Организованная эвакуация столь внушительного числа Красных Мартышек никак не могла пройти незамеченной в Суридаше. Что думают остальные жители города? Что они теперь будут делать? Обрадуются? Ужаснутся? Или сделают вид, что ничего не произошло?
И что теперь станут делать ангелы?
С тех пор как ангелы появились на Шамале, здесь никогда еще не возникала такая опасность. Мир снова висел на ниточке над пропастью и готов был рухнуть в любую минуту.
Юлиш знала ужасную моральную истину, сжигающую сердце каждого Разумного на Шамале: их раса проклята самой природой и является кощунством в глазах бога, который в ужасе покинул Шамал. Древние мифы говорят, что бог убежал с Шамала после того, как Дикие создания напали на него. Семя бога подарило шамалианам Мудрость, но с нею пришло и проклятие, и оно состоит в способности представить моральную чистоту и полной неспособности приблизиться к ней. Поэтому все Разумные на Шамале считают себя планетарной порчей, постыдной случайностью, позором космического масштаба, а этому совсем не место в упорядоченной Вселенной.
Когда прилетели ангелы, все шамалиане одновременно поняли без лишних вопросов, что близится конец мира. За одну ночь все они отринули древнюю вражду, забыли о политических распрях и завоевательских стремлениях и дружно объединились против общего врага.
Не то чтобы от этого порыва была какая-то польза. Ангелы одержали победу без малейших усилий со своей стороны, ибо хрупкая общность Шамала рассыпалась в течение первых же минут Контакта. В конечном итоге ангелы предложили ее миру выбор: или незамедлительно положить конец политическому насилию, или Незамедлительное тотальное уничтожение (то, что люди не собирались этого делать, осталось для племен неизвестным). Шамал решил сложить оружие и продолжить существование. Ангелы, со своей стороны, поделились Мудростью чистой земной расы в надежде, что их Мудрость поможет Шамалу обуздать импульсы Дикости, стремящейся превзойти Разумность.
Но теперь, когда Красные Мартышки внезапно двинулись в поход, с тоскливым ужасом осознала Юлиш, ангелы могут быть просто вынуждены принять такое решение, какого им, как она теперь понимала, на самом деле совсем не хочется принимать.
Если Красные Мартышки направились именно туда, куда они должны направиться, то Юлиш даже не могла себе представить, каким образом остановить насилие.
Боевые действия на Шамале… Ангелы несомненно вмешаются.
У Юлиш не было ни малейших сомнений, что когда ангелы призовут Красных Мартышек к ответу, то первое, что сделают захватчики, будет поспешное уничтожение главных вещественных улик их преступных деяний: Юлиш и Джерома Салливена.
Небо уже начинало светлеть, когда ее Мудрый Голос окончательно выдохся и Юлиш смогла задремать.
Фургоны уезжали и приезжали весь следующий день. А днем позже снова объявился Шорти. На сей раз он сопровождал другую важную персону, заметно моложе его двоюродного дедушки Кви-ло-рака. У персоны были свирепые щетинистые усы и легкая проседь по всему меху. Новый визитер вскочил на табурет, оттуда перебрался на верстак и стал расхаживать взад-вперед, размахивая хвостом.
— Я Пок-но-ри-лак Йо-ник-ла-рей, — сказал он, — кузен отца Шорти и племянник его покойного двоюродного деда. Я пришел сообщить, что завтра утром вы отсюда уезжаете. Личные вещи и легкое оборудование надо взять с собой, а о более существенном мы позаботимся сами.
— Куда мы едем? — поинтересовался Джером.
Пок-но-ри-лак в изумлении отступил на шаг и, обернувшись к Шорти, спросил:
— Разве этому рабу позволено с нами говорить?
— Он ангел, — бесстрастно откликнулся Шорти. — Никто еще не предлагал ему замолчать.
Такой ответ определенно навел Пок-но-ри-лака на серьезные размышления. Он уделил им пару минут, одновременно скептически изучая фигуру и лицо ангела, и даже подошел поближе, чтобы внимательно рассмотреть его лишенную меха кожу.
— Я не уверен, что мне нравится этот раб, — изрек он наконец.
— Ничего страшного, Пок, ты привыкнешь, — сказал ему Джером. — И мне хотелось бы узнать ответ на мой вопрос, если не возражаешь.
