Дэвид Лэнгфорд
РАЗНЫЕ ВИДЫ ТЕМНОТЫ
Снаружи за окнами всегда темно. Родители и учителя иногда вскользь упоминают, что причиной тому террористы из «Темной зелени», но Джонатан считает, что это не вся правда. И другие члены «Клуба припадочных» с ним согласны.
Темнота за окнами дома, в школе и в школьном автобусе — это темнота второй разновидности. В обычной темноте нередко можно что-либо разглядеть, и ее, разумеется, способен пронзить луч фонарика. Второй же вид темноты — это полный мрак, в нем вязнет луч даже самого яркого электрического фонаря. Когда Джонатан наблюдает, как его друзья выходят на улицу из дверей школы, ему кажется, будто они растворяются в твердой черной стене. Но когда он идет следом, нащупывая поручень, ведущий к автобусу, который развезет их по домам, то вокруг него только воздух. Черный воздух.
Иногда такие места, заполненные темнотой второго вида, можно отыскать и в помещениях. Сейчас Джонатан пробирается по черному коридору — одному из таких запретных мест. Вообще-то, ему положено находиться на улице, слоняясь во время переменки по обнесенной высокими стенами игровой площадке, где (как ни странно) нет никакой темноты, а над головой даже видно небо. Однако площадка, разумеется, совершенно неподходящее место для ужасного и секретного ритуала посвящения в члены клуба.
Джонатан выходит из чернильно-черного коридора и тихо открывает дверь маленькой кладовой, которую они обнаружили года два назад. Воздух внутри теплый, пыльный и затхлый. Под потолком висит единственная лампочка. Остальные уже здесь — сидят на ящиках с бумагами и стопках потрепанных учебников.
— Ты опоздал! — хором восклицают Гэри, Джули и Халид. Хетер, новая кандидатка, лишь откидывает назад длинные светлые волосы и натянуто улыбается.
— Кто-то должен оказаться последним, — говорит Джонатан. Эти слова тоже стали частью ритуала, уподобившись секретному паролю, подтверждающему, что последний визитер не является чужаком или шпионом. Разумеется, все они друг друга знают, но если вообразить шпиона, мастерски умеющего менять облик…
Халид торжественно поднимает совершенно безобидный на вид скоросшиватель. Это его привилегия. Идея клуба зародилась у Халида, когда он нашел картинку-страшилку, которую кто-то оставил в школьном ксероксе. Наверное, начитался историй о тайных посвящениях. А когда натыкаешься на такое замечательное испытание, то просто необходимо изобрести и тайное общество, чтобы испытание не пропало зря.
— Мы «Клуб припадочных», — нараспев произносит Халид. — Мы те, кто может это выдержать. Двадцать секунд.
Брови Джонатана ползут вверх. Двадцать секунд — это серьезно. Но толстячок Гэри лишь кивает и смотрит на часы. Халид раскрывает папку и смотрит на то, что находится внутри.
— Раз… два… три…
И ему почти удается. Но на семнадцатой секунде у Халида начинают вздрагивать и подергиваться руки, затем ладони. Он роняет папку, и Гэри засчитывает ему восемнадцать секунд. Наступает пауза, пока Халид унимает дрожь и приходит в себя, а затем все поздравляют его с новым рекордом.
Джули и Гэри не столь амбициозны и назначают себе десятисекундное испытание. Оба справляются, хотя на десятой секунде Джули ужасно бледнеет, а на лице Гэри выступают крупные капли пота.
Джонатан решает, что ему тоже надо продержаться десять секунд.
— А ты уверен, Джон? — спрашивает Гэри. — В прошлый раз ты выдержал восемь. Нам не нужны скороспелые подвиги.
— Мы те, кто может это выдержать, — отвечает Джонатан ритуальными словами и берет папку из рук Гэри. — Десять.
От раза к разу забываешь, как выглядит картинка-страшилка. Она всегда кажется новой. Это абстрактный черно-белый узор, вихреобразный и мерцающий, и напоминает старинные рисунки в стиле «опарт». Он даже почти красив, пока не врывается в сознание, встряхивая его не хуже прикосновения к оголенному высоковольтному проводу. Он искажает зрение, скручивает мозги. Джонатан ощущает мощный статический разряд за глазами… где-то там бушует электрический шторм… мгновенная лихорадка воспламеняет кровь… мускулы сокращаются и подергиваются… Боже, неужели Гэри сосчитал только до четырех?
