— Замечательно, Андреакорт! Чудесно!
Делегация хомо сапсов ответила на ее слова сдержанными восклицаниями и тихими проклятьями. Эмиль Сэндберг взвыл от восторга, на экране ИИ появилась надпись на стандартном языке людей: ОТЛИЧНО СРАБОТАНО. Рииргаанцы принялись о чем-то срочно совещаться.
— Не могу понять, почему мои коллеги с такой радостью приняли аргумент, который совершенно очевидно выгоден хомо сапсам, — попытался привлечь к себе внимание Раиг.
— Мы были заложниками закона, — пояснила ему Корт. — Все прекрасно понимали, что катарканцы не смогут судить Сэндберга. Но было неясно, как можно обойти преграду, мешавшую наказать его за совершенные преступления.
— Правосудие, — заявил Раиг, — это не преграда… которую необходимо обойти.
— Но и не абстрактное понятие, обнесенное фальшивым забором, — заметила Корт. — Мы чуть не стали жертвой собственных иллюзий. Вы думали, что раз вы прибыли сюда с миссией первого контакта, значит, вы имеете дело с ситуацией первого контакта — в то время как факты указывали на то, что ничего подобного нет и в помине. Первый контакт не был установлен.
— Я бы сказал, что убийство разумных существ в их собственных домах есть очень определенная форма первого контакта, Советница.
— Верно. Но наши с вами взгляды на реальность и представления о ней не имеют в данном случае никакого значения. Вот почему я потратила столько времени, беседуя с представителями разных посольств: я намеревалась установить, что совершенное мистером Сэндбергом преступление не является первым контактом. Даже с вашей точки зрения. Помните, Советник? Я спросила вашего эксперта мистера Вейла: если я ударю вас по лицу, можно ли это считать формой приветствия? — В зале засмеялись, доктор Вейл радостнее других. Не обращая внимания на реакцию собравшихся, Корт продолжала: — Доктор Вейл ответил утвердительно — даже в том случае, если различия между видами не позволяют ознакомиться с традициями друг друга. Он сказал, что причинение боли можно рассматривать как форму коммуникации. Низшую форму, разумеется. Если бы катарканцы, пострадавшие от рук мистера Сэндберга, чувствовали боль, тогда Протокол первого контакта вступил бы в действие.
Однако мистер Мукх'тсав, представитель рииргаанского посольства, заверил меня в том, что преступления мистера Сэндберга — жестокие, вне всякого сомнения — не подпадают под определение пыток, поскольку катарканцы не испытывают боли. Более того, туземцы даже не поняли, что с ними произошло. Да, послание было отправлено — но не получено.
Я хочу рассказать вам одну историю — очень похожую на эту. Несколько лет назад звездный корабль, принадлежавший народу, я не стану его сейчас называть, выбросил радиоактивный мусор в одной из систем. Глупый и безответственный поступок, который вызвал серьезные изменения в окружающей среде, когда радиоактивные вещества достигли гравитационного колодца планеты, населенной разумными существами. Многие считали, что преступников должны судить пострадавшие аборигены. Однако возникли проблемы, поскольку физический контакт не состоялся. Чтобы довести до сведения жителей планеты суть преступления, необходимо было войти в контакт, затем установить коммуникативную связь, потом объяснить, что такое радиоактивность и космические путешествия. В результате последовало решение: случившееся нельзя рассматривать как первый контакт, преступление следует классифицировать в соответствии с межвидовым законом. Как и в данном случае.
— Тогда произошел несчастный случай! — выкрикнул Раиг. — Теперь же мы имеем дело с предумышленным убийством. Такие ситуации нельзя сравнивать.
— А я и не собираюсь, — заявила Корт, — поскольку торжество правосудия в данном случае не главное. Нам с вами следует обсудить совершенно иной вопрос.
