Демонстрация впечатляла. Военный лазер выстрелил в казавшуюся жирной керамическую плитку. Поверхность плитки мгновенно превратилась в отражающую — такую идеально гладкую, что отскочивший луч пронзил металлическую пластину…
— Я знаю о фуллевоне, — возразила я. — Пвосто пведставить невозможно, чтобы его накладывали… столь щедво.
Помню, что изобретение было признано экономически невыгодным.
Глаза Парсона чуть сузились.
— Знаете? Откуда?
Оп-па! Он, возможно, гадает, откуда ксенобиолог знаком с экспериментальным продуктом военной промышленности. И почему именно я была на демонстрации полимера.
— Мой кузен помогал ‘азвабатывать фуллевон.
Весьма неубедительное объяснение, но лучшего в голову не пришло. Нужно как можно скорее отвлечь его.
— Не можете объяснить, какого чевта вы едете пвямо по головам?
— Как мы говорим, единственный способ — это рикошет.
— Почему?
— Слишком много находящихся в непрестанном движении существ. Если я нацелюсь на свободное место, к тому времени, когда мы там окажемся, оно будет уже занято. Поймите же, вездеход защищен, но это не значит, что неприступен. Звери, достаточно большие, чтобы попробовать нас на вкус, избегают гигантов, поэтому я целюсь в гигантов, которые, как правило, не обращают на нас внимания. Это самые ненасытные твари, но им нужна добыча попригляднее. Если мы не столкнемся, то понесемся дальше, если же я налечу на такого великана, ничего страшного, просто продолжим путь, учитывая отклонение. А теперь заткнитесь и дайте мне сосредоточиться.
Если вы страдаете морской болезнью, воздушной болезнью или космической болезнью, не отправляйтесь знакомиться с достопримечательностями планеты Парсона на БВВ. Раньше я никогда не замечала за собой нарушений вестибулярного аппарата, но путешествие с Парсоном… вы себе представляли когда-нибудь, что это такое — двигаться карамболями?
Постепенно меня стала куда больше тревожить необходимость удержать свой завтрак, чем перспектива ужасной смерти. Я выхватила из рюкзака бутылку с водой и выпила, что уменьшило дурноту на целых полпроцента. Обретя тем самым некоторую способность соображать, я насовала в уши столько мягкого пластика, сколько туда поместилось, изобретя тем самым худшие затычки во всей галактике и одновременно самые уродливые серьги в ней же.
Ландшафт изменился. Меньше бассейнов со стоячей водой, более спокойные растения, не такие громадные животные. Интересно.
И борьба за существование не принимала столь анархических форм. Многие экземпляры, включая некоторые образцы флоры, объединялись во имя спасения молоди.
Парсон вел вездеход, не обращая на меня внимания. Внезапно он дернулся и оцепенел от изумления.
— Профессор, смотрите, настоящая диковина: взрослый фоб.
— Что?
— Фобедон. Они обычно охотятся за большой добычей.
— Где он?
— Идет по нашему следу.
Я обернулась, пытаясь заглянуть через спинку сиденья. Фоб чем-то напоминал тиранозавра, только был больше размером и снабжен двумя длинными щупальцами. В сравнении с тем, что было у него во рту, пятнадцатисантиметровые клыки тиранозавра казались детскими зубками.
Несмотря на сирену и маневры Парсона, щупальца скоро дотянулись до вездехода и заскользили по фуллерону. Зверь прыгнул, наклонив голову. Краем глаза я заметила, как начальник станции двинул рукой. Откуда-то сзади выметнулся невыносимо яркий синий огонь. И больше нас никто не преследовал. Я успела заметить грибообразное облако пыли, но больше ничего. Перед глазами замелькали оранжевые образы.
У меня не было слов. Так этот БВВ представляет собой еще и усовершенствованную плазменно-импульсную пушку! Но это вооружение предназначалось исключительно для службы Земной Безопасности. Здесь и в самом деле творится что-то в высшей степени странное.
Мне хотелось спросить, каким образом Парсон заполучил это оружие, но при взгляде на его непроницаемо-самодовольную физиономию я передумала. Лучше выбирать вопросы, которых он не ожидает.
