Вопросов два — таких же легких, как и сам рассказ: чем займутся столь продвинутые туфли и как отреагирует на это хозяин.
В данном случае (впрочем, как и всегда) нас интересует не столько разгадка авторского решения, сколько оригинальные версии читателей. Но тем конкурсантам, которые желают предъявить именно авторский замысел, дадим в руки ключ, сообщив, что многие великие писатели, например, Чехов, Бальзак, Стерн, с особым чувством относились к обуви, считая ее очень деликатной, едва ли не интимной частью туалета.
Победителей ждут комплекты из трех новых фантастических книг и поздравления в номере «Если», а члены жюри ждут новых моделей (не более трех, иначе мощностей обувной фабрики просто не хватит).
И еще одна просьба: не тяните с разработками! Добрая четверть писем приходит уже после того, как номер сдан в печать.
Жюри конкурса
Вехи
Вл. Гаков
Поэма огня
Полвека назад вышла в свет одна из самых значительных книг в истории фантастики, явившаяся своеобразным итогом череды знаменитых антиутопий.
…К этому все и шло. Невозможно окончательно избавиться от крамолы, от проклятых вопросов (полуночного кошмара всех архитекторов утопий), пока на свете остаются их источники. Книги. С ними почти покончено в стерильном мире замятинского романа. В «дивном новом мире» Олдоса Хаксли их эффективно заменили «ощущалки». В оруэлловском Ангсоце право на жизнь даровано лишь официальной пропаганде да дешевому порночтиву для пролов — рабочих, простонародья.
Оставалось сделать последний шаг — объявить священную войну ненавистным распространителям «заразы». Всем книгам вообще. И тогда пришли пожарные из отряда «Саламандра»… Писатель, который с гордостью называл себя «выпускником библиотеки», а своими учителями — книги, острее других чувствовал приближение тотальной расправы.
«451° по Фаренгейту» — вовсе не роман о будущем, тем более не о его технологических диковинах. И лишь во вторую очередь — антиутопия о массовой цензуре и сжигаемых книгах. Фактически, это история самого автора, его собственный любовный роман с книгой, длящийся всю жизнь. Не случайно в его рабочем кабинете глаз выхватывает прибитый к стене автомобильный номер — «F 451», сделанный на заказ (при том, что Рэй Брэдбери ни разу в жизни не садился за руль).
В конце концов, если любовь мужчины и женщины достойна кисти художника, почему отказывать в том любви к идее? Чувство не менее драматичное, богатое нюансами, обжигающее и очень часто столь же трагичное…
Родился Брэдбери в том же году, что и Азимов — 1920-м, в захолустном городке Уокиган, штат Иллинойс. Читателям всего мира городок знаком как Гринтаун, где разворачивается действие автобиографической повести «Вино из одуванчиков».
Джеймс-стрит никакой мемориальной доски (сейчас там живет другая семья, понятия не имеющая о «каких-то Брэдбери»).
Книги. Сказки. Фольклор. Три кита, на которых покоилось детство Рэя Брэдбери. В предисловии к одному из собственных сборников писатель так сформулировал краткую автобиографию: «Жюль Берн был моим отцом. Уэллс — мудрым дядюшкой. Эдгар Аллан По приходится мне двоюродным братом: он, как летучая мышь, обитал у нас на темном чердаке. Флэш Гордон и Бак Роджерс [8]— мои братья и товарищи. Вот вам и вся моя родня. Еще добавлю, что моей матерью, по всей вероятности, была Мэри Уоллстонкрафт Шелли, создательница «Франкенштейна». Ну кем я еще мог стать, как не писателем-фантастом — в такой-то семейке!»
В его роду бытовала легенда о пра-пра…бабке, будто бы сожженной на знаменитом Салемском процессе над ведьмами в 1692 году. Там, правда, осужденных вешали, а кроме того, имя некоей Мэри Брэдбери в списке проходивших «по делу» могло оказаться простым совпадением, но кто ж из мальчишек откажется от такой родословной! Факт остается фактом: с детства мальчик считал себя правнуком колдуньи и на всю жизнь объявил священную войну тем, кто был повинен в ее смерти. Святошам-пуританам, фанатикам-изуверам, палачам книг.
