— Дорогая, рассей мое недоумение. Разве есть сандвичи — такое уж ребячество?
— Я ем их каждый день, — пожала плечами королева.
— В самом деле? А я и не знал.
Король пожал плечами, сунул в рот сандвич и стал задумчиво жевать.
— Твой отец, — сказала королева, негодующе глядя на Баскаля, — никогда не устраивает никаких сцен. Сама эта мысль воистину смехотворна! Кстати, очень вкусный лимонад, дорогой.
— Повара экспериментируют с рецептом, — сообщил Бруно. — Я скажу им, что тебе понравилось.
— Да, пожалуйста.
Но Баскаль не унимался. Смерив мать уничтожающим взглядом, он сухо сказал:
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, мама. А ты, отец? В мои годы ты уже изучал физику в университете. Образованный. Прогрессивный. Взрослый человек.
Теперь Конрад наконец понял, каковы отношения в этом доме: эмоциональные призывы с одной стороны и логические рассуждения с другой, а слуги — как люди, так и роботы — внешне придерживаются нейтралитета, но на деле выступают единым фронтом с родителями Баскаля. Фронтом, против которого так ожесточенно воюет принц.
— Сирота, живущий на благотворительные подачки, — грустно усмехнулся король. — Тогда люди, видишь ли, умирали, и не по како-му-то расписанию, а в любой момент своей жизни. Я не был взрослым, мой мальчик. С гораздо большим удовольствием я учился бы стрельбе из лука и гребле на каноэ.
— Мать стала королевой в пятнадцать!
— Она тоже была сиротой. Ее швырнули во власть, как в водоворот. И сделали это люди, которые вовсе не были ее друзьями, а интересовались только личной выгодой. Тут нечему завидовать, Баскаль. Когда твой лагерный семестр закончится, ты вернешься в лоно любящей семьи. У Тамры и у меня никогда не было выбора.
— Значит, мы возвращаемся назад, — прошипел Баскаль. — К куче мусора!
— О, к чему такая мелодрама, — сказала королева. — Ты должен научиться ценить комфорт современности. Даже скучный обед с родителями, в конце концов. Если же тебе на все это наплевать, то лагерь, может быть, не так и ужасен?
Она коснулась салфеткой губ и поднялась.
— К сожалению, у меня сегодня много совещаний.
— Отправь свои копии, — отрезал Баскаль.
— Уже отправила, — бесстрастно пояснила королева. — И не одну. Но день идет, а дела все накапливаются. Обойдемся без прощальных поцелуев. — Она обвела взглядом весь стол. — Рада была познакомиться с вами, дети. В будущем попрошу вас держаться подальше от неприятностей. А сейчас Его Величество проводит вас на свалку.
Величественно шелестя шелками, она покинула столовую. Конрад чувствовал себя каким-то обездоленным и несчастным. Ах, как легко было любить на расстоянии Тамру Латуи, красивую, умную, веселую и талантливую! Именно эти качества позволили ей взойти на трон… то есть ее кандидатуру выбрали, а вернее, подобрали. Эффект присутствия королевы был неизменно четко выражен как по телевизору, так и в обыденной жизни. Но, несмотря на все это, она принижала, умаляла, преуменьшала обиды и недовольство сына, а вместе с тем — обиды его (заметим, крайне возмущенного!) поколения.
— Мы не сдадимся, — заявил отцу Баскаль. — Это было бы неправильно.
— Нет? — снова задумался король. — Знаешь, мы убрали с вашей планетки всех людей. Отослали их домой и заменили дворцовой стражей. Так что с этого момента ваше одобрение и сотрудничество в расчет не принимаются. Тебе только четырнадцать, парень.
— Конечно. А потом будет только сто, а потом только тысяча. Я всегда буду моложе тебя, отец!
— Верно, — терпеливо согласился Бруно, — но к тому моменту, когда тебе исполнится тысяча, разница в возрасте окажется сравнительно небольшой. Ты будешь жить вечно, парень, но когда детство останется позади, его уже не вернешь. Никогда и ни за какие коврижки. Подумай об этом.
