Первым делом — убрать проклятую трубку. Она мешает думать, сводит с ума мерным возвратно-поступательным движением воздуха. Лина сжала трубку губами, вытянула их вперед. Внутри шеи что-то противно сдвинулось, отлепилось от стенок трахеи, Лина дернулась от боли. Втянула губы назад, снова сжала трубку, вытянула ее изо рта еще на сантиметр. Больно, больно… И ни выругаться, ни помолиться — голосовые связки растянуты трубкой, бесполезны.
Только терпеть — минуту за минутой, сантиметр за сантиметром.
Виктор лежит на полу с широко раскрытыми глазами, с открытым ртом, лужица запекшейся крови окружает его голову бурым ореолом. Он глядит прямо в потолок, но не видит ни белых панелей, ни кабелей, ни коробчатых воздуховодов. Видит иное.
Он — Тутмес, он стоит на коленях. Ненавистный Виктор Д. нависает над ним, орет в истерической ярости, брызгает слюной, размахивает кулаками. Тутмес знает, что способен вскочить на ноги, ударить Виктора, даже убить его, несмотря на присадку «serve». Потому что присадка не работала никогда — Хозяин намного сильнее ее. Истинный Хозяин. Старый белый червь.
— Склонись ниже, человечек Тутмес, — голос истинного Хозяина.
— Подставь свою бритую черепушку — пусть пнет по ней как следует. Ты это заслужил…
Удар, раскалывающий мозг подобно молнии. Грохот, страх, боль, бессильная обида, не имеющая выхода ненависть. Черная воронка затягивает его, раскручивает, как волчок, выкидывает в другое место, в другое время.
Он снова стоит на коленях, острые камни впиваются в кожу, теперь запястья его связаны грубой толстой веревкой. Конец веревки держит в коричневой руке Тутмес. В другой руке Тутмеса — древний, видавший виды автомат. Тутмес одет в балахон до пят, некогда светло-голубой, теперь невероятно грязный. На голове Тутмеса — клетчатая арабская накидка с двойным черным обручем. Почему-то Виктор знает, что Тутмеса сейчас зовут Мохаммедом, а еще раньше звали Асэбом. А он, Виктор, находится в теле Джона Чейни, американца, лейтенанта из батальона Международного Сдерживания.
— Ты грязная американская свинья, — говорит Мохаммед-Тутмес.
— Мне платят за то, чтобы я убивал таких свиней, как ты. Но это неинтересно — просто убивать, понимаешь? Я никогда не убиваю просто. Когда ты загнал в сарай две сотни жителей из Эмбео, запер и сжег их, ты ведь не думал о Сдерживании, правда? Ты думал о своем удовольствии, грязный кафир. Тебе нравится запах жареного человеческого мяса. Сейчас ты нанюхаешься его вдоволь, только мясо будет твоим. Ты сам разожжешь костер…
— Это воспоминания, — снова голос Хозяина. — Но и в проигрывании старых записей можно найти немалую радость. Доставь мне удовольствие. Разжигай огонь для себя, гори подольше, кричи погромче, мучайся. За это я отпущу тебя… на тот свет.
Лина кашляла долго, сухо, лаяла подобно собаке, никак не могла остановиться. И все же это было лучше, чем ощущать чужеродность жесткой трубки в горле. Теперь она дышала сама. Сама.
Она перевела дух только минут через десять. Благодатная слюна медленно наполнила рот, смочила высохший до скрипа язык. Кластер регенерации продолжал свою работу.
Что в том толку? Выздороветь здесь, зажатой в тисках, распятой, как лягушка для препарирования? Ей нужна сила.
Лина подергала руками и ногами — бесполезно, движение ограничено миллиметрами. Единственное свободное пространство — вокруг головы. Головой можно крутить, как угодно. Лина подняла голову вверх, уперлась лбом в нависающую часть фиксатора. Она знала эту конструкцию — не раз уже лежала под колпаком, приходя в себя после очередной присадки. И всегда приходил Тутмес, милый старина Тут-Как-Тут, освобождал ее от оков и вел под ручку в свою комнату, что-то шепча на ухо.
Больше он не придет.
