Агент Фила, Энтони Эммет, умен, ужасен и невероятно амбициозен. Умеющий внушать доверие, мудрый человек, который, как он сам любит говорить, нашел Фила под камнем в начале пятидесятых, когда тот писал маленькие научно-фантастические рассказы, чтобы заработать себе на жизнь, и одновременно пытался создавать серьезные романы, но никто не хотел их печатать.
Эммет подружился с Филом, стал его направлять, постоянно вступая в споры, поскольку (как он замечал) в Филе есть величие, и величие это будет явлено всем, как только он покончит с научно-фантастическим мусором. Он заставил Фила прекратить отношения с агентством Скотта Мередита, тут же продал длинный серьезный роман «Голоса улиц» новому издательству «Динмарт», помогал Филу делать бесконечные новые редакции. И «Голоса…» — одиссея молодого человека, пытающегося избавиться от унылой работы и неудачного брака, соблазненного социалистами, фашистами, коммунистами — имели небывалый успех: издательство продало двести тысяч экземпляров книги в твердом переплете, роман получил Пулитцеровскую премию, а также приз критиков, вскоре был экранизирован, причем в главных ролях снялись Лесли Кэрон и Джордж Пеппард.
Однако долгая борьба с «Голосами…» что-то заблокировала в Филе. После потока — маленькая струйка: роман о японце, интернированном во время второй мировой войны. «Кузнечик лежит неподвижно» читатели приняли с уважением и недоумением, а затем последовало молчание. Фила парализовала значимость собственной репутации, в то время как его сочинения продолжали размножаться. Фила неожиданно перевели на турецкий и баскский языки, состоялся симпозиум по работам Филипа К. Дика и Эптона Синклера, был поставлен австралийский мини-сериал об интернированном японце, превратившемся в отважного пленника колониальной войны.
Фил не видел своего агента в течение десяти лет. Ему показалось, что Эммет остался таким же невозможно молодым, как и в день их первой встречи: кожа упруга и безупречна, зоркие черные глаза светятся умом, белая шелковая рубашка и тонкий шелковый черный галстук. Он напоминал эстрадного певца пятидесятых годов или наемного убийцу; в шикарном баре с красными кожаными креслами и высоким бокалом сельтерской воды в руках он пытался понять, зачем Фил хочет встретиться с президентом.
— Я занимаюсь историей с пиратством, — сказал Эммет Филу. — У тебя нет никаких оснований для тревоги. Что касается этого, — он коснулся миниатюрным указательным пальцем лежащей на столе замусоленной книги, — не беспокойся. Мои люди день и ночь занимаются решением данной проблемы, — в голосе Эммета появилась мрачная угроза. — Идиоты, виновные в случившемся, горько пожалеют о своей глупости, уж поверь мне.
— Сначала я думал, что все дело в книге, — сказал Фил. Он сильно потел, в красных креслах было уютно, но жарко, как в перчатке или коконе. — Но теперь я не уверен…
— Ты взволнован, и я прекрасно тебя понимаю. Такая беспардонная кража любого вывела бы из равновесия. К тому же ты опять занимался самолечением. К чему эти огромные дозы витаминов?
— В витаминах нет ничего плохого, — перебил его Фил. — Я сверил дозы с «Психологией сегодня».
— Со статьей о лечении детей, подверженных шизофреническим видениям, — проворчал Эммет. — Я знаю. Стоит ли удивляться, что ты в такой плохой форме. Насколько мне известно, на прошлой неделе ты позвонил в полицию и попросил, чтобы тебя арестовали, поскольку ты стал… да, вспомнил — машиной с дурными мыслями.
Фила ошеломила полнота информации, которой владел Эммет.
— Похоже, тебе рассказал Майк, — заметил Фил.
Майк, его шофер, выполнял всю мелкую работу по дому. Его спартанская квартирка находилась над трехдверным гаражом Фила.
— Конечно, — не стал спорить Эммет. — Мы с Майком принимаем твои интересы близко к сердцу. Ты должен нам верить, Фил. А ты уехал, даже не предупредив его о целях своей поездки. Мне было бы очень нелегко тебя отыскать, если бы я случайно не оказался по делам в Вашингтоне.
— Мне не нужна помощь, — отрезал Фил. — Я прекрасно знаю, что делаю.
