше разобрать слова.
«Ты меня не обманешь, ты, дурацкая рожа! — говорила Силви низким басом, затем вопила, как обезьяна: — Кланяйся, свиное рыло, не то я ударю тебя!»
Однажды ночью Силви неожиданно для Майло крикнула своим собственным голосом:
— Поднимайся, Майло, я знаю, что ты не спишь. Ты мог бы помочь мне в сцене погони.
Он поднялся по ступенькам и увидел, что кукольный театр Силви смонтирован в одном из эркерных окон, сценой внутрь комнаты. Он был мрачно подсвечен — кроваво-красным светом. Кукольный театр преобразился в причудливый храм с рядами колонн с каннелюрами (папье-маше) и цветными оконными стеклами (целлофан). Божество Эр-лан, страшное в красном свете, появилось в полном боевом снаряжении, с огромным копьем.