Произносить вслух проблемные слова он больше не пытался. День и без того выдался нервным и богатым на потрясения. Теперь ему нужно отдохнуть, выспаться. Утро вечера мудренее, успокоил себя Борис.
Однако утро оказалось мудрёнее.
Несмотря на массу успокоительных средств, принятых накануне, спал Борис беспокойно, в голову лезла всякая чушь, заставляя тело ворочаться в поисках удобного положения. Проснулся он лежа на животе, одна рука придавлена телом, вторая свисает с кровати, голова зарылась под подушку. Постель напоминала поле битвы, из которой никто не вышел победителем. Простыня и одеяло превратились в один неразделимый кокон, выбираясь из которого, Борис невольно подумал о гусенице, в последний момент решившей, что она еще не готова к кардинальному изменению образа жизни. Эта мысль вызвала у него улыбку. И вообще, сон, каким бы прерывистым и изматывающим он ни казался, все же принес облегчение, освежил мысли и заставил вчерашние тревоги отодвинуться на задний план.
Борис потянулся, растер отлежанную руку и собрался было повторить испытанную временем максиму про утро и вечер, когда взгляд его случайно упал на наволочку, задравшийся край которой оголил цветастый угол подушки с наполовину отклеившейся магазинной этикеткой.
— Подушка о… — все еще улыбаясь, машинально прочел Борис. — Оо… Оооорррр… — прорычал он и, как боксер в нокдауне, ничком рухнул на кровать. Злополучная подушка полетела в дальний угол. Вчерашние параноидальные мысли, которые на самом деле никуда не исчезали, просто затаились в глубине черепной коробки, закружились в голове с новой силой.
Он болен, болен тяжело и теперь вынужден это признать. Он прекрасно видел слово, напечатанное жирными черными буквами, слово «ортопедическая», однако не мог его произнести.
Три дня спустя он взял на работе недельный отпуск за свой счет, мимоходом обмолвившись о его возможном продлении. Менеджер более высокого по отношению к Борису звена не стал возражать. У него перед глазами еще стояло то совещание, на котором Борис сперва умудрился забыть о таких элементарных вещах, как консорциум и консалтинг-партнерство, а потом попытался на пальцах изобразить паритетное соглашение.
Запершись в квартире, Борис отключил карманный коммуникатор, а домашний уником использовал только для выхода в Сеть. Он перерыл все медицинские сайты, до которых сумел достучаться, в надежде обнаружить информацию о случаях с похожей симптоматикой, и кое-что в конце концов раскопал. Но как только разрозненные данные начали складываться в более или менее осмысленную картинку, немедленно прекратил поиски. Картинка ему не понравилась крайне. Борис не был сторонником блаженного неведения, но считал, что некоторые вещи все-таки лучше узнавать как можно позже.
Чтобы хотя бы приблизительно оценить масштаб бедствия, он достал с полки большой энциклопедический словарь, который прежде использовал только для разминки кистей и предплечий, сдул пыль с переплета и раскрыл на первой попавшейся странице.
— Валторна, — прочел он. — Валуй. Валун. Ва…
А вот с вальдшнепами возникла проблема. Ну и черт с ними, махнул рукой Борис. Пусть летят куда хотят на радость стрелкам-спортсменам, сам-то он, по счастью, начисто лишен охотничьего азарта. Дальше…
— Валькирии. Вальмовая крыша. Ва… Да, дело табачнотухлотрубчатое, — подвел итог Борис.
Он захлопнул словарь, громко чихнул и выругался. Все сходится: заковыристое словцо, принятое в среде его приятелей в далекие годы студенчества, не вызывает у него никаких затруднений, а вот какое-то жалкое Вальпараисо… Хорошо, что интересы Бориса, равно как и интересы его фирмы, в обозримом будущем никаким боком не касаются чилийского портового городка. И плохо, просто отвратительно, что находят подтверждение его самые мрачные опасения.
Когда по прошествии пары дней он случайно раскрыл словарь на той же странице, ему не удалось осилить даже валторну.
Прятаться от реальности за стенами квартиры, перекрыв все каналы коммуникации с внешним миром на манер испуганного страуса, было поздно. Настало время взглянуть правде в глаза. Борис был не просто болен, его состояние прогрессировало. Каждая минута промедления грозила непредвиденными, но едва ли приятными последствиями.