Пусть придет пальцеглаз. Здесь ему негде разогнаться, добраться до скорости, запускающей переключатель. Но пусть он все же придет, поможет ей. Потому что он там, внутри нее, спит, как зимний сурок. И потому что больше помочь некому.
Разбудить пальцеглаза.
Виктор встал, медленно добрел до зеркала в стене. Смертельно бледная физиономия, остекленевшие глаза, потеки крови из уголков рта. Сгорбленная, лишенная силы фигура, руки, висящие, как сухие плети. За несколько часов он постарел на двадцать лет.
— Что дальше, Хозяин?
— Ты приведешь себя в порядок. Ты неважно выглядишь, человечек — не хочу, чтобы Шон испугался, увидев тебя. Он прилетит через три дня, если я не ошибаюсь?
— Да, Хозяин, да.
— Он доставит тебя на Землю. И там начнутся наши увлекательные приключения.
— Но мои исследования, мне нужно их закончить…
— Забудь о них, человечек. У меня есть план собственных исследований. Ты вхож в высшее общество. Вероятно, там найдется немало особей, подходящих мне в рабы. Впрочем, возможен и другой вариант — посадить тебя в тюрьму. Думаю, власти сделают это с большим удовольствием. Как насчет явки с повинной?
— Только не это! — умоляюще выкрикнул Виктор. — Прошу вас, Хозяин, прошу нижайше…
— Отлично! — радостный смешок в ушах. — Именно так мы и поступим.
— О Боже, Хозяин, но почему же…
— Заткнись. Мы весело проведем время.
Пальцеглаза завалило камнями — накрыло обвалом, сошедшим со склона; не убило, не покалечило, всего лишь обездвижило. Так вот удачно.
— Тебе повезло, пальцеглазик, — прошептала Лина. — Выбирайся, милый уродец. Выбирайся.
Пальцеглаз лежал и собирался с силами. Лина обнаружила, что он не так уж обескуражен. Конечно, не было на самом деле никакого пальцеглаза, была лишь девушка Лина, вообразившая стансовскую тварюгу внутри себя. Но для Лины пальцеглаз был реальнее всего на свете — она отдала ему инициативу и ждала, когда он начнет действовать.
Пальцеглаз дернулся. Вибрация сотрясла ноги и руки Лины. Мышцы ее начали сокращаться и расслабляться — все быстрее и быстрее — до судорог.
Волна жара прошла по телу Лины. Она закусила губу, стараясь удержаться от крика. Но через полминуты сдалась — завопила во всю глотку.
Она не представляла, что это будет так больно.
Крик отвлек внимание Виктора, заставил его повернуть голову к монитору. Экран показывал медицинский отсек, где находилась Лина — операционный стол, покрытый зеленым колпаком. Колпак дрожал, ходил ходуном.
— Хозяин, простите… Там, в медотсеке, девчонка. Лина. Она проснулась!
— Я вижу, человек. Она проснулась, да. И что с того?.
— Мне нужно пойти туда. Можно, Хозяин? Разрешите!
— Зачем?
— Ее нужно устранить. Убить.
— Убить? Кому это нужно?
— Мне. И вам, Хозяин. Мы с вами в страшной опасности.
— Опасности? — хиту иронично хмыкнул. — Не думаю, не думаю.
— Она — переделанная. В ее генах стансовские утилиты, она убьет меня, если вырвется…
— Не говори лишних слов. Я все знаю про нее. Ты не пойдешь никуда.
— Почему?! Хозяин! Она вырвется, она способна на такое!
— А я хочу, чтобы она вырвалась.
— Но почему же?
— Потому что этого не хочешь ты.
Пальцеглаз бился в конвульсиях, мощные его ноги сотрясали камни вокруг, маленькие верхние конечности дергались, пытаясь высвободиться, голова моталась вперед-назад, шевеля острыми жвалами.
Он разгонялся, не сходя с места. Разгонялся. Мчался по взлетной полосе.
— Хозяин, — Виктор сбился на захлебывающийся шепот, — ее нужно остановить! Она придет сюда, придет за мной, чтобы убить меня.
— Ты боишься смерти, раб? Не бойся. Считай, что ты уже умер.
— Вы пострадаете при этом! Я забочусь только о вас…
— Она не придет. Она умна. Она сделает все, чтобы быстрее удрать отсюда и добраться до Земли.