В его романе «Чувствую, что Зло грядет» инфернальному нашествию темных сил на сонный американский городишко противостоят двое любознательных мальчишек и отец одного из них — городской библиотекарь, чье книгохранилище на сей раз органично превратилось в штаб обороны!
А в двух других рассказах — «Изгои» и «Эшер II» — защищаться приходится уже книгам: «…их поставили к библиотечной стенке: Санта-Клауса и Всадника без головы, Белоснежку и Домового, и Матушку Гусыню — все в голос рыдали! — расстреляли их, потом сожгли бумажные замки и царевен-лягушек, старых королей и всех тех, кто «с тех пор зажил счастливо» (и в самом деле, о ком можно сказать, что он с тех пор зажил счастливо!), и Некогда превратилось в Никогда!» [9]
Кто же осуществлял дикую расправу над мирными, безоружными героями сказок, кому это они так насолили? Тем, которые давным-давно вешали в Салеме ведьм — и сколько раз еще после этого охотились на них, не только в Америке. Кто всегда выискивал «вредные», «сомнительные» идеи и преследовал их неуемных авторов, все пытавшихся куда-то звать и от чего-то предостерегать. Жгли и убивали все, кому мечта, фантазия, новый взгляд на мир и просто иная точка зрения стояли поперек горла. И значит, не столь безобидными были жертвы, раз палачи так взъярились на крамольные книги! В романе «451° по Фаренгейту» писатель столкнул их в последней смертельной схватке — книги и пожарные из отряда «Саламандра». Последней, потому что само существование мира, решившего обезопасить своих граждан от «дестабилизирующей» литературы, поставлено в зависимость от результата битвы.
В этом смысле вся предшествующая литературная жизнь Рэя Брэдбери предстает как бы репетицией к «Фаренгейту».
Первый рассказ он опубликовал в 1941 году. Затем последовало богатое на публикации десятилетие, завершившееся выходом в свет в 1950 году самой, вероятно, известной книги писателя — «Марсианские хроники». Имя Брэдбери становится известно всей читающей Америке — даже той ее части, что на дух не переносила научной фантастики. И в следующем году, на волне успеха, журнал «Galaxy Science Fiction» печатает новый рассказ молодого фантаста — «Пожарный». Прообраз будущего романа, где уже многое есть: горящие книги и образы тех, кто их сжигал…
Сразу после этого, в ноябре 1952 года, в газете «The Daily Variety» было напечатано сердитое письмо Брэдбери, адресованное победившим на президентских выборах республиканцам. Дело не в конкретных симпатиях или антипатиях, — чем, собственно, Эйзенхауэр лично не угодил писателю? — а в общей политике тогдашней «охоты на ведьм». Правнук колдуньи ощущал на лице обжигающее дыхание костра.
В том же году он заканчивает «Фаренгейт».
Сначала переработке подвергся «Пожарный», став короткой повестью «Пламя, пламя, пожирай книги!». Но автор не торопился предлагать ее какому-нибудь журналу. За несколько дней изматывающей работы он переписал все от начала до конца. Возникло новое название, известное ныне всем книгочеям. «Лучшие мои часы — это те, что я провел в библиотеках. А потом появился Гитлер. Его инквизиторские методы я испытал на себе самом. С другой стороны, в детстве я подолгу стоял перед пожарными станциями, любуясь большими красными автомобилями и красивыми мундирами. Но вот однажды среди ночи загорелся дом наших соседей. Я выскочил из постели и выбежал на улицу как раз в тот момент, когда пожарный карабкался по фасаду дома. В памяти у меня это осталось как кошмар. Позже в Америке появилось словечко «маккартизм», и началась охота на ведьм. Горели книги в Кливленде, в Бостоне… И я подумал: одно поколение пишет книги, другое их сжигает, третье сохраняет в памяти. Я написал «Фаренгейт» одним духом, за девять дней. Мне пришлось позвонить пожарным, чтобы узнать, какова температура воспламенения бумаги. Так возникло название только что законченной повести «451° по Фаренгейту».
9
Между прочем. о чем-то похожем рассказывал еще раньше Хаксли: «Затем устроили Мор книгочеев: переморили горчичным газом в читальне британского музея две тысячи человек… И одновременно начат поход против Прошлого, закрыты музеи, взорваны исторические памятники… изъяты книги, выпущенные до сто пятидесятого года Э.Ф.».