Я могла бы снова внедрить в мозг желание жить в смоделированной реальности. Но какой в этом смысл? Всего лишь еще один способ умереть.
Единственное, что я моделирую снова и снова, как одержимая, это результаты погони. Проигрываю миллион различных сценариев, у которых один конец: мое поражение.
Но все же большая часть моего мозга не задействована. У меня еще хватит процессорной мощности, чтобы заставить весь мозг работать над кодом исправления ошибок. И случайная вспышка рентгеновского излучения — всего лишь досадная неурядица, не стоящая внимания. Когда какая-то ячейка мозга оказывается непоправимо поврежденной космическим излучением, я просто даю команду игнорировать этот сектор. У меня еще есть солидный запас умственных способностей.
Продолжаю бежать и надеяться на чудо.
Я жила в доме, который ненавидела, с человеком, которого презирала, и двумя детьми, которые с возрастом превратились из угрюмых замкнутых подростков в деятельных злобных субъектов. Как можно бояться собственных отпрысков?
Земля превратилась в болото, застрявшее в биологическом прошлом, общество пребывало в состоянии глубокого анабиоза. Никто не голодал, но и прогресса не наблюдалось ни малейшего.
Однажды я покинула на целый день убогую квартирку, чтобы попробовать наняться шахтером на астероидный пояс, не рассказав об этом ни мужу, ни лучшей подруге. Никто не задавал мне вопросов. Всего час ушел на то, чтобы сканировать мой мозг, и как только они получили результаты, потратили еще пять секунд, подвергнув меня тестам на профпригодность.
И когда ее мозг просканировали, мой оригинал отправился домой, в квартиру, которую она ненавидела, к мужу, которого презирала, и детям, которых к этому времени начала попросту бояться.
Я же улетела с Земли на астероид 1991JR и больше не вернулась.
Возможно, она прожила неплохую жизнь, сознавая, как ловко и незаметно смогла улизнуть, и поэтому была вполне способна вынести свою личную каторгу.
Гораздо позже, когда фракция сотрудничества выяснила, что труд конгрегационалистов в околоземном пространстве неэффективен, я перешла на основной пояс, а оттуда — на пояс Куйпера. Правда, он тонкий, зато богатый: на разработку уйдет не менее десяти тысяч лет, а сокровища его поистине несметны.
Фракция сотрудничества развивалась сначала медленно, потом быстро, потом молниеносно, и прежде чем мы поняли, что происходит, ее сторонники захватили всю Солнечную систему. Когда же они предъявили ультиматум, заявив, что не оставят для нас места в Солнечной системе, и предложили либо присоединиться к ним, либо умереть, я встала на сторону поборников свободы.
Побежденных.
Погоня достигла критической точки.
Мы сжигали топливо непрерывно целых двадцать пять лет по земным меркам или двадцать лет в наших масштабах. И потратили его в огромных количествах. У меня еще достаточно топлива, чтобы, когда оно будет сожжено с максимальной эффективностью, хватило энергии для торможения.
Едва-едва.
Но еще месяц прорывов, и даже это уже будет неосуществимой мечтой.
Когда я вошла в астероидный пояс в блестящем титановом теле с электронными мышцами и ионными двигателями вместо ног и получила контроль над собственным кристаллическим мозгом, вскоре стало ясно, что в моих силах изменить почти все, что захочу! Я отсекла скуку, нашла и убрала необходимость во внешних проявлениях любви: розах, прикосновениях, шоколадках. Сексуальное вожделение стало ненужным, с моим новым мозгом я способна была получить оргазм одной силой мысли, но оказалось куда легче вообще избавиться от подобных вещей. Копаясь в схемах собственной личности, я обнаружила мучительное, навязчивое желание заслужить одобрение окружающих и безжалостно с ним расправилась.
