С 1997 года клуб возобновил издание литературно-критического журнала «Quarber Mercur». Мне это особенно приятно отметить, поскольку я был редактором «Quarber Mercur» (тогда он печатался на ротапринте) еще в 1963–1995 годы. После 1995-го журнал почти на два года прекратил существование. Кстати, мой первый номер был целиком посвящен советской фантастике. Избранные материалы «Quarber Mercur» составили одноименный сборник, изданный в 1979 году в «Suhrkamp», а Эрик Симон составил библиографию первых 84 выпусков журнала (в настоящее время ее можно приобрести на CD-ROM’ax в том же клубе EDFC). Начиная с 1969 года, в журнале постоянно сотрудничал Станислав Лем, среди его публикаций — предварительные наброски того, что впоследствии превратилось в фундаментальное исследование «Фантастика и футурология». А в последних выпусках напечатаны переводы нескольких российских статей о творчестве братьев Стругацких.
Наконец, в Германии выходят десятки фэнзинов (в широком диапазоне — от серьезных до откровенно фэновских), у большинства из которых, увы, недолгий век. И хотя ежегодно проводятся конвенты, в целом фэндом представляет собой тесный и весьма ограниченный круг общения, несоизмеримый с числом фанатов того же Перри Родана, сериала «Star Trek» или ролевых игр. Собственно, чего еще можно ожидать в стране, где рынок научной фантастики по-прежнему невелик, а сам жанр не пользуется особой популярностью у широкой читающей публики?
ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ
На этот раз в качестве экспертов мы пригласили критиков, которые, что называется, «в теме». Поскольку статья Ф. Роттенштайнера — не первый материал, посвященный европейской НФ, вопрос был поставлен шире: как вы думаете, почему европейская фантастика с ее богатой родословной и традициями сегодня пребывает в коматозном состоянии?
Владислав ГОНЧАРОВ:
Во-первых, что считать «коматозным состоянием»? Европейская фантастика не существует или она нас не интересует? Это ведь две разные вещи. Европейцев, насколько я могу судить, не интересует фантастика российская — но ведь это не значит, что у нас фантастики нет или она пребывает в коме. В конце концов, давно стало общим местом, что Европа является культурной провинцией заокеанской державы, а фантастика — один из неотъемлемых (и, замечу, не худших) элементов американской культуры.
Думаю, что к проблеме кризиса европейской фантастики надо подходить дифференцированно. В разных странах он проявляется совершенно по-разному. К примеру, английская фантастика жива, здорова и умирать не собирается. Да, благодаря одному и тому же языку она очень сблизилась с фантастикой американской — но все же творчество таких авторов, как Артур Кларк, Майкл Муркок, Джон Браннер, Брайан Олдисс, Брайан Стэйблфорд, Танит Ли, имеет сугубо британский, я бы даже сказал — именно европейский колорит (да вся «Новая волна» родилась именно в Англии, так что неизвестно, кто чьей провинцией является!). Эрик Фрэнк Рассел, даже живя в Америке, в своем творчестве остался типичным англичанином.
Теперь посмотрим на другие страны. В Испании фантастика всегда пребывала в зачаточном состоянии — на мой взгляд, во многом благодаря режиму Франко, который в «общекультурном» отношении был куда страшнее, чем сейчас принято представлять. Напротив, в Италии фантастика традиционно понимается как неотъемлемый элемент Большой литературы, а чистая НФ носит в заметной степени маргинальный характер. Куда мы отнесем Умберто, Эко, Итало Кальвино? Ведь в мэйнстрим они тоже не попадают, ибо мыслят так же, как мы, фантасты, не сковывая свой творческий эксперимент рамками общепринятой литературной традиции.
