И Вселенная мягкой и липкой тяжестью обрушилась на меня. Откуда-то издалека доносятся голоса Сильдора и Леваля, зовущих меня будто в мегафон. Я знаю, что мы потеряли рассудок. У меня звенит в ушах, и я мечтаю о глотке воды. Меня хлопают по щекам и помогают сесть. Кестеррен спрашивает, что происходит. Я хочу понять, действительно ли это сигареты. Мы трогаем и нюхаем их. Наконец мы выкуриваем одну на троих, и у нас остается еще одна сигарета. Мы решаем предположить хотя бы на секунду, что не сошли с ума, и провести эксперимент.
— Я хочу сигарету, — говорит Леваль и смотрит на свои руки, но они остаются пустыми.
Тогда он повторяет эти слова, не глядя на руки. Мы пытаемся вспомнить свои слова, жесты и интонации в тот момент, когда на свет появилась первая сигарета. Сильдор становится передо мной и говорит: «Я не хотел оскорбить вас. Я собирался объяснить, что не хочу есть, но отдал бы все на свете за одну сигарету».
Однако ничего не происходит. Я смеюсь — впервые после того, как «Спящий Свет-3» начал падать со слишком большой скоростью, войдя в атмосферу.
— А я хочу, — говорю я, — холодильник с запасом продуктов на десять дней. Летний домик на берегу озера. Пальто с меховым воротником. Автомобиль «Сениор-де-Люкс». Сиамского кота. Пять горнов.
Леваль и Сильдор тоже смеются, но одна сигарета у нас все-таки есть.
Мы плохо спим. Становится холоднее, чем в предыдущие ночи, и если Мориц уже почти ничего не говорит и совсем не двигается, то Кестеррен, наоборот, не перестает жаловаться.
На следующее утро, задолго до завтрака (если нашу еду можно назвать завтраком), я встал раньше всех и отправился к «Спящему Свету-3» за винтовкой. Когда я взглянул вниз, на палатку и на бесконечный серый мир, который начинали освещать лучи двух солнц, и на фиолетовые пятна, которые были похожи на воду, на живуюводу, то подумал, что мне все-таки жаль терять все это. Меня не пугала смерть: я не думал о ней. Еще в детстве, когда я впервые испытал приступ ужаса перед неизбежным концом, я догадался, что такие вещи надо либо воспринимать спокойно, либо они возьмут над тобой верх. Однако я вспомнил о сигарете и вновь спустился вниз. Я выкурил ее, дрожа от холода на утреннем ветру. Дым был голубовато-фиолетовым, почти того же цвета, что и пятна на поверхности Салари-П. Поскольку я собирался умереть в этот день, то отправился к одному из пятен, встал на него и убедился, что ничего не чувствую. Я сказал: «Хочу электрическую бритву» — и действительно очень захотел иметь ее. Я не вообразил себя бреющимся. Я вообразил, будто сам стал электрической бритвой. Я обжег себе пальцы окурком и закричал от боли. А в следующий момент в моей руке оказалась электрическая бритва.
Карлики играли в кости рядом с камином. Трубадуры и жонглеры подбадривали их. Акробат перепрыгивал через игроков, и пламя от горящих поленьев освещало его лицо. Играли клавесины. Слуги глазели на артистов и смеялись.
— Как и смерть, — сказал сеньор Вантедур, — это следовало принять за факт. И пусть мы сошли с ума, но если были способны курить плоды нашего безумия, бриться ими, набивать ими желудок, то воспринять их как реально существующие вещи было не только удобно, но и необходимо. Я разбудил Сильдора, и мы с ним встали на фиолетовые пятна. Каждый — на свое пятно. Мы попросили реку с чистой, пригодной для питья водой, с рыбой и песчаным дном, в десяти метрах от того места, где мы находились, — и получили ее. Мы попросили деревья, дом, еду, автомобиль «Сениор-де-Люкс» и пять горнов…
Земляне остались ночевать в замке сеньора Вантедура. Теофилус вернулся на остров. Бонифаций Соломейский и Тук-о-Тут исчезли вслед за своим хозяином.
Ночью Лео Сесслер поднялся с кровати, под шум далекого водопада прошел по коридорам, освещаемым смоляными факелами, и поднялся по лестнице к двери, перед которой спал Тук-о-Тут.
— Я хочу видеть твоего хозяина, — сказал Сесслер, толкнув великана ногой.
Негр вскочил и оскалил зубы, положив руку на рукоять ятагана.
— Я хочу видеть сеньора Вантедура.
Негр отрицательно покачал головой.
— Тардон! — вскричал Лео Сесслер. — Капитан Тардон! Выходите! Я хочу поговорить с вами!
Негр вытащил ятаган из ножен, но тут за его спиной дверь комнаты отворилась.
