Прошло некоторое время, и силуэт толстяка опять возник на фоне ярко-желтого покрывала из мха. Он шел в направлении сбившихся в кучу флегмад и нес в руке какие-то предметы, только Тано, сколько ни напрягал зрение, не мог их разглядеть. Он на глаз определил расстояние, прикинул, как ему добраться до флегмад первым, да так, чтобы Сам его не заметил. Он пополз по-пластунски — вначале по склону, затем скатился вниз и там встал, отряхнулся и, низко пригнувшись, побежал.
По берегам реки высилось множество дюн, так что Тано легко нашел себе наблюдательный пункт за одной из них. Поднявшись не без некоторого усилия на ее вершину, он бросился в зернистый черный, как антрацит, песок и постепенно унял свое учащенное дыхание. Сам приближался. Он тоже дошел до берега и двинулся вдоль него, но в противоположном направлении, то есть в данный момент шёл навстречу Тано. Теперь стало совершенно ясно, что у него в руках. В левой он держал то самое ведро, в котором вчера было мясо, а в правой что-то на длинной ручке и с блестящим на солнечном свете острием… Топор.
Остановился возле расположившихся ближе к берегу флегмад и чуть в стороне от того места, где спрятался Тано. Бросил в ноги ведро и топор, скрестил руки и принял вызывающую, чуть ли не воинственную позу.
— Бесплодные имитаторы! — яростно воскликнул он. — Лишенное духа тряпье! Ненавижу вас! — Он забегал туда-сюда вдоль берега, театрально жестикулируя. — По какому праву вы, низшие из нижайших червей, более безмозглые, чем самые тупые медузы, вы… — Впав в бешенство, он бросился на песок, заметался по нему, катаясь и пронзительно вопя: — Вы… с вашей бутафорией. Соблазнили меня, обманули, ограбили. Ах, жизнь моя-а-а-а…
Тано потрясенно смотрел на старика сверху. «Он безумец, опасный безумец!» Но в то же время его не покидало чувство, что в этот момент на его глазах разыгрывается какой-то заезженный спектакль.
— Души моей ждете. Отнять ее хотите! Бесплодные студни — воровки!
Сам вскочил на ноги с неожиданной для него легкостью и схватился за топор. Размахивая им над головой, он ринулся в скопление почти трехметровых флегмад и затерялся среди них. Лишь по вялому их колыханию то в одном, то в другом месте можно было проследить его путь.
— Воровки, прилипалы! — верещал он, не переставая. — Ну, а если я захочу освободиться от этого своего тела, тогда как? Да, я давно мечтаю, хочу этого, а вы все ждете. Гиены из теста! Смертью угрожаете, так вот вам, вот вам…
Он внезапно замолчал, словно кто-то заткнул ему рот. А внутри стада флегмад начал образовываться пустой, медленно расширяющийся круг — может быть, Сам освобождал себе место. И действительно, после довольно продолжительной тишины из круга послышались удары топора — сначала приглушенные и чавкающие (явно били по какой-то из флегмад), а потом… Потом звуки стали острее, перешли в хруст, в отчетливый резкий треск чего-то твердого. Словно Сам колол дрова… или кости!
Тано медленно спустился по склону дюны, подошел к флегмадам и с гримасой отвращения заскользил между ними. Он прилагал все усилия, чтобы не соприкасаться с тварями, но это было невозможно, поскольку большинство их них тесно жалось друг к другу. Порой ему даже приходилось расталкивать флегмад, чтобы продолжать движение. Он напрягал мышцы, его руки утопали в их студенистой ткани; существа оказались намного тяжелее тех, что жили за горной цепью; они были более гладкие, без характерных морщин и складок на поверхности тел — наверное, потому, что долина отличалась гораздо более благоприятными условиями. Поэтому и тварей здесь больше.
Удары, по звуку которых ориентировался Тано, стихли, и он растерялся. Пытался двинуться то в одну, то в другую сторону — и не мог выбрать направление. Кожа на руках зачесалась, покрылась пузырьками от частого соприкосновения с флегмадами. Их вонючие испарения начали душить его, глаза слезились. Он с трудом сдерживал рвущийся из горла кашель. И вдруг почти случайно добрался до расчищенного круга. Сама, однако, там не было — видимо, он вернулся на берег. Обозлившись, Тано пригляделся ко все еще примятому стокилограммовой массой мху. Он остановился в том месте, где мох был вытоптан сильнее, и с удивлением отметил, что его волокна так же подвижны, как ночью или во время дождя. Они стали значительно толще, их кончики тянулись кверху, и не было сомнения, что они только что напитались немалым количеством жидкости — видимо, от флегмады, которую разрубил толстяк. Впрочем, сама тварь была ближе всех к участку с вытоптанным мхом и выделялась на фоне остальных. Она уже зализала свои «раны», но продолжала пульсировать, и вид у нее был опустошенный, сморщенный, словно Сам ее сдул, как шарик.