Восточная Европа… Скажем честно — в Венгрии, Чехословакии, Румынии, Болгарии своей национальной фантастики практически не существовало, невзирая на такие имена, как Лайош Мештерхази, Йозеф Несвадба, Павел Вежинов. Но это именно фигуры, а короля делает свита… А вот в Польше и помимо Лема существовало целое созвездие авторов — и существует сейчас! О кризисе польской фантастики можно говорить лишь в той же мере, что и о кризисе фантастики российской. Да, есть засилье переводной НФ и штампов англо-американской фэнтези. С ним борются, ищут новые пути, что-то пишут, издают, ругаются, проводят конвенты. В общем, жизнь!
О том, что происходит во Франции, я знаю меньше — но как раз сейчас издательство, где я работаю, готовит переводы двух фэнтезийных романов Фабриса Колена. Время от времени в России продолжают выходить книги Франсиса Карсака, Жерара Клейна, супругов Хеннеберг. То, что издатели предпочитают печатать «доконвенционку», — проблема чисто финансовая: за них не надо платить отчисления автору. Кстати, немцев у нас тоже время от времени переводят — того же Герберта Франке, Вольфганга Хольбайна, сериал о Перри Родане. В самой Германии фантастов, естественно, гораздо больше — там выходят журналы, проводятся конвенты и ролевые игры, вручаются премии.
Проблема мне видится в другом. Дело в том, что Европа как цивилизация в XX веке прекратила свое развитие — в отличие от Америки, России, чуть позже — Японии, а сейчас — Китая (чья фантастика, кстати, нам практически неизвестна — хотя вот у меня валяется где-то парочка китайских фэнзинов…). Фантастика же является инструментом исследования неведомого, запредельного, поэтому она куда больше востребована в упомянутых странах. Торможение поступательных тенденций в обществе знаменуется усилением «охранительных» мотивов в фантастике: вместо интереса к неведомому начинает доминировать страх перед ним. Утопия сменяется антиутопией, поиск — бегством. Практически все творчество того же Герберта Франке состоит из антиутопий.
В последние два десятилетия похожая ситуация наблюдается в российской фантастике, ее признаки уже заметны и в фантастике американской. Вряд ли это справедливо называть «коматозным состоянием». Кризисом — безусловно. Но при кризисе требуется врач, исследователь, а не патологоанатом.
Вл. ГАКОВ:
Собственно, почему только европейская фантастика? На мой взгляд, вся европейская культура (рискнуть еще обобщить — вся европейская цивилизация) медленно, но верно деградирует. Давится прессом, имя которому — потребительское общество с его специфическим эрзацем культуры, масскультом. Американская тоже, но это не столь заметно, поскольку в Новом Свете никогда особенно не комплексовали насчет «недостатка культурки» — тамошние творцы всегда предпочитали сообщать: «Я продал книгу», а не говорить по-европейски: «Я написал книгу».
Помнится, еще Юлий Иосифович Кагарлицкий в середине 1970-х четко сформулировал определение потребителя: «Потребитель — это не тот, который потребляет, а тот, кто ничего больше не умеет и не желает, кроме как потреблять» (за точность цитаты не ручаюсь, но суть примерно такая). Пока у мира была альтернатива, другой идеал общества (чтобы не употреблять скомпрометированное слово «коммунизм», сошлюсь на понятный читателям журнала пример — общество «Полдня XXII века» Стругацких), была и другая фантастика. Не только советская, но и европейская. Не обязательно «коммунистическая», но во всяком случае — идейная, антибуржуазная, будоражащая общественное мнение, вместо того чтобы его ублажать и убаюкивать. Как только альтернатива исчезла, ухнула вместе с известно чем, фантастике ничего не оставалось, как окончательно уйти «на рынок». Превратиться в разновидность массовой культуры — в «литературу сытых». Говорю, разумеется, о преобладающей тенденции — счастливые исключения не в счет, погоды они не делают; к тому же есть существенное различие между романом, рассказом и короткой повестью: в двух последних писатели не видят рыночного продукта, а потому пытаются «держать марку».