— Нет, Тук-о-Тут, — сказал сеньор Вантедур. — Доктор Сесслер может приходить ко мне в любое время.
Негр улыбнулся.
— Проходите, доктор.
— Я должен извиниться перед вами за столь несвоевременный визит.
— Ну что вы! Я распоряжусь, чтобы нам принесли кофе.
Лео Сесслер рассмеялся:
— Мне нравятся эти ваши парадоксы: средневековый замок, где нет электрического освещения, но зато можно пить кофе.
— А почему бы и нет? Электрический свет меня раздражает, а кофе я люблю. — Сеньор Вантедур подошел к двери, сказал что-то Тук-о-Туту и, вернувшись, сел напротив Сесслера. — У меня еще есть водопровод, как вы сами увидите, но нет телефона.
— А у других? У них есть телефоны?
— Да, телефон есть у Теофилуса, чтобы связываться с Левалем, когда тот в состоянии общаться с кем-либо. Что касается Кестеррена, то он почти всегда некоммуникабелен, а Мориц — всегда.
Они сидели в центре огромного помещения. Кровать на платформе из отполированного дерева занимала почти всю северную стену. Западной стены не существовало: три арки, поддерживаемые колоннами, вели на галерею с балконами над двориком, откуда открывался вид на леса и поля. В спальне Вантедура все было непропорционально: слишком высокие потолки, огромные шкуры животных на полу и гигантские ковры на стенах. Звуки извне перекрывались шумом водопада, которого Сесслер еще не видел, но который, судя по реву низвергавшейся лавины, тоже был невероятных размеров.
— Что нам делать, Вантедур?
— За сегодняшний день мне уже второй раз задают этот вопрос. И признаюсь вам, что не понимаю, почему решать его должен именно я. Теофилус спрашивал у меня то же самое, когда мы у шали о вашем прибытии — кстати говоря, намного более совершенными и современными средствами, чем все ваши приборы. Однако он выяснял, что мыбудем делать с вами. А вы, как мне кажется, ставите этот вопрос несколько иначе — что вамделать с нами.
— Я имел в виду всех: и вас, и нас, — уточнил Лео Сесслер. — Но, признаться, до конца не уверен, почему задал этот вопрос. Наверное, хотел получить кое-какие объяснения по поводу происходящего.
Сеньор Вантедур улыбнулся:
— А разве вам недостаточно того, что я рассказал за ужином?
Без стука вошел негр. За ним следовал слуга с кофе.
— Сахар? Сливки?
— Нет, спасибо. Я пью кофе таким, какой он есть: черным и без сахара.
— А я люблю сладкий кофе. И вообще люблю сласти. Поэтому и располнел. Иногда я делаю зарядку, выезжаю верхом и организую охоту, но гастрономические удовольствия продолжают наносить ущерб моей фигуре. — Вантедур поднес чашку к губам. — Хотя меня это не особо волнует. — Он сделал глоток сладкого кофе.
Тук-о-Тут и слуга вышли. Бонифаций Соломейский глядел на Сесслера и Вантедура, сидя на кровати и обернув себя хвостом.
— Вантедур, меня интересует ваше мнение об этом феномене… не знаю, как назвать его, и это меня удручает. Я привык к тому, что у всякой веши есть свое имя. У меня просто мания искать для вещей верные определения. Но несмотря на это, я питаю искреннее отвращение к словам.
— Раз вам так нужны названия для вещей, значит, вы тот, кого именуют ученым?
— Ну да. Кстати, у вас превосходный кофе.
— Он выращен на наших плантациях. Вы должны обязательно побывать там.
— Почему бы и нет?.. Ладно, допустим, я ученый. Разумеется, с некоторой натяжкой. В принципе, я мог быть акупунктурщиком или пивоваром, воином или сборщиком налогов… И все-таки: что вы думаете об этом феномене, который позволяет вам извлекать разные предметы из ничего?
— Я уже не задумываюсь над этим. Но у меня есть бесконечное множество ответов на ваш вопрос, — ответствовал сеньор Вантедур. — Например, могу вновь повторить, что мы стали богами. В принципе, эта штука очень полезна для людей, и если бы она имелась во всех мирах, то нам бы удалось исключить из нашей практики многие вещи: религию, философские доктрины, суеверия и все такое… Вы отдаете себе отчет в этом? Ведь тогда отпали бы вопросы о том, что есть человек. Дайте кому-нибудь всемогущество — и вы получите все ответы, поверьте мне. Или не верьте, вы не обязаны мне верить. Но подождите немного — и вы увидите, что фиолетовые пятна сделали с Кестерреном, Морицем и Левалем. А точнее — что эти люди сделали с собой под воздействием фиолетовых пятен. — Вантедур поставил чашку на стол. — Теофилус и я — самые легкие случаи. По крайней мере, мы остаемся людьми.