— Но я тоже чувствую себя оскверненной, я тоже ощущаю грязь на своей коже, мне тоже кажется, будто я никогда не стану снова чистой. Вы можете думать о нас все, что вам угодно, господин Мукх'тсав, но преступление моего соотечественника не оставило меня равнодушной.
Повисла долгая пауза, рииргаанец и земная женщина смотрели друг на друга, словно в мутное зеркало, с трудом узнавая свои черты на гладкой поверхности.
Китобой, оставшийся за границей их восприятия, переводил взгляд с одного лица на другое. Он успел уловить момент понимания, установившегося между ними, и, казалось, испытывал отчаяние от того, что сопереживание ему недоступно. Не выдержав, он нарушил молчание:
— Поверьте, никто из нас не одобряет деяний Сэндберга, сэр. Мы все хотим, чтобы правосудие восторжествовало.
Мукх'тсав повернулся к нему, словно только сейчас вспомнил о его присутствии.
— Да. Правосудие. — Он весь словно обмяк. — Как будто в данном случае это возможно.
— Я сделаю все, чтобы правосудие восторжествовало, — заверила его Корт.
— Не думал, что смогу вам поверить, Андреакорт, но все же верю — сейчас. Вы хотите знать, что я видел?
— Нет никакой необходимости. Ваши свидетельские показания записаны, а мы не сомневаемся в том, что преступление совершено. Сэндберг ничего не отрицает. Единственное, что мне непонятно — это состав преступления.
Наступила неловкая пауза. Спокойное, бесстрастное лицо рииргаанца, сплошная неподвижная маска, казалось, каким-то непостижимым образом четырежды поменяло выражение, прежде чем он нашел подходящие слова для ответа.
— Вам прекрасно известно, что совершено убийство.
— Известно, — не стала спорить Корт, лицо которой оставалось таким же бесстрастным, как и у Мукх'тсава. — Я хочу знать, считаете ли вы, что в данном случае имело место еще и истязание?
Мукх'тсав думал над ее вопросом целую вечность.
— Интересный вопрос, Андреакорт, — наконец произнес он. — Вы считаете его важным?
— Я просто собираю данные, — ответила Корт.
— Хорошо. — Мукх'тсав снова вздернул голову. На сей раз Андреа без труда поняла, как он отнесся к ее словам: в его голосе прозвучала гордость специалиста, получившего возможность продемонстрировать свои знания. — Жертвой стал катарканец. Жители данного мира не понимают, что такое истязания. Жертва не испытывала ни боли, ни страха. Она не имела ни малейшего представления о происходящем. Насилию подверглось существо, которое не понимало, что подвергается насилию. На части разорвали существо, не обладающее необходимым эмоциональным аппаратом, который дал бы ему знать, что его разорвали на части. Пострадало разумное, мыслящее создание, даже не способное услышать смех своего палача. Смерть, когда она пришла, не стала ни благословением, ни неожиданностью. Если у катарканцев есть жизнь после смерти, возможно, они не замечают, в какой момент переходят из одного состояния в другое. — Мукх'тсав замолчал и заговорил иным тоном: — Если вы намерены утверждать, будто данные факты умаляют значимость преступления…
— Ни в коем случае. — Корт знаком показала Китобою, что им пора. — Я просто пытаюсь определить, какие действия следует классифицировать как преступление. А какие — нет.
Лицо Мукх'тсава по-прежнему являло собой неподвижную маску.
— Вы закончили?
— Я только начала, — ответила Корт.
Глава 8
Посольство Тчи находилось в белоснежном пилоне, упиравшемся в самое небо, в районе полярного круга, среди негостеприимных холодных пустошей. Представительство расположилось в корабле, который доставил сюда дипломатов — он стоял, упираясь в покрытую ледяной коркой землю и уставившись в небо, словно не надеялся больше никогда увидеть звезды. Вокруг него, прямо на леднике, пристроилось множество надувных домиков, ужасно похожих на грибы, и большое прозрачное сооружение под куполом на плоской вершине пилона. Внутри оказалось тепло и очень уютно, стояла удобная мебель, витали приятные ароматы; злобный ветер и пронизывающий холод остались снаружи, не имея ни малейшей возможности пробраться внутрь.
