По всему горизонту полоса влажного бледно-желтого света отделяла небо от земли, суля свежее утро и ясный день. Ни единого облачка. Кабриолет Фрэнка сверкал, будто карета из волшебной сказки.
Я прошел в ванную, отыскал флакон кодеина и проглотил пару таблеток.
К завтраку я спустился вовремя: бекон, яйца, хлеб, тридцать семь сортов джема.
— Страстноцветный, банановый и бутербродное масло?
— Попробуй, — посоветовала мне Рейчел.
— О черт!
Я ощутил, как Фрэнк под столом нашел руку Рейчел.
— Рейчел, — сказал я, — хочешь погулять со мной?
— Нет.
— Нет?
— У меня много дел.
Мертвое молчание, пока я надевал сапоги. С задней стороны двери я снял макинтош и перекинул его через руку. Я открыл дверь черного хода.
— Увидимся, — сказала Рейчел тонким-претонким голоском, и я подумал, что, видимо, Фрэнк поговорил с ней о вчерашнем вечере.
Я пошел в направлении аэродрома. Обычно я садился на велосипед, но в этом моем состоянии я обязательно выкинул бы какую-нибудь глупость и раскроил бы себе череп.
Да и так я все время забывал сторониться машин.
Мне настоятельно надо было что-то сделать. Мне хотелось причинить боль Фрэнку. Мне очень хотелось причинить ему боль. Ревнуя к нему и бешено злясь на него за его самодовольные игры, я был рад причинить боль себе, лишь бы стало больно ему. Наконец прямо впереди меня обещанием, пусть запоздалым, но исполненным, над горизонтом заклубилась грозовая туча. Она была грязного буро-черного цвета — туча из запекшейся крови. В голове вновь застучало, и боль стала острее. Но от мысли, что ее испытывает и Фрэнк, становилось легче.
Тем не менее я продолжал идти прямо навстречу грозе. Я приветствовал ее: безоблачный день рассыпался, притворство кончилось. Я должен был сделать что-то, чтобы положить конец этому сожительству. Я знал, что мне надо сделать, и прекрасно понимал: это означает мое исключение. Но в тот момент такая цена не казалась чрезмерной.
Правда, меня уже убрали, мой персонаж был заменен другим. Но мой код все еще имел ценность, все еще заслуживал сохранения. Словом, у меня еще оставалась пара стрел.
— Фрэнк, — позвал я. — Фрэнк!
Но Фрэнк не появился.
— Фрэнк!
Фрэнк, который впустил меня. Фрэнк, который взял меня в долю. Фрэнк, который всегда хотел только помочь, наладить.
— ФРЭНК!
Ничего не произошло. Он не появился. Он предоставил мне свободу действий. Он оставил меня одного в этом своем теле, в этой дряблой бледной плоти. Предоставил распоряжаться этим лицом, с которым я не совсем управлялся, которое оставалось мне чуть-чуть не впору и которое причиняло сильную боль, словно плохо пригнанная маска.
В уголке моего глаза вспыхнула и погасла молния, будто проблеск солнечного света на хроме. Гром зарокотал на добрых десять секунд позднее и так слабо, будто служил контрапунктом к стуку у меня в мозгу. Я поглядел на грозовую тучу — и сердце мое замерло.
Она поднялась на немыслимую высоту. Она нависала — исковерканная грибная шляпка, разделенная спереди на две доли, словно мозг, и такая же бугристая. Она поднялась над изгородью, а я поднимался вверх по склону ей навстречу. Мы двигались друг к другу.
Десять минут, сказал я себе.
Еще десять минут — и я буду на аэродроме. Еще десять минут — и я буду на том месте, которое могло бы стать нашим новым началом. Рейчел, хочешь погулять со мной?
Внезапно чувство несправедливости от всего этого: и сожительства, и того, что оно обещало, и того, чем обернулось на деле — поднялась во мне клокочущей волной, и я зарыдал так отчаянно, что не смог идти дальше. Или я хотел слишком многого? Были ли мои ожидания такими уж неразумными? Я ведь желал только, чтобы меня на время приютили, приняли мою виртуальную сущность — теперь, когда не стало «Зеленых дорог». Я думал, что скромное существование, даже частичное, все-таки лучше, чем ничего. Что полужизнь лучше никакой жизни. И я принял предложение Фрэнка, быть может, думая возобновить дружбу с женщиной, которой был «зачат», у которой учился, для которой работал и которую… да… любил.
