Время идет внутрь. Изнутри выходит слоистый, меняющийся порядок мира.
О, простите. Два последних предложения — часть нашей литании: я не хотел впутывать в нашу дискуссию ссылки на религию.
Как уже было сказано, следует иметь в виду, что эти воспоминания, глубоко сидящие в моем мозгу, относятся к очень давним временам. Тогда на Ганимеде не разгуливали ветры. Люди не могли находиться на поверхности без скафандров. Даже многослойный шатер над поверхностью, удерживающий бесценные молекулы везде, за исключением нескольких огромных дыр, позволяющих кораблям садиться, — даже это относилось к каждодневной действительности.
Итак, мыслители того времени решили, что Артефакт — художественное произведение. Сложное, да, но художественное.
Второе поколение мыслителей посчитало, что это научный объект, нечто вроде прибора, содержащего изменяющиеся законы Вселенной. Новая сила. Новые частицы. Новая форма теории относительности.
Когда-то люди верили, что поля создают частицы. Так оно и есть. Но есть также вещи… затрудняюсь назвать их полями, которые создают законы. Законы Вселенной диктуются объектами. Артефакт и есть такой объект.
Или, может, только запись такого объекта.
Что приводит к третьей точке зрения на Артефакт.
Только десятилетие спустя после обнаружения Артефакта эффект стал очевидным. Вокруг этого места собралась небольшая община. Потом вырос город.
И никто не желал его покинуть. Никто.
Когда количество населения достигло четверти миллиона душ, пришлось что-то делать. Но убедить кого-то из ученых уехать оказалось невозможным. Всех, кто видел Артефакт, тянуло к нему, как магнитом. Желание погрузиться, стать свидетелем, наблюдать бесконечную игру поверхностей…
Поэтому окончательный вывод был очевиден. Это предмет поклонения. Религиозный объект.
Но, возможно, не только. Вполне вероятно, этот предмет и есть сама религия.
Ибо содержит законы. Несмотря на то, что Артефакт заключен во Вселенной, кто знает, может, к ней он не относится.
Но я, должно быть, слишком углубился в теологические дебри. Вернемся к моей сегодняшней роли — не священника, хотя я именно священник, но исторического свидетеля. Должен упомянуть о другом интересном событии того давнего дня.
Я добрался до станции. Запасся кислородом и выручил беднягу Юри, совсем струсившего к тому времени. Правда, благодарности я не дождался.
Мы промаршировали через множество долин и достигли того места, где находился Артефакт. В наши намерения входило изучить его, сделать съемки и представить отчет на базу.
При виде Артефакта что-то меня кольнуло. Можете взглянуть на мои старые факсы. Сразу увидите любопытный точечный рисунок на поверхности. Волны света, блестящие, как слюда. В постоянном движении. Свет образовывал концентрические круги, похожие на большой глаз. Я заметил, что где бы ни стоял, глаз был постоянно устремлен на меня. На нас.
Я стоял на расстоянии, наводя камеру на фокус. Юри был потрясен не меньше моего. Он подобрался ближе.
Я все еще возился с камерой, поэтому не видел, что произошло в следующую минуту. Думаю, он слишком приблизился к глазу. Когда я поднял голову, Юри как раз тянулся к нему, пытаясь коснуться. Сверкающие кольца словно сосредоточились на нем.
И тут рука Юри дотронулась до поверхности. Соединилась с нею. Вошла в нее, одновременно оставшись наверху. Юри не двигался.
Из Артефакта будто выметнулась волна. Взбежала вверх по его руке, превратила унылую ткань скафандра в мерцающую радугу цветов. Омыла его спину. Захлестнула шлем. Сползла по ногам к ботинкам. Он казался каменной статуей, яркой и блестящей, внутри которой двигались и переливались бесчисленные грани.
Я застыл. Юри медленно… медленно… медленно подался вперед. Беззвучно. Молча. Его рука вошла в глаз по самое плечо. Он кивнул, словно приветствуя то, что должно было случиться. Он уже был там… Артефакт втягивал его: по грудь… по пояс… по колени… наконец исчезли подошвы. Я вспомнил о камере и сделал снимок. Это единственное свидетельство того события. Другими я не располагаю.