Пок взорвался, как хорошая шутиха. Бешено подпрыгивая и обильно брызжа слюной, он прогавкал долгое высказывание на секретном диалекте Красных Мартышек. Шорти поглядел на ангела, потом на своего двоюродного дядю и молча помахал руками в воздухе. Значение этого жеста ускользнуло от Джерома, но Пок незамедлительно его просветил, сказав:
— Шорти отказывается лишать тебя жизни, хотя у тебя дурной нрав и наглое поведение. Он говорит, что это навлечет на всю нашу породу бесчисленные неприятности. Мне придется поверить ему на слово.
Джером тяжело сглотнул. Он постарался не думать о том, что его судьбу только что обсудили и определили двое мартышек.
— Значит ли это, что я теперь могу узнать, куда мы направляемся?
Пок громко зашипел, яростно потер лицо руками и сообщил сквозь зубы:
— Мы все едем домой. И берем с собой наше самое ценное имущество. Включая тебя.
Сверху нависали низкие серые тучи, снизу простиралось скучное серое море, а между ними, на манер начинки в сэндвиче, пребывало раскрашенное сбрендившим маляром судно, все в ослепительно красных, оранжевых, желтых и голубых полосках, пятнах и завитках. На мостике, лицом к корме, стоял Джером, внимательно наблюдая за горизонтом, где проступали три неизвестных синеватых силуэта. Капитан Мелькония стоял в двух шагах от него и зорко наблюдал за тем же самым. Для шамалианина капитан был высоким и крупным, его очень красили густые моржовые усы, прикрывающие высоко разрезанную верхнюю губу. Усы у Мельконии были коричневато-бурые, лоснящийся мех серебристого цвета, а руки отчасти смахивали на ласты.
Прищурившись, капитан выплюнул на ветер короткое слово, и Профессор поспешно перевел: «Пираты!». Джером сразу ощутил неприятное стеснение в груди, но взял себя в руки и сделал глубокий спокойный вдох-выдох. Уж конечно, Мелькония предусмотрел все необходимое, чтобы отбиться от нападения?..
Джером был сыт по горло морским путешествием. Во-первых, мартышки имели прекрасную возможность вышвырнуть его за борт в любой момент, когда им только заблагорассудится. Во-вторых, едва он успел шагнуть на палубу, как сразу же пал жертвой морской болезни, которая лишь недавно чуть-чуть его отпустила. И он в буквальном смысле слова задыхался от сизых вонючих выхлопов корабельного движка.
Джером стоял на мостике, потому что здесь всегда был свежий воздух. И здесь можно было задумчиво наблюдать, как их судно неспешно взбирается на горб высокой волны, секунду балансирует на ее гребне и быстро соскальзывает вниз. А после проделывает все то же самое — снова, снова и снова.
Стоять на мостике было не в пример приятнее, чем сидеть в трюме без иллюминаторов, ощущая поступательное движение судна лишь как сложное, крайне эффективно выматывающее душу и тело взаимодействие разных физических сил и разнонаправленных ускорений. В трюме Джером не мог даже играть в солитер.
Поэтому он убегал из брюха корабля на капитанский мостик и наблюдал за переменами погоды в шамалианском океане. За трое суток, которые истекли с того момента, как они покинули Суридаш, Джером увидел блистающий солнечный штиль в океане, и день штормового ветра, который гонит перед собой волны с пеной на гребешках, и день спокойных серых волн и пепельного неба с бурными, но короткими дождевыми шквалами.
Один из таких шквалов как раз обрушился на палубу их судна, вынудив Джерома и Мельконию поспешно укрыться в рубке. Там у румпеля из темного тяжелого дерева, укрепленного железными полосами, стоял, положив на него могучие руки, широкоплечий желтовато-зеленый Древесный Медведь. Навигатор, напоминающий земного бобра широким плоским хвостом и коричневым мехом, делал какие-то пометки на картах, разложенных на столике в углу. Карты и всю рубку освещала единственная тусклая электролампочка, ввинченная в патрон на стене.
Капитан Мелькония раздраженно затопал по рубке, шлепая резиновыми сапогами и с устрашающей энергией хлеща по полу толстым хвостом. Побегав, он остановился и смачно выругался.