Смешно. Глупо. Вот он, Виктор, сидит в шезлонге у своего бассейна, в самом центре своего астероида, смотрит, как переливается перламутром вода, как идет к нему девушка — улыбающаяся, тонкая, чудесная в своей наготе, капли блестят на ее коже. Тихо играет арфа. Кто может сказать, что в этом не заключен глубочайший смысл?
Виктор привстал с шезлонга, наклонился над столиком, налил в бокал свежий, ярко-оранжевый сок. Снова откинулся на спинку, пригубил напиток, любуясь тем, как Лина втирает в кожу крем.
— Здесь на самом деле можно загореть? — спросила она. — Тутмес говорил…
— Можно. Но не сейчас. Я отключил источники ультрафиолета.
— Почему? Я хочу сейчас.
— Адаптационный период. Сейчас загар вреден. Нужно подождать несколько дней.
Ультрафиолетовое излучение может слегка повредить твои нежные клетки, девочка, а это нежелательно. Твои клетки — важнее всего. Важней твоего милого личика, важней острых грудок и упругой попки. Ты представления не имеешь, каким сокровищем обладаешь.
Лина накинула халат, провела пальчиком по краю хрустального кувшина с соком. Тонкие брови недовольно сдвинулись.
— Только сок? А можно вина?
— Нет, милая. Нет.
— Ну хоть совсем чуть-чуть, пожалуйста! — Лина сверкнула глазами, лукаво прикусила нижнюю губку белыми зубами. — Вот столечко. Я же прошу у тебя не чего-нибудь крепкого — ни виски, ни водки. Просто вина, легкого. И тогда будет совсем хорошо.
— Нет, Лина. Потерпи.
— Когда будет можно?
— Через три дня.
— Ужас! — Лина плюхнулась в соседнее кресло и, подобрав полы халата, по-ребячьи взбрыкнула длинными ногами. — Не доживу. Мне скучно, Вик.
— Уже скучно? — Виктор улыбнулся, покачал головой. — Скучно без вина и загара? Можно подумать, что на Земле ты только и делала, что лежала в солярии, смакуя вино.
— Ну… Там хотя бы другие люди… Компания. Было с кем поболтать.
— А со мной поболтать не хочешь?
— Хочу с тобой в постель! — Лина быстрым движением скинула халат, единым скачком преодолела расстояние до Виктора и оседлала его. Шезлонг под Виктором жалобно заскрипел. — Ну давай, Вик. Пожалуйста, прямо сейчас…
— Три дня, — просипел Виктор. Голова его кружилась. — Не будь глупой девочкой, ты сама знаешь, что пока нельзя…
Лина впилась в его губы поцелуем, перекрыв дыхание. Оторвалась через полминуты, откинула голову, тряхнула чистыми белыми волосами и произнесла, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Мерзкий. Скучный. Старикашка.
— Лина, тебя никто не заставлял… Ты сама рвалась сюда.
— Враки, враки. Ты обманул меня. Сказал, что здесь будет все, чего я захочу… Может, мне поговорить с Тутмесом? Думаю, он не откажет.
— Хочешь убить Тутмеса? — спросил Виктор ледяным голосом.
— Как — убить?
— Если Тутмес прикоснется к тебе хоть пальцем, я пристрелю его.
— Ты с ума сошел! Это же убийство!
Лина зло фыркнула, вскочила на ноги. Виктор сел, с облегчением опустил на пол затекшие ступни. Сосуды шалят. Все-таки шестьдесят с гаком лет не шутка, как ни маскируй их мускулистым телом и гладким лицом.
— Тутмес не человек, — сказал он. — Это вещь. Моя вещь. Я могу сделать с ней что угодно.
— Тутмес не может быть вещью. Он человек.
— Он слуга.
— А что, слуга — не человек?
— Тутмес не просто слуга. Он серв. Он носит в генах присадку.
— Присадка серва?! — Схватила стакан, отхлебнула, синие глаза метнули стрелы гнева. Чертовски красивая фурия. — Это же преступление второй степени! Ты ему засандалил «serve», Вик? Ты на такое способен, да? А мне? Мне ничего не впрыснул?
Конечно, нет, девочка. Твои гены девственно чисты, не испорчены дешевыми, плебейскими модификациями. Иначе бы тебя здесь не было.
— Успокойся, — Виктор примирительно помахал ладонью. — Тутмес согласился стать сервом добровольно. Он получил за это большие деньги. Очень большие.