Тано нагнулся и осторожно ощупал мох вокруг. Он надеялся найти под ним какую-то твердь — это могло бы объяснить странный хруст. Ведь именно этот звук — своим совершенно необъяснимым происхождением — заставил его прийти сюда. Поиск продолжался довольно долго и закончился безрезультатно. Тано выпрямился и с удивлением заметил, что липкая влага, оставшаяся на пальцах, имеет какой-то странный красноватый цвет. Потом ногой начал расчищать толстый слой мха, пока не показалась довольно большая проплешина черной песчаной земли — в ней тускло блеснул маленький продолговатый предмет. Он поднял его…
Это была шпилька для волос!
Он положил вещицу на ладонь и уставился на нее лишенным мысли взглядом. Смотрел долго. Потом сунул в карман брюк. Встал на колени и лихорадочно начал копать, разгребать землю; под ногти стали забиваться острые черные песчинки. Он чем-то порезал палец — кусок стекла! Вскочил. Оттолкнул сгрудившихся вокруг флегмад, расчистил ото мха площадь гораздо большую, чем прежде. И вскоре наткнулся на ржавые скобы, потом на пластмассовый стакан, на метровый алюминиевый блок, точно такой же, как в трюме его звездолета — такие блоки роботы должны были использовать при строительстве базы. Должны были, если бы не… И еще один стакан, и элемент пеносиликатного фундамента, и сломанные наручные часы, и сгнивший шелковый шарфик, и опять часть фундамента…
Да, Тано так и не сумел понять, что же крушил Сам с таким хрустом. Но зато он нашел остатки некогда существовавшей здесь человеческой базы. Базы, где отдельные элементы постройки, выполнив свое предназначение, были разобраны. Чтобы быть возвращенными в другой звездолет. Который опять улетел на Землю… когда? Сколько лет назад?
Когда Тано вернулся в лагерь, солнце на Диане уже клонилось к закату. Сам лежал на скамье голый по пояс, его обильная плоть растеклась по обеим сторонам скамьи, подобно бледно-серому перекисшему тесту. Отвратительное зрелище! Глаза — закрыты, дыхание — свистящее, но равномерное; похоже, он крепко спал. Ни ведра, ни топора рядом не было. Спрятал или просто убрал? Сейчас Тано это не волновало. Он решительно подошел к Саму, собираясь тут же его разбудить, но, присмотревшись к нему внимательней, остановился в нерешительности. В лице толстяка, расплывшемся, с пористой, неприятно потрескавшейся от жары кожей, было что-то очень трогательное и беспомощное. Страдальческое. Может быть, такое впечатление производили губы, с их плаксиво опущенными уголками, может быть, лоб, широкий и волевой, так не соответствующий его общему гротескному образу. Или печать старости, отметившая его черты не для того, чтобы облагородить и смягчить, но обезобразить раз и навсегда…
Отекшие веки слегка приподнялись, и сквозь образовавшиеся щелочки Тано увидел зоркие сине-серые глаза, в которых не угадывалось и намека на сонливость.
— Ты ведь не ходил по ту сторону скал, а, Тано? — улыбнулся он с издевкой.
— Нет.
Тано следил за движениями Сама и чувствовал, как постепенно его одолевает какое-то странное оцепенение… Вот ужасно толстая рука тянется вниз, добирается до небрежно брошенной под скамейку рубахи, старик садится и медленно, очень медленно начинает ее надевать. Его пальцы неловко хватают самую нижнюю пуговицу, с трудом продевают ее в петлю, потом следующую пуговицу — в следующую петлю. Но они выскальзывают из толстых, искривленных артритом пальцев, и те опять хватают пуговицы… С подспудным беспокойством Тано нащупал пуговицы своей рубашки — тоже маленькие, немного выпуклые. Их тоже неудобно застегивать… если пальцы такие…