Тогда я был просто ошарашен. Признаться, я и сейчас еще не пришел в себя.
Глаз исчез и больше не появлялся. Артефакт принял то обличье, которое вы видите сейчас. За все последующие годы он никогда и не намекнул на то, что сотворил тогда.
Как можно истолковать это событие? Да, Артефакт поглотил человека. Но если учесть все, что могло быть, и все, что мы познали, наблюдая эту бесконечно волнующуюся поверхность…
Моральные соображения оставляю другим. И так как больше ни одно живое создание не было затянуто в глубь Артефакта, вопрос весьма мало интересует наших исследователей. Некоторые считают, что поскольку Артефакт, вероятно, сопутствует эволюции Вселенной или управляет ею, то он, скорее всего, просто сохранил Юри для использования в качестве свежей информации о действии эволюционных законов. Возможно.
Меня подобные предположения занимают меньше всего. Когда я вспоминаю те давно канувшие годы, меня мучит лишь одно. Я должен в этом признаться, ибо как послушник Артефакта я не могу лгать и не совершу даже грех умолчания.
Когда вы приближаетесь к Артефакту, покоящемуся теперь на прозрачных балках, так что все его поверхности видны и камеры могут фиксировать каждый нюанс, нельзя не заметить маленькую старую табличку, на которой высечено число, когда я впервые наткнулся на тот овраг. Дальше приведены другие даты: основания Храма и принятия Закона Полноты. Приведено также и мое имя, как первооткрывателя.
Каждый день, приступая к моим трудам, я прохожу мимо этой таблички. Мой взгляд невольно скользит мимо жалкого упоминания моего имени и поднимается к гигантской статуе, нависающей над левым порталом. Это дань общества мученику нашей веры, жертве, которую потребовал Артефакт.
И глядя на это громадное лицо, где верна каждая черта, вплоть до высокомерной улыбки и узких маленьких глазок, глядя на все это, я в самой глубине души сознаю, что, несмотря на безмятежность, которая должна бы исходить от Артефакта, и немалый груз лет, я все еще ненавижу ублюдка.
Олег Дивов
ЭПОХА ВЕЛИКИХ СОБЛАЗНОВ
Рожнов прижимал Аллена к стене, а Кучкин с наслаждением хлестал американца по физиономии. В отдалении болтался немец Шульте и что-то нудил про нетоварищеское поведение и утрату командного духа — причем к кому именно это относится, не уточнял. Русские вняли: поменялись местами, и теперь уже Рожнов навалял астронавту по первое число…
Увы, первый орбитальный мордобой — событие, безусловно, историческое, сравнимое по значимости, если разобраться, с лунным шагом Армстронга — случился лишь в мечтах летчика-космонавта РКА подполковника Кучкина. Верных полсуток он воображал, что именно и каким образом сделает с насовцем, когда удастся выколупать паразита из спускаемого. Кучкин не был по натуре злым или жестоким, просто мысли о справедливом возмездии помогали держать тонус.
Примерно о том же все это время размышлял инженер Рожнов. Правда, он еще прикидывал, как удержать Кучкина, чтобы тот, паче чаяния, Аллена не забил.
Начальник экспедиции посещения «лунной платформы» Шульте не поддавался эмоциям, бессмысленным перед лицом смерти. Он думал только о борьбе за станцию. Когда стало ясно, что Аллен не отделит спускаемый аппарат, Шульте догадался, какая беда приключилась с несчастным астронавтом, пожалел его и забыл. Тут как раз и Кучкин утихомирился — он сначала метался по отсекам, искал биг рашен хаммер, но потом Рожнов что-то рассказал ему, оба вдруг принялись хихикать, просветлели лицами и доложили: командир, распоряжайтесь нами.
Было холодно, сыро и душно. Отвратительное сочетание.
Королёвский ЦУП помогал советами. Судя по бодрому и деловому тону, все ответственные лица там просто с ума сходили.
В Хьюстоне, сгорая от стыда, вычитывали по буковке контракт астронавта Аллена. Их главный уже заявил русскому и европейскому коллегам: «Что я могу сказать? Мне нечего сказать. Давайте сначала попробуем спасти станцию. А там посмотрим».