— Зачем ему деньги, если теперь он твой раб и не способен совершить ничего, что выходит за рамки твоих желаний?
— Вовсе не так. Когда контракт Тутмеса закончится, он вернется на Землю и будет жить как обычный человек. Теоретически, я могу найти его в любой момент и приказать что угодно, и он не сможет сопротивляться приказу. Но… я не буду делать этого.
— Ты преступник, Виктор. Если бы я знала, что ты сделал человека сервом, ни за что бы сюда не полетела. Вообще бы с тобой не связалась. Теперь я обязана сообщить о тебе в полицию, а если не сообщу, буду соучастницей преступления. Буду преступницей третьей, а может, даже и второй степени. На кой черт мне это нужно?
— Я ученый, — серьезно сказал Виктор. — Прежде всего я ученый, и для меня безразлична вся внешняя шелуха — деньги, социальное положение, соблюдение или несоблюдение законов. За всю свою жизнь я не убил ни одного человека. Надеюсь, что и впредь не убью. Что же касается остальных законов, то я нарушал их по мере необходимости. Смею заметить, старался нарушать так, чтобы ни одна полицейская крыса об этом не узнала. Когда-то было запрещено клонирование, потом смена внешности, еще позже — лечебные геноприсадки, использование инопланетного биоматериала. Все это давно разрешено — пожалуйста, люди, пользуйтесь. То же, вероятно, скоро будет и с генными психомодуляторами, такими, как «serve», «bird» и «lead». Но у меня нет времени. Я не тот, кто ждет. Я из тех, кто делает все это собственными руками. Из тех, кто толкает человечество вперед.
— Ты удрал сюда именно для этого? Сбежал от человечества, чтобы толкать его вперед?
— Именно так. Пойдем. Я покажу тебе. Ты должна увидеть чудо собственными глазами.
Тутмес выступал в качестве радушного гида. Шел впереди, набирал коды на цифровых панелях, двери открывались одна за другой. Виктор видел это великолепие собственными глазами в первый раз, хотя давно уже изучил каждый метр внутреннего пространства метеорита по схемам. Лицо Виктора оставалось беспристрастным, но душа ликовала. Боже, как давно он мечтал о таких лабораториях, аппаратуре, объектах исследования. На Земле нечего было и думать о подобном. Узнай чиновники из ИГИ [11]о том, что в пределах одной лаборатории собрано больше трех биообразцов первой категории доступа… Что бы сделали эти зануды? Полопались бы от злости, вот что. Учредили бы пять, нет, десять комиссий для ежесуточного мониторинга над экспериментами, стояли бы за спиной денно и нощно, дышали бы в ухо, следя с маниакальной бдительностью, не производится ли новое трансгенное оружие, запрещенный модулятор или еще чего-нибудь в этом роде. Идиоты… Виктор облапошил их всех. Здесь, на Слоне, живут двадцать три организма первой категории допуска, и — держитесь, чинуши-надзиратели — пятнадцать образцов нулевой категории. Да-да, тех самых, которые не положены никому. Никому, кроме засекреченных умников в бюджетных лабораториях Пентагона.
— Это и есть инопланетяне? — спросила Лина, склонившись к инкубатору. За толстым стеклом в сизоватом тумане шевелился живой веер, раскрашенный алыми и фиолетовыми полосами.
— Насколько я понимаю, термин «инопланетянин» означает разумное существо, — ответил Виктор. — Ты знаешь, что разумных на Стансе пока не обнаружили. Все, что здесь собрано — образцы флоры и фауны. С планеты Станс, само собой.
— Я слышала, что вроде бы нашли еще одну планету, на которой есть жизнь.
— Ложь, — презрительно сказал Виктор. — Бульварное вранье. Жизнь найдена только на Стансе. Но и этого вполне достаточно, уверяю тебя, милая. Жизнь там такая живучая, что наша, земная, в подметки ей не годится. Только третьей экспедиции удалось привезти на Землю биообразцы. Два предыдущих экипажа были буквально сожраны этими самыми образцами.
— А с виду все такие загадочные, симпатичные, даже красивые. — Лина обвела взглядом ряды инкубаторов. — А кто самый опасный? Этот вот? — Она показала на паукообразную тварь сантиметров тридцати длиной. Паук сидел между камнями и мрачно посверкивал красными глазками, толстое брюхо его вздувалось и опадало. — Он что, человека загрызть может?
11
International Genetic Inspection — международная генетическая инспекция. (Здесь и далее прим. авт.)