На обдумывание этих очевидных вещей Борис потратил еще двое суток. Он никак не мог решиться, в глубине души надеясь, что каким-то чудом все восстановится само собой. Надежда медленно истаивала.
Наконец ровно через неделю после бизнес-ланча, последнего в его жизни, он решил обратиться к специалисту.
«УЗИграмма, рентгенограмма, энцефалограмма… Еще какая-то томограмма с трехбуквенным префиксом… ЯМР, что ли? Жуть! Да как он разбирается во всех этих граммах без ста граммов? — то ли восхищался, то ли негодовал Борис, глядя, как доктор с задумчивым видом перекладывает на столе листочки с цветными графиками и таблицами. — Надеюсь, по крайней мере неплохо?»
Доктор был молод, раза в полтора моложе Бориса, и это был существенный минус. Борис не очень-то доверял тем, кто моложе его, считая знания, не подкрепленные жизненным опытом, не вполне полноценными. Зато услуги молодого врача оценивались весьма недешево, дороже, чем внимание многих бородатых профессоров и академиков, и это был существенный плюс. Хорошо оплачиваемым специалистам Борис доверял несколько больше. Увы, стоимость услуги не всегда отражает ее качество, но раз не существует более точных критериев, приходится довольствоваться тем, что есть. Этому врачу, судя по плате за консультацию, Борис мог доверять как себе самому.
— Вы не левша? — неожиданно спросил доктор, не отрывая взгляда от графика, на котором синяя и красная кривые нервно неслись куда-то ввысь, всю дорогу норовя перескочить друг через друга.
— Нет.
— Может быть, переученный?
— Нет.
— Жаль. У переученных левшей центр речеобразования иногда мигрирует в другое полушарие, — пояснил доктор. — Но раз вы говорите, что не левша… Жаль.
— И тем не менее ответ отрицательный, — твердо стоял на своем Борис.
— А болели в последний раз давно?
— Чем?
— Неважно. Чем угодно.
Борис задумался.
— Не помню. В этом году, кажется, еще нет, — ответил он, не заботясь о том, что такой ответ огорчит доктора.
Врач закончил тасовать листки с результатами обследования, выбил пальцами короткую дробь по столу и поднял на Бориса вообще-то смешливые, но в данный момент крайне серьезные глаза.
— Все речевые центры в норме, — сказал он. — Речевой круг работает стабильно, нет даже периодических разрывов. С определенностью можно сказать, что у вас НЕ заикание.
Он так подчеркнул это НЕ, что, случись это на бумаге, на гладкой полировке стола осталась бы царапина.
Губы Бориса нервно дернулись. Он знал, что у него НЕ заикание, и НЕ испытывал по этому поводу особой радости. Заикание хотя бы оставляет возможность, пусть с превеликими трудностями, пусть в час по чайной ложке и с искаженным лицом, но донести свои мысли до окружающих. Неведомая хворь, поразившая Бориса, была хуже заикания, она не оставляла шансов.
— Что-нибудь конкретное вас беспокоит? — уточнил врач. — Головные боли, температура, плохой сон?
Борис поморщился. Как объяснить этому молодому и симпатичному человеку, что как раз «конкретное» его и беспокоит? С этим краеугольным словом современного бизнеса он распрощался еще позавчера. Вот в чем его головная боль, вот отчего его лоб пылает так, что, кажется, вот-вот задымит. А плохой сон… Он мог бы пересказать доктору свой сегодняшний сон, действительно плохой, можно сказать, кошмар, но что толку?
— Доктор… — начал он, стараясь говорить спокойно и четко, предельно простым языком. — Меня беспокоит то, что я не могу произносить некоторые слова. Я могу их написать, прочесть — все, что угодно, только не проговорить вслух. Это как… немота. Но не обычная, когда речь отключается полностью, а…
— Избирательная?
— Да. Как затмение, которое не проходит. И таких слов с каждым днем становится все больше. Вот что меня беспокоит.
— Некоторые слова… — повторил доктор. — Какие, например? — спросил он, и когда Борис уже открыл было рот и пару раз хватанул воздуха, прежде чем разразиться чем-нибудь простым и нелицеприятным, быстро вскинул руки в жесте защиты или признания поражения. — Не напрягайтесь так, я пошутил! Спокойней… Знаете, что может быть хуже, чем недооценивать собственные проблемы? Относиться к ним чересчур серьезно. Так что расслабьтесь, пожалуйста, хотя бы чуть-чуть.