И если в эти последние дни я замахнулся слишком на многое, если я вообразил, будто могу отобрать ее у него, так что? Что бы я мог сделать — жалкая зависимая условность, всего лишь призрак в облике Фрэнка?
А теперь Фрэнк — всегда готовый прийти на помощь старина Фрэнк — не пожелал даже откликнуться, когда я его позвал.
— ФРЭНК!
Но и отпустить меня он не соглашался.
Я ведь хотел лишь чуточку загробной жизни. И получил ее. Но то, что дал мне Фрэнк, было адом.
Я стоял, как идиот, посреди дороги, и по моему лицу катились слезы. Я стоял и ждал, чтобы хлынул дождь и смыл их.
Но дождь не хлынул. Туча прошла мимо, столкнувшись с новым атмосферным фронтом. Сизо-черные гряды вздымались, клубясь под невидимым натиском. Все небо почернело, будто воздух, сражаясь сам с собой, покрывался синяками и отступал. У меня не осталось слез. Измученный, с мокрым лицом, испытывая омерзение к своему плену в чужой плоти, я повернул тело Фрэнка назад к дому.
Я добрался туда всего за несколько секунд до того, как разверзлись хляби небесные и сплошной завесой хлынул дождь. За пару минут дорога превратилась в грязевой поток. Я стоял у кухонного окна, смотрел и смеялся от облегчения.
— Фермеры будут в восторге, — вздохнула Рейчел, встав рядом со мной.
Заработала сигнализация драгоценного автомобиля Фрэнка. Она мигала и визжала, но расслышать ее за шумом дождя было трудно.
— Погляди, нет, ты только погляди! — ликовал я.
Я был на пределе.
К бифштексу Рейчел приготовила беарнский соус. Тогда наконец-то явился Фрэнк. Быть может, ничто другое его просто не интересовало. Быть может, мне следует использовать это, чтобы освободиться. Быть может, мне следует повести его в паб, заказать обед и просто сидеть, сложа руки, пока в ноздри мне бьет аромат подливки. Не давать ему есть, пока он меня не освободит.
— Ну, как тебе? — спросила она меня веселым голосом.
— Недурно, — сказал я. — Яичный, верно?
Дождь монотонно барабанил в кухонное окно. Дальние молнии раскалывали небо.
Потом мы прошли в гостиную, прихватив непочатую бутылку и смотрели последние известия, во всяком случае пытались, однако дождь хлестал в окна с такой силой, что стекла дребезжали в рамах, а из-за всеобщей наэлектризованности изображение искажалось помехами.
…обесценивание…
Гроза теперь бушевала с такой яростью, гром грохотал так близко, что Фрэнк все время подкручивал настройку маленького телевизора, пока он не зажужжал и экран не превратился в пляску извилистых линий.
…отставку…
— Я просто хотел сказать «спасибо», — сообщил я. Потому что, безусловно, имелся более простой способ положить сожительству конец. Более прямой, более честный способ. То есть рассказать Рейчел о моих чувствах.
Разумеется, все пошло наперекосяк.
— Чудесный отдых.
— С такой добротой.
— Фантастический соус.
— Так мило с вашей стороны.
Не было никакого смысла бубнить все это и дальше.
— …Перестать вам надоедать.
Рейчел хотела поставить рюмку на кофейный столик, но промахнулась, рюмка упала и закатилась под кресло, а вино начертило аккуратный лунный серп на кремовом ковре. Рейчел вскочила так быстро, что ушибла ногу о край стола. Подавляя рыдание, она убежала на кухню.
Фрэнк сделал глубокий вдох, выдохнул воздух до конца и съежился в своем кресле. Затем поднялся на ноги, будто собирающий себя по косточкам скелет.
— Ты долбаный… — сказал Фрэнк.
Он схватил пульт дистанционного управления, поставил громкость на максимум, так что я ничего уже не слышал, а затем оставил меня одного.
В кухне что-то соскользнуло на пол и разбилось.
Я не знал, что мне делать.
И тут я услышал, как открылась задняя дверь. Я подошел к окну и успел увидеть проходящую мимо Рейчел. Она так торопилась, что продолжала на ходу застегивать свой дождевик.