И все же Джонатан каким-то образом держится, заставляя себя стоять спокойно, когда все частички его тела стремятся разлететься в разных направлениях. Блеск картинки-страшилки тускнеет, ослабленный новым видом темноты — тенью внутри глаз Джонатана, и он с пугающей уверенностью понимает, что сейчас потеряет сознание. Или его стошнит. Или оба варианта сразу. Он сдается и закрывает глаза — как раз в тот момент, когда, не веря своим ушам, слышит, как Гэри произносит: «Десять!»
Джонатан слишком слаб и измотан, поэтому не видит, как Хетер выдержала пять секунд (почти), необходимые, чтобы стать полноправным членом клуба. Она заслоняет глаза трясущимися руками и говорит, что в следующий раз у нее обязательно получится. А затем Халид закрывает собрание, произнося вычитанные где-то слова: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее».
Школа — это место, где вас в основном учат тому, что не имеет никакого отношения к реальному миру. Джонатан в глубине души верил, что квадратные уравнения за пределами класса попросту не существуют. Поэтому члены клуба приятно удивились, когда начали узнавать нечто интересное, причем — подумать только! — на уроках математики.
Мистер Уиткатт был стариком и позволял себе время от времени отклониться от темы урока. Для этого его следовало заманить правильным вопросом. Малыш Гарри Стин, первый в классе фанат шахмат и военных компьютерных игр и кандидат в члены клуба, добился блестящего успеха, задав вопрос о том, что услышал в выпуске новостей. Диктор говорил что-то о «математической войне» и террористах, применяющих какие-то штуковины, называемые «блиты».
— Я и в самом деле был немного знаком с Верноном Бэррименом, — не очень-то многообещающе начал мистер Уиткатт. Однако продолжение оказалось намного интереснее. — Знаете, он и есть буква «Б» в аббревиатуре БЛИТ, то есть «Бэррименовская логическая изобразительная техника», как он ее назвал. Весьма продвинутая математика. Вам ее, наверное, никогда не понять. В первой половине двадцатого века два великих математика, Гедель и Тьюринг, доказали теоремы, которые… гм… Словом, можно взглянуть на это и так — математика полна ловушек. Для любого компьютера можно подобрать определенную проблему, которая его сперва «завесит», а потом и остановит. Можно даже сказать, что убьет.
Половина класса понимающе закивала. Как часто их самодельные компьютерные программы поступали именно так!
— А Бэрримен был еще одним блестящим математиком и невероятным идиотом. Как раз в конце двадцатого века он сказал себе: «А что если существуют проблемы, способные угробить человеческий мозг?» И он отыскал такую проблему и создал свою гнусную «изобразительную технику», породившую проблему, которую нельзя игнорировать. Достаточно лишь взглянуть на БЛИТ-узор, пропустить его через оптический нерв, и это может остановить ваш мозг. — Щелчок старых узловатых пальцев. — Вот так.
Джонатан и члены клуба украдкой переглянулись. Уж они-то кое-что знали о разглядывании странных изображений. Первым поднял руку Гарри, полный восторга из-за того, что украл столько времени у скучной старой тригонометрии:
— Э-э… а этот Бэрримен сам-то смотрел на свои узоры?
Мистер Уиткатт угрюмо кивнул:
— Говорят, что взглянул. Случайно. И это убило его наповал. Вот ведь ирония: люди столетиями писали рассказы о вещах настолько ужасных, что одного взгляда на них хватало, чтобы умереть от испуга. А потом математик, работающий в чистейшей и самой абстрактной из всех наук, взял и оживил эти истории…
Учитель рассказал и о БЛИТ-террористах вроде «Темной зелени», которым не нужны оружие и взрывчатка — достаточно лишь ксерокса или шаблона, чтобы напылить краской на стене смертоносное граффити. По его словам, телепередачи шли когда-то «живьем», а не в записи, пока печально известный активист по кличке Время Ноль не ворвался в студию «Би-Би-Си» и не показал телекамерам БЛИТ-узор под названием «Попугай». В тот день умерли миллионы. Поэтому теперь глазеть по сторонам стало опасно. На любой стене человека может подстерегать смертоносный узор.