Но на самом деле он ни в чем не был уверен. Когда свет озарил его, он знал лишь, что в его жизни происходит что-то не то. Он должен ее изменить. Он исправил первое, что ему пришло в голову, но теперь начал сомневаться в правильности своих действий.
«Может быть, я пошел по ложному пути и преследую совсем не тех врагов. Может быть, — с тоской подумал Фил, — я совершаю еще более серьезные ошибки, сражаюсь не с теми».
Эммет, отличавшийся удивительной понятливостью, сразу же ощутил неуверенность Фила.
— Ты знаешь, что делаешь? — переспросил он. — Боже мой, я рад, что хотя бы один из нас может этим похвастаться, ведь нам обоим потребуется помощь, чтобы выбраться из неприятностей. Ну давай, рассказывай про письмо.
Фил принялся неохотно объяснять. Эммет с мрачным видом выслушал его и ответил:
— Ну, полагаю, это можно исправить.
— Я подумал, что если добьюсь аудиенции у президента, то смогу многое изменить, — сказал Фил.
Мартини, которое он глотал, странным образом смешивалось с мартини, выпитым в течение полета, а также таблетками риталина, принятыми в аэропорту. И сейчас ему казалось, что он продолжает лететь, сидя в уютном красном кресле.
— Ты должен успокоиться, Фил, — заклинал Эммет. Огонек свечи отразился в его темных глазах, когда он наклонился вперед. Они похожи на драгоценные камни, подумал Фил, с множеством микроскопических граней. — Тебе скоро стукнет пятьдесят, ты стал жертвой кризиса среднего возраста. Ты барахтаешься, хватаешься за все подряд. Будет гораздо лучше, если ты полностью мне доверишься… И не следует смешивать риталин и метедрин, ты же знаешь, что их нельзя принимать одновременно.
Фил даже не пытался ничего отрицать; Эммет всегда знает правду.
— У меня такое ощущение, будто я едва успел проснуться. Словно мне приснилась вся моя предыдущая жизнь, а вуаль — то, что греки называют словом dokos — между мной и реальностью вдруг исчезла. И все встало на свои места, Эммет, — сказал Фил, взяв в руки книгу и ткнув ею в лицо агента. Странички разлетелись в разные стороны и упали на пол. — Ты знаешь, откуда у меня появилась эта книга? Я отнял ее у какого-то бродяги, который подошел ко мне в аэропорту. Будешь говорить про совпадение?
— А мне кажется странным твое утверждение, будто ты получил от какого-то бродяги экземпляр, который дал тебе я, — заявил Эммет. — На внутренней части обложки стоит значок нашего агентства. — И когда Фил уставился на пурпурную марку, он добавил: — Ты сам говорил, Фил, что от твоей причудливой диеты тебе становится хуже. Правда состоит в том, что тебе следует предоставить решать все проблемы мне. Будь честным с самим собой и признайся: ты просто пытаешься уйти от настоящей работы. Тебе необходимо сегодня же вернуться в Лос-Анджелес, самолет улетает через два с половиной часа. Возвращайся домой и принимайся за дело. А все остальное — моя забота.
Эммет говорил, а его блестящие темные глаза, словно булавка энтомолога, не позволяли Филу отвернуться, и он почувствовал, что дрожит в теплом сумраке, а вокруг усиливается шум разговоров, звяканье бокалов и бренчание пианино, сливаясь в жуткое отвратительное гудение.
— Ненавижу такой джаз, — невнятно пробормотал Фил. — Какая-то мерзкая фальшивка, переливчатые трели, какофония. Нечто похожее я слышал в аэропорту.
— Это просто фоновая музыка, Фил. Она успокаивает людей. — Эммет выудил ломтик лимона из бокала с минеральной водой, закинул в рот и принялся жевать.
— Успокаивает. Да, ты совершенно прав. Она умерщвляет, Эммет. Превращает человека в фальшивку, куклу. Воздушные волны, ничего более, осталась лишь успокаивающая музыка. Что касается телевидения… Они все делают по науке. Сам подумай, если ты успокоишь людей, уберешь острые края, лишишь их индивидуальности — иными словами, материала, который и делает их людьми… что ты получишь? Андроиды, покорные машины. Сегодня дети хотят только одного: получить степень в колледже, хорошую работу и много денег. В них нет искры, исчезли жажда приключений, любопытство, стремление к мятежу — и все довольны. Жизнь предсказуема; это хорошо для бизнеса, когда люди загипнотизированы. Целая нация безупречных потребителей.