Немного помолчав, он вдруг сказал:
— Знаешь, Баскаль, этот твой лагерь просто чудо какое-то, возможно, лучшая из созданных человечеством планет. Я так хотел бы… так хотел…
Голос, в котором звучала почти детская мечтательность, вдруг оборвался. Но тут королевский взгляд неожиданно оживился, упав на Эксмари.
— Клянусь Богом, дитя мое… Да ты девочка!
— Нет! — негодующе воскликнула Эксмари, делаясь при этом как две капли воды похожей на негодующую шестнадцатилетнюю девчонку.
— Хм-м, — протянул король, всматриваясь в нее. — Согласен. Я не хотел тебя обидеть, поверь. Ну что, идем?
Баскаль раскинул руки, словно загораживая дорогу, и предостерегающе оглядел компанию. Никто не пошевелился. Видя такое, Бруно согласно кивнул.
— Хм-м… ну ладно. Если вы не собираетесь подчиниться добровольно, ничего не попишешь. Я тоже был молод и помню, как это бывает. Значит, прикажем страже протащить вас всех через трифакс, и можете брыкаться и вопить сколько влезет. Договорились? Таким образом, все настоят на своих принципах и с честью выйдут из создавшегося положения.
Король неожиданно глянул прямо на Конрада и подмигнул. Весело и заговорщически, с таким поразительным дружелюбием и доброй снисходительностью, что Конрад отчетливо ощутил: неизвестно почему, но с этого момента он уже никогда не будет прежним.
Ничего еще не кончено, подумал он, но пока…
Пока ничего не попишешь.
Молли Глосс
ВСТРЕЧА
В мае Делия с отарой овец породы чурро и двумя собаками поднималась на гору Джо-Джонса и оставалась там по сентябрь. Этот край все лето принадлежал практически ей одной. Кен Оуэн раз в две недели присылал кого-нибудь из своих мексиканских работников с припасами, но все остальное время она была там одна — одна с овцами и собаками. Ей нравилось безлюдье. Нравилось безмолвие. Некоторые знакомые ей пастухи без конца болтали с собаками, со скалами, с дикобразами; они пели песни, слушали музыку по радио, читали вслух прихваченные с собой журналы, но Делия позволяла тишине окутать ее и к началу лета начинала слышать в шорохе сухих трав речь, почти внятную. Собак звали Иисус и Алиса. «Ко мне, Иисус, — сказала она, когда они погнали овец. — Вперед, Алиса». И с мая по сентябрь собственный голос она слышала, только когда отдавала команды собакам. Ну, и еще когда мексиканец доставлял припасы — вежливый обмен испанскими фразами о погоде, о здоровье собак, о будущем приплоде.
Чурро — очень старая порода. Ранчо «О-штрих» включало федеральный участок горы — сплошные каменные россыпи и жесткие травы, как нельзя лучше отвечающие потребностям чурро, всегда готовых к яростной защите своих ягнят и славящихся длинной густой шерстью, прекрасно предохраняющей от непогоды. Они отлично себя чувствовали на скудных горных пастбищах, где овцы других пород теряли бы в весе и не защищали бы своих ягнят от койотов. Мексиканец был совсем старик. Он сказал, что помнит чурро еще с детства на высокогорных плато Оахаки, четверорогих баранов — одна пара рогов закручена вверх, другая вниз. «Буен карне», — сказал он Делии. На редкость хорошее мясо.
В начале лета ветер задувал с юго-запада, ветер, пахнущий можжевельником, и шалфеем, и цветочной пыльцой. А потом он дул прямо с востока, сухой ветер, пахнущий пылью и дымом, обрушивающий ливни иссохших листьев и семян сердечника и тысячелистника. С востока часто наползали грозовые тучи, гигантские клубящиеся пейзажи, пурпурно-багровые и льдисто-зеленые в своих глубинах. И тогда, если ее стоянка была на открытом гребне, Делия уходила из трейлера и спускалась по склону в какую-нибудь лощину, где было безопаснее, но если трейлер стоял в котловине, то она оставалась с овцами все время, пока у них над головами в ослепительных зигзагах молний, под сокрушающие канонады грома бушевала война. Возможно, восприятие погоды в горах, умение терпеливо переносить ее прихоти, давно вошли в плоть и кровь чурро: во всяком случае, они, сбившись в кучу, пережидали грозу с поразительным спокойствием и стойко терпели хлещущие струи ливня.