Глава 17
Итоговое заявление Советницы Андреа Корт звучало так: Даже если наш Совет сумеет найти доказательства, опровергающие мои выводы, и посчитает, что Протокол первого контакта применим к данному случаю, это не будет иметь непосредственного отношения к решению, которое мы должны принять.
Если забыть на время о политике и о разногласиях между видами, решение по делу Эмиля Сэндберга представляется очевидным. Мы просто не изучили ситуацию достаточно тщательно и глубоко, чтобы увидеть лежащие на поверхности факты.
Отчет о произошедшем указывает всем, кто занимается изучением межвидового свода законов следующее: с самого начала существовало весьма ограниченное число решений проблемы Сэндберга.
Если отложить в сторону вариант, что преступник избежит наказания — возможность, которая не может устраивать ни одно цивилизованное существо, — на самом деле перед нами три пути.
Мы могли бы судить его по катарканским законам — в том виде, в каком они существуют.
Или отложить решение вопроса до того момента, когда будет установлена связь с катарканцами, и мы сможем узнать наверняка, какого наказания для него они потребуют.
Или судить его по законам сообщества людей, поскольку Сэндберг нарушил установления Дипломатического корпуса, которые должен чтить.
Все три варианта одинаково законны. Давайте рассмотрим их внимательно.
Если мы отложим вынесение приговора до установления контакта, это займет много лет. До тех пор мистер Сэндберг должен оставаться в заключении. В случае, если нам вообще не удастся установить контакт, это будет означать, что он получил пожизненный срок. Именно такого наказания требует для него и закон людей, но без приговора суда это невозможно, так что через какое-то время его придется выпустить на свободу.
Дать определение катарканскому своду законов труднее — в особенности, если решить, что у туземцев законов нет. Но это не так. У них имеются свои законы, причем столь суровые, что никому даже в голову не приходит их нарушать. Возможно, жизнь катарканцев определена генетическим кодом, но вне всякого сомнения она подчиняется жесткому своду правил, которому они следуют неукоснительно.
Разве мы не можем рассмотреть эти правила, чтобы увидеть, как поступят катарканцы со своим соплеменником, совершившим преступление, в котором мы обвиняем мистера Сэндберга?
Разумеется, полноценного ответа мы не получим; у катарканцев нет убийц. Однако аналогичные ситуации возникают. Например, то, как они обращаются с больными, которые угрожают благополучию всего сообщества. Туземцы содержат их в специальных помещениях. Разумеется, заболевшие катарканцы уходят в карантинную зону добровольно. Я поставила эксперимент: мы с мистером Китобоем покрыли себя выделениями больного туземца и выяснили, что, если тот не находится в карантине, соплеменники силой вынуждают его покинуть сообщество.
Мистер Сэндберг болен, и его присутствие угрожает благополучию всего сообщества. По нашим законам его следует отправить в тюрьму; по законам катарканцев — в карантинную зону. Разницы никакой.
Вот что я имела в виду, когда сказала, что это не имеет значения.
Глава 18
Совет, разумеется, принял ее доводы. У него не было иного выбора. Если бы дипломаты не согласились с ее заключением, они бы снова оказались в тупике, и вопрос о наказании Сэндберга остался бы открытым. Такой поворот событий не устраивал даже тех, кто желал изоляции человечества.
Компромисс Корт — так назвали принятое решение — стал триумфом межвидовой дипломатии. Ее речь цитировали, анализировали, обсуждали и раскладывали на составные части еще долго, даже после того, как сами слова затерлись и потеряли смысл из-за бесконечного повторения. В дальнейшем их даже перевирали — адвокаты, пытавшиеся трактовать местные законы в случаях преступлений, совершенных представителями других миров, в свою пользу. Пару раз ее логические выводы использовались — весьма приблизительно — в ситуациях, когда страдали туземцы, гораздо более коммуникабельные, чем катарканцы. И тогда прецедент Андреа Корт поливали грязью с таким же энтузиазмом, с каким превозносили до этого.