Тчи постарались как можно удобнее устроить своих гостей, принесли легкие закуски, спросили, всем ли они довольны, и даже по их просьбе изменили уровень влажности — но Корт тем не менее чувствовала себя здесь не лучшим образом. Всякий раз, когда ветер швырял пригоршни снега в прозрачные стены, она инстинктивно съеживалась, ей казалось, что они вот-вот сорвутся с платформы и рухнут вниз с головокружительной высоты.
Корт в который раз подумала, что не понимает тех, кто любит межпланетные путешествия.
Они прождали почти час, когда Китобой, который изо всех сил делал вид, что его занимает окружающий пейзаж, вдруг не выдержал и, задыхаясь от возбуждения, проговорил:
— Советница… я должен вам всячески содействовать и не вмешиваться в расследование, но что, черт подери, произошло между вами и Мукх'тсавом?
— Ничего особенного, — стараясь не смотреть ему в глаза, ответила Корт. — Я просто собирала факты, не более того.
— Я имею в виду не ваши вопросы, — настаивал Китобой. — Как вам удалось швырнуть ему в лицо все то презрение, которое он испытывал к нам. Он увидел в вас что-то такое, чего не вижу я. Что?
— Эмпатию, — взглянув на него, ответила Корт. Китобой поморщился.
— Я все равно вас раскушу, рано или поздно.
— Надеюсь, вы поставите меня в известность, когда это произойдет, — сказала она.
Через несколько мгновений он вернулся к прозрачной стенке пузыря, снова занявшись созерцанием ледяных просторов.
Корт была рада остаться в одиночестве, пусть даже и на несколько минут. Но как только она позволила себе расслабиться, перед ее мысленным взором возник Эмиль Сэндберг, кромсающий несчастных катаркан-цев. Ее воображение отказывалось воспроизводить в деталях все, что он творил, но зато его радостное, счастливое лицо рисовало с ужасающими подробностями. В голове проносились самые разные варианты: хладнокровный убийца, ликующий убийца, испытывающий наслаждение убийца, помешавшийся убийца… ничего не получалось. Когда у воображаемого Сэндберга появлялось лицо, она вдруг понимала: оно не имеет к настоящему Сэндбергу никакого отношения, а воображаемые катарканцы не походили на существа, которых показал ей Китобой. Нет, они были млекопитающими, похожими на людей настолько, что на лицах у них мелькали почти человеческие чувства, в сияющих зеленых глазах искрилось любопытство и веселье, а голоса звучали переливами баритона.
Она открыла глаза и обнаружила: Китобой, который по-прежнему стоял у прозрачной стены, повернулся и смотрит на нее с выражением явной озабоченности.
Корт напустила на себя равнодушие и взирала на него до тех пор, пока он не отвернулся.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем появился Хаат Вейл, экзолингвист тчи. Тощий даже по меркам своей расы, видимо, по причинам преклонного возраста, Вейл напустил на себя серьезный, едва ли не мрачный вид. Пара печальных глаз дополняла картину, делая его похожим на вкрадчивого бюрократа, получающего удовольствие от того, что ему выпало сообщить дурную весть. Он был в длинном прозрачном одеянии, таком тонком, что, казалось, будто оно тут же разорвется, стоит ему пошевелиться.
К несчастью, его сопровождал Советник Раиг, тчи, с которым Корт встречалась чуть раньше. Более того, он держался так, будто был здесь главным. Его бледная кожа покраснела от ледяного ветра, а редкие серые волосы покрывали бисеринки влаги, но двигался он легко и уверенно, оставив далеко позади своего коллегу.
— Простите за задержку, Советница, но я был в отъезде, изучал туземцев.
— Вам не стоило прерывать ваших наблюдений ради нас, — сказала Корт. — Мы хотим поговорить с доктором Вейлом.
— Мне это известно, — ответил Раиг и уселся напротив нее. — Но доктор посчитал, что с его стороны будет разумно пригласить меня на беседу с вами, чтобы я помог ему ответить на ваши вопросы.