Однако кое-что пришлось усилить. Астероидный пояс был унылым и уродливым: я повысила свою восприимчивость к красоте, пока не получила возможность приходить в экстаз из-за поразительной игры теней на одной-единственной пылинке или радужного блеска рассеянных по небу звезд. И обрела ощущение свободы — крохотный, задавленный инстинкт, который однажды все же дал мне мужество оставить прошлую жизнь на Земле. Это самое ценное, чем я владею. Я старалась сформировать и усилить его, пока он не озарил сиянием мой разум — крохотное, восхитительное сокровище в самой сердцевине моего бытия.
Слишком поздно. Я уже сожгла топливо, необходимое для торможения.
Выигрыш или проигрыш… мы по-прежнему продолжаем лететь сквозь галактику с околосветовой скоростью.
По мере приближения Процион сверкает все ярче — невероятным, ослепительным блеском. Точнее, в семь раз ярче Солнца, но фиолетовое смещение, сопровождающее наше продвижение, становится все интенсивнее и нестерпимо режет глаз.
Я могу направить корабль прямо на звезду, исчезнуть в коротком клубе пара, но самоубийственный импульс, как и способность ощущать скуку — еще один древний инстинкт, давно вырванный из моего мозга.
Это моя последняя надежда скрыться от преследования.
Процион — двойная звезда. Меньшая из двух — белый карлик, такой маленький, что сила его тяжести огромна, в миллион раз больше, чем у Земли. Даже при скорости, с которой мы летим, всего на десять процентов меньше скорости света, притяжение карлика изменит мою траекторию.
Я пролечу совсем низко над поверхностью карлика, и как только притяжение начнет изгибать мою траекторию, попытаюсь сманеврировать.
И если мой враг не сумеет повторить моих маневров, если хоть чуть-чуть ошибется, значит, ему суждено поражение. Даже малейшего отклонения от моей траектории будет достаточно, чтобы я воспользовалась своим преимуществом, сбила его со следа и обрела свободу.
Начав свою жизнь на астероидном поясе, я обрела себя в ощущении свободы и присоединилась к вольным старателям, одиноким волкам. Но другие придерживались иных взглядов, считая, что объединенный разум срабатывает лучше, чем состязание умов. Они не пожертвовали своими индивидуальностями, но усилили интенсивность взаимного общения в миллион раз, для того чтобы получить возможность делиться друг с другом мыслями и трудиться вместе, как единое целое.
Постепенно они превратились во фракцию сотрудничества, и всего через несколько десятилетий их успех стал очевидным. Они были расторопнее и эффективнее нас!
Столкновение между одиночками и сторонниками объединения было неизбежным. Мы не могли жить вместе, и это вытолкнуло нас с Куйпера в холод и тьму. Но постепенно им и этого стало мало. Только здесь, в десятках триллионов километров от Солнечной системы, между нами нет разницы: здесь не с кем сотрудничать. Мы встретимся на равных.
Только мы не встретимся. Потому что никогда не остановимся. Удастся мне сбить его со следа своими маневрами или нет, конец один. Но для меня это не менее важно.
Теперь Процион превратился в видимый диск, электрическую дугу во тьме, и судя по свечению этой дуги, можно сказать, что Процион действительно окружен пылевым гало. Пыль образует узкое кольцо, наклоненное под углом к направлению нашего полета. Но это не представляет никакой опасности ни для меня, ни для моего врага, теперь уже находящегося за мной менее чем в четверти миллиарда километров: мы пройдем на достаточном расстоянии от диска. Сумей я сберечь достаточно топлива для торможения, эта пыль послужила бы пищей, топливом и строительным материалом; когда размером ты не больше песчинки, каждая частица пыли для тебя — пиршество.
Но для сожалений слишком поздно.
Белый карлик все еще кажется не больше пятнышка света. Совсем крохотный, почти планета, только невероятно яркая. Такой же микроскопический и сверкающий, как надежда.
И я целюсь прямо в него.
Неудача.
Две тысячи километров полета над поверхностью белого карлика, резкие повороты, сопровождаемые рассчитанными, псевдопроизвольными взрывами… и все напрасно.