Дальнейшее путешествие пошло легче. Мой гид неожиданно разговорился. Да так, что не мог остановиться. Вначале монолог был интересным, полным исторических сведений и ссылок на местный сленг. Но позже я узнала, что репертуар Парсона ограничен. А может, просто истории казались абсолютно идентичными. В каждой басне была одна мораль: только Парсон, его отец Дэрон, дед Даффид и прадед Енох, который построил станцию (очевидно, в одиночку и голыми руками), способны справиться с кризисной ситуацией.
Когда мне все это осточертело, я просто из отчаяния осведомилась, почему станция почти пуста и с какой целью ее воздвигли в столь биологически активной зоне. Разве не проще было бы жить в другом месте? Может, даже на другом континенте, таком, как Алебастер?
— Алебастер? — негодующе фыркнул Парсон. — Да эта земля крайне нестабильна. Когда под вашими ногами разверзнется трещина в милю шириной, что вы будете делать? Бьюсь об заклад, вы просто провалитесь.
Поставив меня на место, он возобновил свое повествование. И при этом не ответил на основной вопрос.
Пытка продолжалась до тех пор, пока я не набралась храбрости перебить:
— Послушайте, ‘азве это пвоклятое солнце никогда не заходит?
— Шутите? Солнце село несколько часов назад, и пройдет еще два, прежде чем мы устроимся на ночлег.
Я уважительно покачала головой: мне все время казалось, что еще день. Но действительно: никаких теней не наблюдалось.
Я позволила Парсону заговорить меня до отупения.
Когда мы наконец остановились, он зарылся в землю, работая гусеницами, как ковшами. Потом поставил пушку на самый слабый режим, чтобы забросать нас полуспекшейся в керамику землей. На ставшем видимым потолке появилась крохотная галактика огней.
За всю мою жизнь я не слышала музыки слаще умирающего воя сирен. Абсолютное и полное блаженство! Я радостно вытащила затычки из ушей.
Поужинали мы, что называется, сухим пайком. То есть выпили что-то коричневое. Мусор отправился в мини-уплотнитель под сиденьем. Парсон проверил пройденный путь на виртуальной карте и при этом ухитрился выглядеть еще самодовольнее, если это только было возможно.
— Не слишком плохо: почти шестьдесят миль! Но к завтрашнему дню мы доберемся до Озерного края, там дело пойдет медленнее. Кстати, — небрежно добавил он, опуская спинку, — можно узнать, что еще в вашем рюкзаке кроме воды?
Я молча изучала его лицо. Неужели он подозревает правду?
Эта мысль застала меня врасплох. Какая правда?
Я изо всех сил старалась держаться спокойно.
— В ‘юкзаке? Обычный походный набов.
Начальник станции широко зевнул.
— Что значит — обычный?
— Ну, еда, часы. Э-э, фвуктовый сок, туалетная бумага, зубная щетка, мыло. Пвимевно так.
Помня просьбу Фрискела, я умолчала о карте.
Парсон отстегнул костюм и, нажав что-то на спинке своего сиденья, открыл в задней части небольшую ванную комнату. Потребности я не чувствовала, поскольку являюсь, что называется, замкнутой системой и оставляю минимум отходов.
Он вернулся, благоухая сухим душем, повертелся на сиденье, чтобы устроиться поудобнее, включил дисплей и верхнее освещение и, казалось, немедленно заснул.
Но для меня сон казался таким же далеким, как Раш. Нераскрытые тайны не давали сомкнуть глаз: пустота на станции, странный запах. И почему в коридоре стоял вооруженный охранник?
Но гораздо более меня волновало другое: мы похоронены в земле, молчание нарушали лишь звуки нашего дыхания и шум работающих насосов, накачивающих воздух в каюту, биение сердца моего спутника, тихое поскрипыванье моих ребер, иногда бурчание в животе. И все же, как бы тихо ни было, как бы долго я ни смотрела в темноту, все равно не могла отогнать единственный вопрос: насколько самоубийственна эта так называемая миссия?